Роман без героя

– Кто стрелял?!

– Я стрелял? – ответил Клим Захаров.

– Убил?

– Не знаю… Он упал в сани.

– А ежели не убил? А только выпугал или ранил? – в гневе заскрипел зубами Петр Ефимович.

Клим Захаров, добрый и смелый хлопец, явно ожидавший от командования поощрения, опешил от подобной интонации допроса.

– Должно быть, убил гада, – оправдываясь, сказал он. – Картечью патрон снарядил. Медведя, и того свалит.

К допросу подключился комиссар. Григорий Петрович был еще бледнее отца, руки у него тряслись.

– А если этот раненый немец вернется к своим? – не глядя в глаза Захарову, спросил Григорий. – Если даст точные координаты нашей базы? Тогда – что?… Тогда всем конец, Захаров! Ведь запасной базы у нас нет. И передислоцироваться некуда.

Клим держался с достоинством, рассуждал спокойно, но Карагодиных, как мне показалось, это разозлило еще больше.

– От наблюдательного пункта до базы – пять вёрст с гаком, – сказал Захаров. – В чащу немцы никогда не сунутся. Кишка тонка…

– У тебя, гнида, толстая, как я посмотрю! – гневливо взорвался Петр Ефимович, брызгая слюной в парня. – Ты, сучонок подкулачный, зачем приказ мой нарушил? Тебе начштаба говорил про наш справедливый партизанский трибунал и смерть?

Клим молчал, глядя себе под ноги.

– Говорил, ась?

– Ну, говорил… – тихо ответил Захаров. – Только, товарищ командир, надоело бояться. Под Москвой харю им начистили, а мы должны добавить. Вот и выкурим чужаков и из нашего угла.

– Ишь, как ты заговорил, паскуда! – набросился на него с кулаками Петр Ефимович. – А я вот тебе щас харю начищу…

Командира остановил Григорий Петрович. Он подозвал к себе почти двухметрового Бульбу. Коротко приказал:

– Клима Захарова под арест. Оружие забрать. Партизанский справедливый суд судьбу предателя решит.

– Да какой же я, товарищ комиссара, предатель?.. – взмолился Захаров, чувствуя, как сгустились у него тучи над головой. – Партизаны мы или от врага хоронимся в Пустошь Корени?

– Разговорчики! – прикрикнул на арестованного Тарас. – Под замок?

– Под замок и бревном припереть. Што бы не убёг!.. – добавил командир. Петр Ефимович задумчиво посмотрел на меня, будто что-то вспоминая, потом сказал:

– Да, доктор… Допросил эту немецкую морду и почитай его корреспонденцию. Дюже интересно нам, о чем там фрицы в свою фатерлянд про войну и нашу Россеюшку пишут.

После короткого допроса пленного я выяснил, что он – ефрейтор фельдегерской службы сто второго полка дивизии «Райх». Один взвод полка расквартирован в селе Хлынино, что недалеко от Слободы. Туда они доставили точно такой же пакет из штаба (запечатанный сургучом, что находился вместе с полевой немецкой почтой), а с собой забрали солдатские письма хлынинского взвода, адресованные в Германию. Еще три таких же штабных пакета они передали командирам подразделений, стоящих в окрестных селах Краснотырского района.

В пакете был приказ о начале карательной операции «Белый медведь» с целью полного уничтожения разрозненных групп местных партизан. Хлынинскому взводу, как подтвердил пленный, было приказано жечь дома слободчан, поддерживавших продовольствием партизанские группы и «лиц, чьи родственники находятся в партизанских бандах». Это, по мнению немецкого начальства, должно было заставить партизан прекратить свои бандитские вылазки и рейды на оккупированную территорию и с повинной явиться в местную жандармерию.

Петр Ефимович заставил меня перевести ему письма немецких солдат. Особенно заинтересовался одним. Какой-то унтер-офицер Дитер писал своим родным в Танненберг, подробно описывалась казнь «русского матроса-партизана». Этот неизвестный нам немец писал, что «лесного бандита повесили на очень красивом русском дереве – березе». «Не понимаю этих русских, – заключал он свое послание. – Русские – очень упрямая и недисциплинированная ни в каких отношениях нация. Даже поляки по сравнению с русскими – почти ангелы, хотя, если сказать честно, то свиньи. Но тут, в заснеженной России, местные жители ненавидят нас, своих освободителей. Правда, есть небольшой отряд полицаев, выполняющих всю грязную работу войны, но ты, отец, старый вояка, учил меня: предателям доверять нельзя. Эти головорезы крайне ненадежны и с удовольствием при случае воткнут нож в спину. Мне, выросшему в добропорядочной бюргерской семье, жаль только трудолюбивых крестьян. Удивительно, но даже большевики не отбили у них охоту и талант к земле. Но и в их глазах я часто читаю ненависть. Наверное, есть за что и этим труженикам не любить нас… Днем мы их грабим, поедая последних кур, яйца, и т.д., а ночью – партизаны. Причем, партизаны нас в основном не трогают. Грабят своих. И они – это для меня удивительно втройне – не ропщут на свою незавидную судьбу. Как они здесь выживут – одному Богу известно».

– Так про матроса – это про Ваську Разуваева! – воскликнул командир. – Березы им наши нравятся? – Он повернулся к партизанам, слушавшим мой перевод. – А ну, хлопцы, заломите к земле вон тех красавиц… Что потолще! Веревками макушки к земле пригните.

Перепуганный насмерть пленный почтальон сначала ничего не мог понять. Когда наконец осознал, ЧТО с ним хотят сделать, стал плакать и упал на колени. Всё протягивал ко мне руки в мольбе о пощаде и повторял, что он простой армейский почтальон, что он за всю войну ни разу не выстркелил из карабина…

Я уже не переводил – было все равно бесполезно. Петр Ефимович бы его не простил после такого письма.

Его подвели к пригнутым целым взводом березам, привязали путами к макушкам…

– Как я махну рукой, – сказал командир, – макушки отпускайте!

Деревья разом отпустили – в стороны полетели разодранные части его тела. Кровью забрызгало лицо командира и комиссара, досталось и мне, и.о. начштаба.

– Так, – не теряя присутствия духа, сказал Петр Ефимович. – Тащите большой чурбак сюда! Для трибунала. Климку будем судить за демаскирование дислокации отряда «Мститель».

Пошли за Захаровым, привели его бледного, но не перепуганного.

– Ишь ты, – усмехнулся Петр Ефимович. – Даже перед смертью форс держит.

И он сделал шаг к Климу, заглядывая ему в глаза.

– Неужто не страшно, Климушка?

В президиум трибунала сели отец и сын Карагодины. Третьим, как сказали мне, обязан быть начальник штаба. Сел в президиум и я.

– За предательство моего приказа… – начал сдавленным голосом командир, – Климу Ивановичу Захарову трибунал постановляет смерть через расстреляние. Приговор привести в исполнение немедленно!

Закричала мать Клима – Дарья Захарова. Отец его, Иван Парменович, и брат Федор попытались пробиться к Климу через плотные ряды партизан. Их схватили за руки.

– Шумилов и Разуваев! – скомандовал комиссар. – Исполнять справедливый приговор партизанской тройки!

Вперед строя нехотя вышли товарищи Клима Захарова. Тарас поклацал затвором и загнал в трехлинейку патрон.

– Беги, Климка! – вдруг раздался истошный вопль его брата Федора.

Клим, никем не охраняемый, тут же сорвался с места. Такого не ожидал даже Петр Ефимович. Командир торопливо расстегнул кобуру, достал наган. Но руки у него предательски дрожали. Комиссар взял оружие у отца, долго целился в спину беглеца, еще видневшуюся за деревьями, и наконец выстрелил. Всем хорошо было видно, как Клим схватился за руку, но ранение только слегка сбило его с темпа бега. И вскоре он скрылся в молодом ельнике.

– Кажется, ранил, – сказал Гриша, передавая отцу оружие.

– Мазила. Ничего, сегодня же мы с тобой возьмем его тепленьким… – Он ведь к бабке с дедом в Слободу побёг… Боле некуда.

– А где его старший брат? Федор, который и помог сбежать предателю? – засуетился Григорий. – Нужно наказать, чтобы неповадно было другим. Никакой дисциплины.

Выяснили, что и Федор дал дёру. Но не по дороге в Слободу, к Свапе через подлесок двинул. За ним снарядили Тараса Шумилова с двумя крепкими парнями – такого медведя в одиночку не возьмешь даже с трехлинейкой. Петр Ефимович приказал «проучить малость»: привязать к дереву, намять бока и пусть часика два остудится на морозе. «А то прямо бешеные эти Захаровы, – заключил командир. – Нет на них никакой управы. Не понимают: война шутковать с ними не будет».

Когда уже стемнело, Карагодины двинулись по следам Клима Захарова. Петр Ефимович объявил свой устный приказ, что на время их отсутствия временно исполняющим обязанности командира отряда будет начальник штаба, то есть я.

– Лукича слушайтесь, как меня самого! – сдвинул командир брови к переносице. – Он мужик с головой. Заявление в нашу партию написал…

– Ваську Разуваева немцы вздернули, – загнул палец Вениамин Павлович, – одним большевиком меньше. А Лукича приняли – большевиков столько же, как и было… А ряды-то рость должны.