Последнее и единственное

– Это правда, что она осуждена безвинно?

– Правда.

Велес присвистнул.

– Ну, дела! Все знают, что человека сослали на остров в результате судебной ошибки, один я узнаю это в последнюю очередь – случайно, можно сказать! Болтаю с ней с блаженной улыбкой о всяческих пустяках – о стихах, о птичках… Почему же мне она – никогда, ничего, даже намеком?!

Зеу вновь неопределенно пошевелила плечом.

– Не знаю. Может быть, не хотела тебя расстраивать.

– Ничего себе! Не хотела расстраивать, видишь ли, – он возмущенно потряс волосами. – Как будто я слабонервный анемичный мальчик, которого надо оберегать от стрессов.

– Ты расстроился бы понапрасну. Ведь исправить ничего нельзя.

– Ну, уж нет! Не понапрасну. Хорошо хоть, я узнал об этом до того, как мы взлетели с острова и опустили купол… – Он запнулся, сообразив, что ни взлета с острова, ни купола скорее всего не будет. – Ладно. Скажи мне такую вещь: а может, и ты зря сидишь? Я читал твое дело, там написаны жуткие вещи. Никак не верится.

Зеу промолчала.

Велес беззвучно ударил себя ребром ладони по затылку, наказав за опережающий мысли язык. Приняв озабоченный вид, нагнулся и стал тщательно осматривать днище лодки, прикидывая, выдержит ли она далекое путешествие. Затем ухватился рукой за борт соседней, подтянул к себе и перебрался в нее. Вроде крепкие, и та и другая. Хорошо просмоленные, занозистые, пахнущие слезами сосны. Должны выдержать.

Зеу сидела на корме к нему в профиль. Худые, ломкие руки и нечесаные мягкие волосы. Спокойная, замкнутая на самой себе печаль – лучшее из ее состояний.

«Проклятая, гордая, скрытная, не подпускающая к себе душа. Гордость тебя погубит. Гордость молча подыхающего от голода среди ресторанной толпы.Гордость гибнущего под ножом на людной улице, не позволяющего себе разжать губы для крика о помощи… Погубит. Уже погубила».

– Послушай, – сказал он, не в силах тянуть молчание. – А разве нельзя было найти иной выход? Ну, обратиться в инспекцию по делам несовершеннолетних, попроситься в интернат, в конце концов, если дома обстановка невыносимая?..

Зеу улыбнулась, и от этой улыбки мурашки пробежали у него по спине.

– Кажется, я сказал глупость, извини…

– Отчего же? – откликнулась она. – Просто обращаться в инспекцию имело бы смысл лет в пять-семь, не позже. Но в том возрасте эта светлая идея отчего-то меня не посетила. Да и вряд ли бы они помогли. Он ведь… не избивал до полусмерти. Не насиловал.

– Понятно, – протянул Велес, хотя от понимания, хоть какого-либо, был далек. Помолчав, сказал невпопад: – У тебя такие глаза, что кажется: можешь убить взглядом.

– К сожалению, нет, не могу, – серьезно ответила Зеу. – Пришлось применять бензин и спички.

Велес вздохнул.

Она взглянула на него – коротко, не долее двух секунд. И отвернулась.

Велес испытал странное ощущение. Ему показалось, что он смог бы при желании войти в черные немигающие глаза, словно в некий тоннель, ведущий в сводчатую пещеру, в укрытое со всех сторон внутреннее пространство. Как там, должно быть, темно и холодно! Нет, скорее темно и жгуче, и нечем дышать. А может, кто знает: там все время звучит немыслимая, высокая и душераздирающая музыка, и издают ее инструменты, подобных которым нет на земле. Или цветет сад невиданной красоты, но мрачные своды пещеры не пропускают света и цветам грозит скорая гибель.

Когда-то давно было сказано: «Не суди», но лишь сейчас в нем забрезжило понимание казавшейся прежде нелепой заповеди. Не суди никого, ибо не в силах войти ни в чьи глаза. Не в силах оказаться ни в чьей пещере.

Зеу, нагнувшись, опустила в воду ладонь и пошевелила ею. Плеск воды вернул в реальность.

Велес понял, что пришла пора уходить, но не знал, как сделать это естественно.

Не придумав ничего иного, он перемахнул через борт лодки и спрыгнул в воду. Брюки намокли до колен. Он брел к берегу, чертыхаясь, с багровой и напряженной душой, и лицо его было нелепым, и смех – идиотским… и слава богу, что никого не было вблизи. Еще немного, и эта девочка начнет интересовать его так же, как Идрис. Почти, как Идрис. («Господи, как давно я его не видел…»)

Было время будить Гатыня.

Велес заглянул к нему в хижину, но там никого не оказалось. Постель была смята, во всей обстановке, как ни была она малочисленна и скудна, царил беспорядок.

Беспокойство охватило сразу, будто он нырнул в него с разбега или с высоты. Велес выскочил наружу и обежал глазами всю видимую часть острова. Где… фигурка… невысокая… темноголовая… в вельветовом пиджаке… Ничего похожего. Куда же он подевался, собака?

Под нарастающий внутри скулеж беспокойства Велес пошел обратно, намереваясь обыскать весь остров. Быстрые шаги перешли в суетливую рысь. Он едва не столкнулся с Губи.

– Ты не видел Гатыня?!

Губи остановился и приподнял бровь над искрящимся бедовым глазом.

– Гатыня, говоришь?.. Па-а-моему, я видел его пару минут назад в некой точке пространства. Но вот где – никак не упомню.

Велес чертыхнулся. Он ругал себя последними словами за то, что оставил Гатыня одного, оставил чудом найденного братишку, и сейчас он неизвестно в каком месте, неизвестно в каком состоянии, и он уже выдохся, рыская по лагерю в бесплодных поисках. ( – Танауги! Где Гатынь? – Не видел. – Шимон, а ты?..)

«Я суетлив, как женщина, – сказал себе Велес, останавливаясь. – Я предал брата».

– Велес! Объясни наконец, что это значит! – к нему спешил Матин, заметивший его издали, взлохмаченный, с красными пятнами на скулах, до ужаса не похожий на себя обычного. – Такое ЧП стряслось, а ты бегаешь где-то, и никак тебя не обнаружить! Ты специально скрываешься?! – Он понизил голос и настороженно огляделся по сторонам. Увидев, что в пределах слышимости вокруг никого не заметно, вновь заговорил громко и возмущенно: – Ведь это ни в какие ворота, Велес! Можно еще жить по-мальчишески, посвистывая и поплевывая на всё вокруг, когда всё вокруг в относительном порядке. Но вести себя так в ситуации критической, экстремальной… Я не понимаю тебя! Я настаивал вчера на охране вертолета – ты отказался! И что мы имеем в итоге?.. Твой пофигизм поставил на грань физического выживания четырех человек. Да тебя судить надо!..

Велес молчал с затравленностью во взоре. Взмокший, тяжело дышащий, он не пытался возразить или оправдаться, и это вызвало в Матине еще больший взрыв раздражения.

– Ты можешь ответить мне, по крайней мере?! Язык не отсох? Арша говорила что-то относительно лодок. Но ведь нужна карта. Есть она у тебя? Нужен компас. На худой конец, если нет ни того, ни другого, нужны хоть какие-то навыки ориентировки по звездам. Ты владеешь ими, Велес? Велес! Да вменяем ли ты, наконец?!

– Боюсь, что нет. Видишь ли, случилась страшная вещь. Гатынь…

– Да при чем тут Гатынь?! Я говорю о лодках! О карте. О навыках судовождения. Если б я был хоть немного компетентен в этой сфере, разве я стал бы тут… с тобой! – Матин махнул рукой с такой силой, что хрустнул плечевой сустав.

– Велес!

Откуда-то сзади вынырнула Лиаверис. Она была ослепительна: с новой прической в виде пенной волны, оголявшей левое ухо и занавешивавшей правый глаз, в клетчатых расклешенных брючках и маленькой, почти кукольной кепочке, чудом державшейся на виске. Глаза ярко блестели, а губы дрожали. Но не от страха, а от экстатического волнения.

– О Велес! Неужели это правда, то, что я слышала? Это не шутка?! Нам предстоит морское путешествие? На двух суденышках, с крохотным запасом пищи и воды?.. И мы будем медленно гаснуть от жажды и безысходности, пока наконец – далекий силуэт белого корабля на горизонте…

– О боже… – Велес с трудом разжал пальцы со свеженаложенным перламутровым маникюром, нервно и требовательно теребившие ему рукав.

Нет, он конечно обсудит все эти безотлагательные дела с праведно возмущенным малиновым Матином, он отчитается перед Аршей, он подыграет экзальтированной глупости Лиаверис, но позже, позже. Если бы отыскался Гатынь…

– Идрис! Тебе не попадался на глаза Гатынь?!

Идрис резко повел головой, оборачиваясь на слишком громкий, от отчаянья, крик. Секунду помедлив, отрицательно качнул подбородком. Велесу показалось, что он собирался что-то сказать: быстрый промельк в глазах, движение нижней губы – но передумал.

Ну, что за чертовщина! Отчего он знает наверняка: ни подружиться, ни сблизиться, ни даже просто поговорить по душам с этим непонятным существом – нельзя. Полностью исключено, не стоит и пробовать. Но почему? Он за стенкой, Идрис. За прозрачным скафандром. (За куполом?) Да, пожалуй, за куполом. Но только обратным куполам-«оберегам», что призваны охранять и защищать. Не защита – но беззащитность. Полная. И полное одиночество.

– Не попадался?.. Ты хорошо помнишь? Жаль. Если б ты знал, как позарез необходимо мне с ним увидеться…

Невероятно, но за два месяца островной жизни он обратился к Идрису в первый раз. И то – подвигла на это тревога, непомерная и слепая, дошедшая уже до перехлеста в физическую боль.