Последнее и единственное

На этот раз плакала не просто женщина, абстрактная или чужая, а Арша, и ее нужно было утешать. Ее нельзя было оставить просто так. Арша тоже поднялась ни свет ни заря, почувствовав нутром неладное, и теперь у нее сдали нервы, как у всякой женщины, у всякого человека.

Господи, ну что значит утешать? Как?! Ну замолкни ты, ну отдай мне всё, что тебя гнетет, что тебя грызет и терзает, ну взвали на меня свой груз, только замолчи. Отдай!..

– Аршенька, Арша, – забормотал он последний довод, – я нашел брата, знаешь… Ты удивишься сейчас. Это Гатынь. Так неожиданно! Просто чудо какое-то… Ты веришь мне? Он нам поможет…

Арша задержала рыдания, стараясь не пропустить ни слова о Гатыне. Она убрала с ушей волосы, чтобы лучше слышать. Когда обычный хрипло-сварливый голос потребовал, чтобы он отвернулся и не лицезрел ее в столь непотребном виде, Велес облегченно рассмеялся.

– Поздравляю с находкой, – буркнула она, остывая от слез. – Надеюсь, ты возьмешь его с собой, когда мы выберемся отсюда?

– Обязательно. Я не могу без него. Я не видел его два часа и уже соскучился.

– Я куплю ему фальшивые документы и поселю где-нибудь в глуши. Пусть рисует. Поднакоплю денег и пластическую операцию ему устрою. Я не допущу, чтобы его снова схватили и отправили на эти трижды проклятые острова.

– Обязательно! Поддержу тебя в этом, чем сумею.

– Но что за пакостный сон пришел ко мне, Велес! Я потому и проснулась так рано – чтобы его не длить. Обычно сны несут информацию о погоде внутреннего мира, но этот был не из тех, был не про меня. Как будто бы весь наш остров уместился в одной-единственной чьей-то башке, и владелец этой башки готовится к самоубийству…

– Прости, Арша, – прервал ее Велес. – В другой раз расскажешь. Сейчас мне, честно говоря, не до сновидений.

Велес и впрямь почувствовал острую необходимость встретиться с Гатынем. Они расстались пару часов назад в какой-то сумбурной эйфории, не обсудив ничего толком, не протрезвев, не перейдя на язык дела – расстались, потому что Гатыня неудержимо повлекло в сон. Велес довел его до хижины, боясь, как бы тот не свалился и не заснул прямо на обочине тропы.

Теперь он снова заглянул в ту же хижину и увидел, что Гатынь еще спит, причем лицо его, сонно сморщившись, стало простодушным и детским. Велес рассмеялся беззвучно над смешным спящим Гатынем и ушел, не будя.

Возвращаться к своим и радовать известием о вертолете супружескую чету, должно быть, бурно готовящуюся к отлету, не хотелось. Велес мысленно переложил эту неприятную миссию с себя на Аршу и отправился бесцельно бродить по острову. Пока Гатынь безмятежно давит подушку, у него есть время.

Пока Гатынь спит… Право, лучше было бы разбудить. Зря он его пожалел. Теперь нетерпение сгложет заживо – ведь новообретенный братишка даже не сказал, кто именно убил Будра и вывел из строя вертолет. Не успел. В таком они были тумане. А может, сознательно утаил? Чтобы взять на себя одного весь риск, всю тяжесть. Похоже на то.

Что он там бормотал, этот хрупкий гений, заплаканный вундеркинд: он «убьет его и всё»?.. И только-то! Как просто. Положим, убить – это совсем несерьезно, это полностью детский лепет, но вот как-то связать, нейтрализовать, изолировать – почему бы и нет? Велес, Матин, Гатынь – три мужика в наличии. Вот только: кого связывать? Что за сомнамбулизм на него нашел, что за хмель – самого главного не успел выспросить!

Велес бродил между палаток, бараков и хижин, разговаривая сам с собой. Навстречу попадались праздношатающиеся люди, и он заметил, что взглядывает на каждого испытующе и сортирует мысленно: одних налево – «друг», других направо – «враг», но больше всего вялой кучкой ложились посередине, под флегматичной вывеской «всё может быть».

У лесопилки на свежих досках кучковались несколько мужчин. Несмотря на довольно ранний час, они собрались на излюбленном месте, благо работать сегодня никого не тянуло.

– Закурить не будет чего, начальник? – уныло окликнул кто-то из них.

Велес вытянул из кармана пачку. У ссыльных имелось в запасе курево, но его предпочитали пока не касаться, берегли до более трудных времен: неизвестно ведь, что вырастет из того самосада, чьи семена привезла Арша и усердно высаживала на самых солнечных и сухих проплешинах острова.

Пачка мигом опустела. Это дало Велесу право присесть рядом на доски – словно ему также нечем заполнить тягучее время, и молчаливо влиться в беседу.

Говорил в основном Губи. Весело стреляя по сторонам бесшабашным глазом, рассказывал, что есть на острове умелец (не при начальничке будь сказано!), который уже потихоньку сконструировал самогонный аппарат. Повышенной мощности. Чудо техники! Гонит, практически, из всего: из хвои, из водорослей, из опилок, из овечьего навоза…

– Э не-ет, имени я не скажу, – тянул Губи. – Я первый с ним подружился. Кыш, ненасытные!

Шимон, на удивление молчаливый сегодня, смотрел на размытую утренним туманом бечеву горизонта.

– Вот Шиму скажу, – обнял его Губи за плечи, – а вам – ни-ни! Ну ладно, не плачьте, не плачьте! Это же только начало. Со временем и второй аппарат появится, и третий. Целую лавочку можно будет открыть, семь-восемь сортов чистенького, как слеза прокурора… Слышь, начальник, – окликнул он Велеса, – уезжать не скоро собираетесь? То бишь, улетать?..

Он слегка раскачивался на пружинящей доске, которую занял один, и тело, играя длинными мускулами, нагое по пояс, змеиное тело, отсвечивало на солнце. «Красив, собака, – не в первый раз отметил с завистью Велес. – Одноглазая гюрза…»

– …А то вот ребятишки затосковали уже без спиртного, соскучились. Погляди на их трагические рожи, на космическую тоску в глазах… При вас же не разгуляешься! Даже по случаю кончины товарища не могли устроить маленькие поминки, ничем не отметили это событие…

Шимон неожиданно подался вперед и скрипнул зубами.

– Ох, и напьемся же мы, мужики! Ох, и напьемся…

Велесу показалось, что он уже вдребезги пьян, но это было секундное подозрение. Да и не в правилах Шимона напиваться в одиночку.

– Ох, и устроим же мы, ребятушки, горькую… Весь остров ходуном ходить будет…

Он говорил тихо, но нагнетая себя, и столько неприкрытой тоски было в его хрипе, что Велес поежился.

– Ох, и пропьем же мы… всё на свете… М-мать вашу! И повеселимся же… вволю…

Шимон почти кричал, и белки глаз таращились всё сильнее, а зрачки были неподвижны и устремлены в одну далекую точку на сгибе небес и моря.

– Па-веселимся, Шим! – Губи бодро хлопнул его по плечу. – Развеем всю тоску-печаль, пустим ее на ветер, разогреемся, зададим чертям жару!..

Шимон скинул его руку, клацнув зубами. Лицо его было невменяемо и страшно, как у внезапно ослепшего.

Галдящие мужики притихли, оторопев от этой наполовину игры, наполовину истерики.

Стараясь не привлекать внимания, Велес тихонько сполз с доски и побрел прочь. Спиной он чувствовал, как враждебен им всем, чужероден, чужд. Потому что уедет отсюда, а они останутся. (Если уедет, – поправил он себя мысленно. – Возможен совсем иной расклад. Они уедут, а он останется. Всё может быть.)

Задумавшись, Велес уже не смотрел по сторонам, не задавал каждому встречному один-единственный немой вопрос. Он отпустил ноги на волю и шел, не ведая в какую сторону, отключившись от окружающего.

Ноги вынесли на юго-западную оконечность острова. Прибрежные скалы окружали здесь небольшую бухту, хорошо защищенную от ветра, с мелким белым песком. Очнувшись и оглядевшись, Велес отметил, что море притягивало сегодня многих. И там, и тут на песке лежали сиротливые тела, хотя было не жарко. Норд-ост пригнал тучи, и море переменило окраску с темной лазури на свинец и пепел, но люди шли к нему, опускались на колени, окунали ладони, умывались, молились.

Свобода, недосягаемая, невозможная, носилась у горизонта, и можно было лишь плакать по ней. (А как же живут туземцы на маленьких островах? И не считают себя ссыльными? И буйно веселятся после удачной охоты на крокодила, и неистовствуют в невинно-животной любви, и украшают себя тяжеленными гирляндами белых цветов?..)

В нескольких шагах от берега покачивались, спущенные на воду, две новенькие лодки. Залог их будущего спасения, о котором они говорили сегодня с Гатынем.

Велес направился в их сторону, чтобы как следует рассмотреть, оценить и ощупать. На корме ближайшей, спиной к нему и лицом к горизонту, сидела девушка. Она обернулась на его шаги, и в упор глянули черные давящие глаза. Зеу! Колени Велеса дрогнули. Он хотел свернуть в сторону, сделав вид, что бесцельно гуляет, выписывая ногами спонтанные зигзаги. Но не решился и продолжал идти прямо на этот взгляд.

«Ну и взглядик у девочки… Гениальной актрисе – и то не сыграть подобного. Девятнадцать лет, моложе всех в лагере, а взгляд такой, будто два года подряд пытали, три года морили голодом и пять лет держали в темном карцере».

– Пять лет держали в карцере? – поинтересовался он, присаживаясь на борт лодки.

– Что?..

– Да глаза, говорю, у тебя такие, словно почти не видели солнечного света.

Зеу промолчала.

Велес и прежде не мог найти с ней общего языка, а после недавнего чтения личных дел и горячей беседы с Аршей, тем более. Он вспомнил, как несколько дней назад говорил о Зеу с Нелидой. «Если б мы были на большой земле, – сказал тогда Велес, – я просто взял бы ее за руку и отвел к психиатру. А здесь что сделаешь?» «Да? – откликнулась Нелька. – А психиатр накормил бы ее таблетками, от которых тупеешь, как рыба, и всё время хочется спать. Или шарахнул хорошим разрядом тока по черепу, от которого в мозгу не остается ничего, чем можно было бы грустить. Или думать». «Что же тогда нужно?» – растерялся Велес. Нелька молча пожала плечами. К чести ее надо сказать, что во время особенно тяжких приступов Зеу, особенно глубоких ее провалов в черные хляби болезни, Нелька терпеливо возилась с ней, уговаривала, укачивала, пыталась отпаивать валерьянкой (которую Зеу упорно выливала в траву).

– Нелида – подружка твоя, если я не ошибаюсь?

Зеу пожала плечами, что можно было перевести как «бог знает».