Алька. Кандидатский минимум

– Ну, это Вы зря.

Лейтенант тоже оказался продуманный, взглянув на Дальского, понял – большой начальник – и сориентировался моментально:

– А Вас я отпускаю.

Но Антон Дальский был мужик, а кроме того, было ясно – слинять не вариант – оставшимся закрутят руки. Потом письмо в Технилище, в котором чеканно, без экивоков: задержаны за распитие в Измайловском парке парторг, профорг, комсорг, культорг, заворг и все ведущие доценты-проценты. Тут задумаешься: кафедру опустят на такое дно – сто лет не вынырнешь.

Лейтенант недолго поколебался, размышляя, что с нами предпринять, и сквозь зубы прорычал:

– Чтобы через пять минут вас в парке не было.

А мы чего? Мы как раз об этом. Подхватив Богуславского под вялы руки, мы запылили к выходу. Волокли его, меняясь поочерёдно, перед самым выходом из парка, очевидно, из чувства солидарности, его подхватил Антон Михайлович. С этого момента группа ведущих доцентов стала быстро таять, народ шугался в стороны, не разбирая дорог. Я какое-то время шёл сзади, но когда остался в единственном числе, понял, что произойдёт дальше, – Дальский доведёт его до площади перед входом в метро и с чувством исполненного долга вручит мне Колю, сказав: «Вы, Алек Владимирович, его обязательно до дома довезите, я на Вас рассчитываю», – и буду я маяться с этим Колей, не зная, где он живёт. Вдобавок у меня была только пятёрка в кармане, я ж не предполагал, что кого-то доставлять придётся, и я – прости, Антон Михайлович, – тоже сквозанул в кусты.

Утром следующего дня, где-то около девяти, я был в секции, зазвонил телефон, я снял трубку.

– Алё.

В трубке зазвучал голос Дальского:

– Алек Владимирович?

– Слушаю, Антон Михайлович.

– Немедленно ко мне.

Через пару минут я был в кабинете Дальского. Антон Михайлович быстро расхаживал по кабинету, увидев меня, произнёс:

– Как же так можно с товарищем поступать?

Я попытался изобразить на своей продувной физиономии крайнюю степень растерянности и недоумения.

– А что случилось?

– Что Вы петрушку ломаете?! Оставили меня одного с Богуславским и сбежали.

Степень моего удивления превысила все границы и вылилась через сдавленную горем замешательства гортань:

– Так я как его Крещенскому передал, со всеми попрощался и ушёл, Вы вспомните, Антон Михайлович! А что, его не литейщики домой везли? Своего, из своей секции оставили?!

Дальский раздражённо махнул рукой.

– А где Вы живёте?

– На проспекте Мира.

– А что, до проспекта Мира есть трамвайный маршрут от Измайловской?

– Да, одиннадцатый, только он идёт до ВДНХ, а я живу посередине между ВДНХ и Щербаковской, это от ВДНХ две остановки на седьмом трамвае, или пешком десять минут.

Антон задумался, он наверняка помнил, как я волок Колю к метро, как передавал его Крещенскому, при этом не помнил моего прощания со всеми, но понимал, что в сутолоке быстрого удаления от ментов мог и пропустить этот момент. Подошел к сейфу, открыл его, достал бутылку коньяка и две рюмки, налил себе и мне – поверил плуту и выжиге, эх, простая душа. В комнату стали заходить по одному участники вчерашнего вечернего забега, Дальский расспрашивал каждого – каждый клялся, что не понимает, как такое произошло, после чего получал свою рюмку коньяка. Когда собрались все, Антон рассказал про свои вчерашние приключения.

Первой проблемой было поймать такси – таксисты, как известно, в те годы не сажали пьяных, даже с провожатыми – заблюёт салон – и вся смена насмарку, и хотя у метро машин всегда много, промаялся Дальский часа полтора, пока какой-то рисковый не согласился довезти их за червонец. Николай к этому времени немного протрезвел и показывал дорогу. Приехав к его дому, Антон Михайлович сделал большую ошибку – отпустил такси. Дом, в котором жил Богуславский, был старой убитой безлифтовой хрущобой. Затащив его на четвёртый этаж, Антон позвонил в дверь, полагая, что сейчас он освободится от этой маяты – наивный. Дверь открыла женщина, которая, увидев Богуславского, всплеснула руками и сказала:

– Господи, опять сюда привёз. Коля, ты здесь больше не живёшь!

Изумлённый Дальский спросил:

– Он здесь не живёт?

– Да уж два года как не живёт, но как напьётся, так обязательно всем провожатым показывает, чтобы его сюда везли.

Хозяйку квартиры явно изрядно веселила такая коллизия, чего нельзя было сказать об Антоне, и, взглянув на его потерянное лицо, она сказала:

– Вы не расстраивайтесь, я его новый адрес знаю.

Антон сволок Николая вниз и пошёл ловить такси, таща Богуславского, – он, проказник, никак не хотел трезветь, но увы – поймать за полночь такси и в центре бывало непросто, а на окраине? Повезло, остановился какой-то грузовик, на нём в итоге и вернулся к себе домой в три ночи по окончании операции по доставке Николая по месту его фактического проживания.

Истины в тот день Антон так и не добился, но было понятно – мы все обгадились, а Антон – мужик. Как сейчас сказали бы, реальный мужик.

* * *

В феврале 1984 года умер Андропов, нас погнали на Красную площадь изображать скорбящую толпу. Передние две-три шеренги видели происходящее отлично, нам, стоящим в середине, не видно было ни черта. Кто-то стал доставать из карманов зеркальца, пытаясь, держа их над головой, что-то увидеть, но не тут-то было. Оказалось, что вся толпа наша густо нашпигована какими-то мрачными субъектами, которые пришли туда не скорбеть вместе с нами, а наблюдать за нами, чтобы мы скорбели как положено, и чего ненужного не натворили, и в зеркальца не подглядывали, как нашего вождя в сырую землю засовывают, – вот ведь суки. У меня даже слёзы высохли на глазах.

Нам назначили нового вождя – К. У. Черненко, которого тут же положили в больницу, и оттуда он до своей смерти уже ни разу не вышел. Народ стал открыто издеваться над этим цирком.

Весной Дальский организовал очередной Пленум вузов центрального региона – в Калуге. После пленарного заседания собрались в гостинице в номере у Дальского. Нас – меня, Юрку Хациева – направили за закуской. Выбор в магазине был невелик – взяли каких-то консервов и варёной колбасы. Набилось нас в комнату Антона человек двадцать, в числе прочих там были две дамы – преподаватели какого-то Московского вуза пищевой промышленности. Увидев варёную колбасу, одна из них с недоумением сказала:

– Кто же берёт варёную колбасу на закуску? Её же есть нельзя.

– Почему есть нельзя, крахмала много?

– Кто же будет класть в варёную колбасу такой ценный продукт, как крахмал?

Тут уже удивились мы с Юркой:

– А что же в неё кладут?

– Вам это знать не надо.

– Как так? Мы ж её едим, хотелось бы понимать.

– Ну, ладно, мы же практически коллеги. Казеинат.

– Это что? Как клей казеиновый, что ли?

– Ну, что-то вроде.

Колбасу в тот вечер мы не ели. Она, кстати, в Калуге в самом деле была несъедобная.