Роман без героя

– Передам! – пообещал я.

– И скажи, што за нарушение моего приказу – расстреляние через суд партизанского трибунала.

Он покатал желваки на крутых скулах, смачно сплюнул на подметенный солдаткой пол. Потом устало показал мне глазами на лавку. Я выжидательно присел на край.

– Не поверишь, доктор, – опускаясь на лавку, сказал он, бледня на глазах. – До Хлынино отсель аж вёрст десять будет, а я слышу тамошних собак… Воют, суки!… К покойникам.

Я невольно прислушался: никакого собачьего воя, конечно же, не услышал.

– А еще что слышите, Петр Ефимович? – тревожно спросил я командира.

Он, бледный как полотно, сидел за столом, подперев тяжелую голову руками. Мне показалось, что сознание покинуло его на эти минуты. В землянке было тихо. Только потрескивал фитиль в коптилке, да вздыхала, глядя на командира, Танька.

– Слышите меня, товарищ командир?

От неожиданности моего вопроса он вздрогнул. Туман в его глазах постепенно растворялся. Возвращался ум и понимание того, что происходит с ним и вокруг него в настоящее время.

– Ась? Выпугал, доктор…

Зрачки его глаз расширились. С уголков посиневших губ на вежевымытый стол капала слюна.

Он снова прикрыл измученные видениями глаза и, как молитву, нараспев, проговорил:

– Я слышал лающую незнакомую речь… Так лают псы… Так было в Сольдау… – бессвязно говорил Петр Ефимович. – Вижу и сейчас: машина, вокруг нее немцы, полицаи и ОН…

– Кто – он? – уставилась на командира напуганная Татьяна.

– Он, я его сразу узнал.

– Да кто же, кто?… – допытывалась Водянкина.

– Пёс черный… Тоже под ногами у них. Шерсть его искрится, из пасти язык вывалился. Он и выл к покойнику. Он.

В землянку вернулся комиссар. Увидев бледного отца,Григорий перевел вопросительный взгляд на меня.

– Сейчас все пройдет, – успокоил я сына.

– Пошлю-ка я в Хлынино Ваську Разуваева со своими разведчиками, – сказал комиссар. – Пусть всё разузнает и обстановку доложит… Не ровен час с карательной акцией и к нам в лес пожалуют…

– Боевое охранение выставили, сынок, – прошептал Петр Ефимович, теряя силы. – А разведчиков отправь. Пусть и Водяру проводят до околицы Зорино – хлебное село. Да и в Хлынино пусть наведуются… Сколько там немцев и полицаев, чем вооружены… А главное – есть ли там черный пёс из моего видения?…

Он закрыл глаза, судорожно сглатывая слюну:

– Шо б он исдох, проклятый!

Глава 30

И РАЗВЕДКА ДОЛОЖИЛА ТОЧНО…

Из дневника партизанского доктора Лукича

18 января 1942г.

Пустошь– Корень.

3 часа ночи.

Луна повисла над черными елями нашего партизанского леса в каком-то круге. Что это за знак? К сожалению, не силен в астрологии. Знаю только, что круг этот астрономы называют «гало» (от греческого halos). Это светлые круги вокруг Луны, возникающие, наверное, вследствие преломления и отражения света взвешенными в земной атмосфере ледяными кристаллами. Эти паргелии[48 - Паргелии – светлые пятна по обе стороны Луны или Солнца, возникающих вследствие прелдомления лучей в ледяных кристаллах, взвешенных в атмосфере Земли (прим. Фоки Лукича).] мой пациент считает дурным знаком, предвестником большой беды, которая, мол, стрясется в отряде. Он, называвший себя «главантидером – главным антихристом деревни», находит своё мистическое объяснение чуть ли не каждому природному явлению. По-моему, в его атеизме, как и в русском атеизме вообще (это когда человек начинает бороться с самим Богом) больше религиозности, чем во всем западном католицизме. Потому что русский человек, даже назвав себя «воинствующим атеистом» или «главантидером», о Боге не забывает никогда и поминает его чаще, чем какой-нибудь французский шахтер или прусский крестьянин.

Пишу в своей «медицинской землянке». Буржуйка поедает массу дров, а тепла дает немного… Хорошо, хоть дров много. Лес большой. И на северо-западе стыкуется с дремучим Брянским лесом. Один из красноармейцев, чудом вышедший из окружения и прибившийся к нам, говорил, что брянские партизаны «дают немцу прикурить, что у тех дым промеж ушей идет». Наши воины застоялись, как лошади в стойле. К тому же голод сжигает последние моральные силы. Спирт весь выпили Водяра и Василий Разуваев. Случись что – нечем будет обработать рану.

Пожалуй, дурные лунные знаки начинают давать знать о себе. Вчера к обеду разведчики Василия Разуваева вернулись без своего командира, сухопутного матроса с «Быстрого». Доложили командиру, что начальник разведки отряда «Мститель» Василий Харитонович Разуваев погиб мученической, героической в деревне Хлынино, что в 10 километрах от нашей базы.

Как «ИО» начальника штаба мне доложили, как было дело.

…Проводив Вениамина Водянкина до околицы деревни Зорино, с которой начпрод отряда начинал свой продовольственный рейд по родным тылам, Василий Харитонович приказал идти в Хлынино. Это сравнительно недалеко, 6 – 7 километров по старому курскому шляху. По нему, сказывали партизаны, в старину из Слободы прадеды за солью под Киев ходили…

В Хлынино ничего подозрительного разведчики не обнаружили. Не было никакой автомашины, никаких немцев и черной собаки, которые в видениях (галлюцинациях) «приходили» к моему пациенту. Вот примерный парафраз[49 - Парафраз – здесь: передача чего-либо своими словами, пересказ близкий к оригиналу.] разуваевского разведчика Тараса Шумилова, прозванного в отряде Бульбой. Человек он физически очень сильный и достаточно храбрый. Психическое здоровье Шумилова в норме.

«Разуваев сначала маскировал дислокацию разведгруппы. Потом махнул на маскировку. Сказал:

– А с какого хрена мы по своей земле на карачках будем ползать?

И встал во весь рост. Винтовку с пятью патронами он передал мне. (Я являюсь Ворошиловским стрелком еще с 1940-го года и в Краснотырском физкультурном техникуме стрелял лучше всех).

Я попытался остудить пыл начразведки, но Василий послал меня «куда подальше». Я обиделся и больше своего мнения моему командиру не высказывал.

Между тем В.Х.Разуваев привел нас к хате своего кума, Маркела Шнурова, бывшего работника детской исправительной колонии, располагавшейся до войны в бывшем Ольговском монастыре. Он сказал, что Маркел ничего и никого не боится, хотя в лес не пошел. Якобы, когда-то Маркел говорил Разуваеву, что «немцы справных хозяев не трогают». Они, мол, из них и будут строить страну Россию с «новым германским порядком». Короче, живет себе Шнурок и в оккупации спокойно и сытно, то есть с голоду не пухнет, как мы в лесу.

Василий Харитонович сказал нам: «Вот увидите, ребята, Маркел Шнуров, будет меня, кума, как самого дорогого гостя встречать – с водкой, солеными огурцами, жареной курицей и пирогами с вареньем».

Я предложил нашему комразведки план: всем сперва в дом к Маркелу не ходить. Пусть он, Разуваев, являясь ему как-никак почти родственником, постучится и проверит обстановку. А мы лучше посидим в овражку, поглядим, что да как. К столу, мол, поспеем. Если, конечно, хозяин позовет.

«Позовет, позовет, – пообещал Разуваев. – Чем я рискую? Даже если немцы нагрянут случайно, я его кум из Слободы. Вот, пришел к куманьку на отведки? Откель им меня в физиономию знать?».

Ребята ему:

«Да от тебя лесом, костром и землянкой прёт так, что все собаки хлынинские с цепей сорвутся. Тут никакого документа спрашивать не надобно – партизан. И точка».

А он, упрямый Фома, смеется:

«Вот в печке у Маркела и помоюсь… По-свойски. А вас покличу спинку мне потереть».

Он пошел к крыльцу дома Маркела. А я, Сирин и Федор Захаров остались лежать за пригорком, метрах в ста от дома. Причем, Федька Захаров предупреждал Разуваева: «Не ходи к Шнурку, командир… Шнурок – человек ненадежный, с гнильцой в середке. Такой даже не продаст – за так сдаст».

«Кума не сдаст – грех», – не послушался Василий Харитонович.

И с этими словами наш командир разведчиков пошел к своему куму.