Роман без героя

ДАН ПРИКАЗ: ЕМУ – НА СЕВЕР

Продолжение партизанского дневника доктора Лукича

16 января 1942г.

Урочище Пустошь– Корень.

База отряда «Мститель».

Уже в начале января продовольственные припасы, на заготовку которых бросили все силы при создании лесной базы, закончились. Жена начальника взвода разведки Василия Разуваева, которую в слободе почему-то прозвали Гандонихой, вчера сварила жиденький кулеш на воде из последних остатков пшена.

В отряде ропот: мол, партизанское начальство «от пуза жрет», с девками, что прибились к отряду, в его хозчасть, на нарах в протопленных землянке тешится. Короче, «санаторию себе устроили». А с начала войны ни один «мститель» из леса ни ногой, немца или полицая живого не видели.

Знают ли об этих «антипатриотичных» настроениях партизан отец и сын Карагодины. Внешне и командир, и комиссар спокойны, уверены в себе. Тарас Шумилов наладил какой-то самодельный детекторный радиоприемник. На наушники слушаем Москву, сводки Совинформбюро. Наши дали под Москвой фрицам по зубам. Это воодушевило. Радоваться мешает голод. На пустой желудок слободской человек радоваться не привык.

Утром командир вызвал меня в землянку, где живет с сыном, комиссаром отряда. В жарко натопленном бункере с потолком в три наката за столом сидел начальник продовольствия отряда Водянкин. В дальнем углу, за ситцевой занавеской, спала Зинка, младшая дочка Вениамина Павловича. Она, как шутили партизаны, «поддерживала боевой дух» комиссара. А Танька, старшая дочь Водянкина, управлялась в командирском блиндаже на правах хозяйки: отмывала грубо сколоченный стол, на котором коптила самодельная лампа, склепанная из латунной трубы и жестяной банки.

– Здравствуйте, Фока Лукич, – пожал мне руку Григорий Петрович, сдержанно-вежливый, более мягкий в обхождении с людьми, в отличие от отца. – Ну, не надумали заявление в партию писать?

– А зачем? – простодушно ответил я. – Для того, чтобы хорошо лечить партизан от простуды, кожных заболеваний и всяких других напастей важнее партбилета медикаменты… Думаю, чем вшей в большой землянке потравить.

– Ты не ровняй партию и вшей! – оборвал меня Петр Ефимович. – Мы тебя надумали в партию принять не потому, шо ты некудышний лекарь. Будешь плохо лечить – под трибунал пойдешь, под расстрел, значить… Тут другая цель преследуется.

Комиссар продолжил его мысль:

– Понимаете, доктор, в отряде нет начальника штаба…

Он виновато развел руками:

– В организационной спешке, за отпущенные нам немцами несколько дней как-то упустили из виду этот архиважный вопрос… Нельзя такому соединению почти в сорок голов – и без начальника штаба. Сами понимаете.

– Понимаю, – ответил я.

– Готовься к приему, учи устав! – сказал командир. – Гришка брошюрку тебе даст. Всё равно лечить тебе нечем… Будешь штаб возглавлять.

– Вы ведь военно-медицинскую академию закончили?

– Совершенно верно, – кивнул я.

– Вот и прекрасно! Стратегию с тактикой не спутаете…

– А то наши дуболомы даже в карте разобраться не могут, – усмехнулся командир, забираясь на нары, устроенные в самом углу большой землянки. Водянкину с его продотрядом нынче за харчем по сельским дворам отправляться, а они на карте Хлынино с Зориной путают. Им, татарам, все равно. Ну, нет у людишек образования! Откель им разбираться в тактике нашей той и стратегии?

Он почесал грудь, нагнулся к молодой Зинке.

– Зин, встань-ка! Хватит дрыхнуть… Воды принесь, дровец в печку подбрось – задубеем с таким истопником!

Зинка заворочалась под овчинным тулупом, поправила на голове гребень, державший водопад её волос на маленькой головке. Не стесняясь командира, встала с нар в одной исподней рубахе, сладко потянулась…

– Гришка, гад, – улыбнулась грудастая Зинка, жалевшая многих молодых партизан, не успевших до войны нагуляться с девками, – гони гребенку: гниды голову грызуть…

Григорий Петрович, не ответив своей пассии, молча оделся и направился к обитой стеганым одеялом двери.

– Товарищ командир, я посмотрю, что да чего там… – на ходу бросил он отцу.

Петр Ефимович, покряхтев, улегся, глядя, как хозяйничает солдатка Танька. Та, почувствовав на себе командирский взгляд, засмущалась, одернула подоткнутую под резинку юбку и выронила тряпку из рук.

– Я тебя, доктор, чего позвал, – сказал командир. – Заели, мать их, клопы нас тута… В тулупах и одеялках, видать, с собой из посадских домов притащили кровососов.

– Нет житья! Спать невозможно, – вставила Зинка, причесываясь. – Дусту, что ли, дал бы, доктор…

– Не поможет.

– А ты помоги, коль доктор, – пробурчал Петр Ефимович.

– Попробую, впрочем… – ответил и я.

– А чё руки-то дрожат? – спросил он. – Кур воровал? Аль от страха?

Не хотелось с ним соглашаться, но в глубине души понимал, что это от страха. Вечного страха, который живет в каждом из нас. Страх этот основа инстинкта самосохранения. Это его плюс. Но страх этот парализует и волю, и психику и даже моторику кишечника. И когда страх одерживает победу над разумом, и волей, необходимый компонент самосохранения индивидуума становится источником его гибели.

Значит, страх и есть то необходимое зло?.. И только время может вылечить это зло. И это время еще не пришло.

– Так как же спастись, перевести клопов этих, а? – спросил командир, пытаясь справится с тиком на лице.

– А вы нарубите березовых суков, постелите их на полати, где устроены ваши постели, – через неделю ни одного клопа не останется, – дал я верный рецепт. Мы так в блиндажах первой мировой делали.

– Куды ж они денутся, доктор? – поднял густые смоляные брови с седым подбоем на краях Карагодин.

– Сбегут, – ответил я.

– В землянку к Водяре? – засмеялся Петр Ефимович. Потом разом посмурнел, метнул тяжелый взгляд в начпрода:

– Ты зачем, харя ненасытная, весь спирт у доктора вылакал?

– Не я, товарищ командир! – не поворачиваясь к Петру Ефимовичу, ответил Водяра, втянув голову в плечи, будто ожидал удара.

– В глаза! В глаза мне, падла, смотреть!..

Водянкин повернулся к грозному партизанскому бате.

– Васька Разуваев подбил… Виноват, командир.

Он опустил голову, но тут же встрепенулся:

– Только помни: повинную голову меч не сечеть…

– Мой сечет, – засмеялся Карагодин. – Поедешь по деревням с обозом, добудь ведра два самогону… Так сказать, для медицинских нужд…