Роман без героя

– Что?

– Баба Яга у вас пишет заявление Змею Горынычу о приеме ее в пионеры… Так?

– Так…

– Это историческая неправда!

– Это сказка. Новогодняя сказка. Там разрешается.

– Даже в сказках должна быть правда. Никаких пионеров давно нет.

– Потому моя Баба Яга и просится…

Она брезгливо отодвинула от себя сценарий.

– В общем, мы не в восторге, Иосиф Климович! Разоблачительные статьи у вас раньше лучше получались…

– Простите, другой жанр, так сказать… – извинился я.

Но конвертик с тремя сотнями мне все-таки выдали, застав расписаться в двух ведомостях. «Баланс Господа Бога, – подумал я, пересчитывая на улице деньги за детское творчество. – Сперва кнут, потом пряник. Или наоборот?..».

Дома Маруся, истосковавшаяся по рынку, никакой критики в адрес своего руководства не приняла.

– Ты пиши почаще то, за что платят, а не то, за что с работы выгоняют, – назидательно сказала она. И зная мой несносный характер «человека с подвижной нервной системой», поспешила загнать своего полкана в будку.

– Ладно, Захарушка!.. Не обижайся. Придет Паша, скажи, чтобы меня дождался.

– Это с какой такой радости? – спросил я.

– Обмывать твой гонорар будем…

Эта сакраментальная фраза несколько примирила меня с серыми буднями досрочного пенсионера без пенсии, плохо «скрытого безработного» – еще не заваленного сырой землей-матушкой.

Моргуша, прихватив хозяйственную сумку, похожую на рюкзак челнока, как разбабевшая балерина, выпорхнула из дома.

А я остался ждать Пашку. Что мне еще оставалось?

Хотелось той единственной и желанной роскоши, которую еще совершенно бесплатно мог был подарить только он.

Я подошел к окну. Чувствовал кожей, которую покалывало иголочками: Паша уже в пути. Предчувствие обманывает меня редко.

В прихожей раздался короткий звонок. Так звонил только он, чуть прикоснувшись к кнопке.

Он вошел мрачнее тучи и с порога поведал, что сегодня он не заступает на ночное дежурство в больнице, так как главврач, «этот Гиппократ хренов», принял на работу «блатного хирурга», совершенную невежду, но уже «заслуженного рвача России» – некого Сублемилого. Теперь у него могут снять полставки, и жизнь у него тоже станет лучше, и жить нам вместе будет веселей.

– Ты представляешь себе врача с фамилией «Сублемилый»? – сказал он, снимая старенькую финскую дублёнку.

– Лучше бы уж Саблемилый, – ответил я. – Тут хотя бы есть какой-то смысл…

– Нет, «Сублемилый» – это, старичок, такая субстанция заслуженных рвачей России. Они были всегда. Что такое почетный врач или транспортник, или даже менеджер?

– Что это такое? Я никогда не был никем почетным… Ни гражданином, ни учителем, ни даже пионером. Всегда только действующим, настоящим.

– Это, Захарушка, мой дорогой скрытый безработный, это мечта паразита!

– Почему – паразита? Может, идиота? Зачем искажать классиков?

– Нет, нет, – бросил свое бренное тело на диван Пашка. – Именно паразита! Ведь идиот, следуя медицинской терминологии, это человек, страдающий идиотией, то есть формой врожденного психического недоразвития. Грех смеяться над больными людьми. А паразит – это биологический организм, живущий внутри или на поверхности своего хозяина и питающегося за его счет! Ты думаешь, чего они себе эти почетные звания выколачивают? Паразитируют за счет власти. А откуда власть берет деньги? Из казны. А откель деньги там? Наши налоги и услуги ЖКХ. Значит, все эти сегодняшние почетные и заслуженные паразитируют на нас с тобой.

– Убийственная логика.

Я достал из стола свою любимую трубку, которую уже набил махоркой к приходу друга.

– Нюхни и успокойся, – посоветовал я.

– Капитанский? – втягивая ноздрями запах махры, спросил Пашка.

– Писательский! Симонов, говорят, очень любил попыхтеть, не отходя от Серовой.

После первой же затяжки Доктор Шуля закашлялся и успокоился.

– А где Моргуша? – спросил он.

– Ушла на рынок. Вернется – будем обмывать детский гонорар.

– Сенька свою стипендию переслал безработному папаше?

– Он перешлет… В деском саду, вот этой самой головой, – я постучал себя по черепу дымящейся трубкой, – как в передаче «Что, где, когда», заработал.

– Заработал в честныю интеллектуальную рулетку?

– Можно сказать, что и так, – загадочно улыбнулся я. – Всё дело в одной запятой. И тогда волшебник или сам голубой, или прилетит в голубом вертолете…

Павел Фокич прикрыл глаза, отмахнулся:

– Твои филологические фокусы не по моим зубам… Отстань, писатель, я в печали…

– А чего ты, собственно, так убиваешься? Тебе ведь вот-вот тоже на пенсию… Оформишь заслуженного рвача, подгребешь еще рублей сто. И стоит из-за копеек гузку рвать?

– Отстань, очернитель буржуазной действительности! – не открывая глаз, лениво проронил Паша. – И не трогай, человек древнейшей профессии, голубую мечту моего голодного детства…

– Голубую?

– Прости, забываю, что цвет с душком,, – вздохнул он, усаживаясь на диван. – Это надо же: цвет небес ассоциируется с гомосексуализмом. Слово «красный», что значит «красивый» – признак левизны.. Черную рубаху тоже надевать опасно. Политизированная палитра. Оранжевый апельсин – и тот символом самостийности стал. Да тьфу на вас, цветошизофреники!..

Он развалился, закрыл глаза.

– Паш, – сказал я, тормоша его за плечо. – Погори со мною, Паша… О чем-нибудь поговори.