Алька. Кандидатский минимум

– Нет.

– Ну, тогда о чём мы говорим – все ошиблись. Мы ошиблись с исходными параметрами, вы – с пористостью, вот сообща и будем всё исправлять. Мы вам официально выдадим новое техническое задание, а вы делайте фильтроэлемент, соответствующий характеристикам. Сроки и деньги те же.

– Да эта пористость ни о чём не говорит, её вообще не нужно было включать в текст задания.

– Что теперь об этом говорить? Сами же включили. Всё, приступаем к работе по вновь утверждённому плану.

Интересно, что, ведя эти разговоры, мы ещё не знали того, соответствует нами созданный фильтр новым требованиям или нет. Насколько мне помнится, когда его продули на испытательном стенде, он удовлетворил предъявляемым требованиям, так что ничего переделывать не пришлось. Но пишу я о другом – об уровне руководства: один ошибся в сто раз, другой пишет в техзадание всё, о чём вспомнил.

А «Вега» та самая отвернула куда-то и скрылась в безбрежных пространствах космоса. Стали искать виноватых, мы поначалу тоже были в их числе, потом разобрались – ошибся программист. Что-то я не очень удивился, узнав об этом.

В общем-то, работать с Трындяковым мне не понравилось, и как только Илья заключил договор с кафедрой Э3, я вернулся на эту тематику.

Борис Жуков продолжал трудиться на теме Трындякова и тогда, когда отношения их испортились. Анатолий был не только его научным руководителем, но и руководителем темы, на которой он работал. Но Боря был парнем жёстким – забил на всё, приходя на работу, не здоровался от порога со всеми, как поступало большинство, а обходил всех, пожимал каждому руку и демонстративно минуя Трындякова. Это могло стать для него большой проблемой при защите диссертации, но Бориса это не пугало, он шёл напролом.

Насколько я помню, Трындяков формально остался Бориным научным руководителем и даже выступил на его защите – выступил, надо сказать, вполне корректно, сказав, что мало что может рассказать о представленной работе, поскольку он был руководителем только в самом начале и основная часть диссертации была выполнена без его участия.

Учёный совет поддержал Бориса, отмечали мы защиту его диссертации у него дома.

В Контрольном совете Женя Красинский подал заявление на увольнение, на его место пришёл Валера Ермаченков. На последней коллегии, которую проводили в отсутствие заявителя, Валера периодически загадочно сообщал:

– У меня есть бутылка водки.

Женя, не выдержав, спросил:

– Ты чего конкретно предлагаешь?

– Проставиться. Дома жена уже закуску приготовила.

– Ну, поехали. Алик, ты едешь?

– А как же?

Отметили у Валеры его приход в Контрольный совет, мы с ним весьма плодотворно работали года три до его увольнения.

Меня в Совете стали периодически привлекать другие штатные эксперты. Однажды ко мне обратилась женщина-эксперт, не помню имени, с просьбой помочь ей разобраться в одной сложной для неё заявке. Я проглядел её, заявитель – доктор технических наук, сварщик, в предлагаемом им техническом решении науглероживал поверхностный слой стальной балки, а потом закаливал её – нагревал и быстро остужал. При нагреве в науглероженном слое происходили фазовые превращения, который фиксировались при быстром остывании, вследствие чего объём поверхностного слоя изменялся и балка деформировалась. Приём в обработке металлов давлением известный, и я решил ей помочь. Узнав о моём решении, завотделом и Валера в один голос сказали:

– Не связывайся с ней, она дура, и вдобавок скандальная дура. Где-нибудь обделается и на тебя всё свалит. – Но мне было неудобно отказаться – я уже обещал.

Написал ответ и забыл, но через пару недель, когда я явился в отдел, эта самая дама прилюдно начала визжать, какой я тупой ублюдок, не разбирающийся ни в чём, и швырнула передо мной ответ доктора наук на моё заключение – в ответе доктор честил её как полную дуру, ничего не понимающую в технике. Я попросил текст того заключения, который она отправила ему, и, прочитав его, понял: профессор прав – она дура, но это был не мой текст, точнее, мой, но сильно урезанный, поэтому я попросил мой рукописный вариант, который я лично передал ей в руки. Изучая его, я увидел, что самая главная, сущностная его часть, в которой я объясняю доктору, почему его работа не может считаться изобретением, перечёркнута и исключена из окончательного варианта письма. Я спросил:

– А кто выкинул из текста эту часть?

– Я.

– А почему?

– Мне показалось, что текст Ваш очень длинный, и я выкинула несущественные детали.

– Так Вы как раз выкинули всё существенное, а оставили несущественные, дополнив это откровенным бредом.

– А что же теперь делать?

– Да делайте что хотите.

– Вы должны мне помочь.

– Я Вам ничего не должен, а помочь я Вам пытался, но Вы своими невежественными действиями сводите на нет любую помощь.

– Я Вас умоляю.

– Хорошо, я напишу ответ заново, но если Вы исправите хотя бы одну запятую, я сообщу руководству КС, что уровень Вашей квалификации не соответствует требованиям.

Я написал новое письмо, в котором сообщил, что машинистка-дура, печатая письмо, пропустила несколько абзацев, а в конце допечатала фразы из другого письма, и привёл полностью первоначальный текст – через неделю доктор прислал письмо с согласием.

За всеми делами не оставлял идею продолжения и развития своей работы, то есть работы над докторской диссертацией. Работал понемногу в этом направлении один-два раза в неделю.

Пришлось сгонять в Выксу, намечалась большая тема с кафедрой ракетных двигателей Э1, и руководитель темы – Поляев Владимир Михайлович – захотел сам ознакомиться с нашей, так сказать, производственной базой. Ну, тут уж, как говорится, любой каприз за ваши деньги. Поляев был доктор, профессор, заслуженный деятель науки и техники, поэтому я позвонил заранее Шмелёву, попросил забронировать гостиничный номер получше. Он забронировал нам люкс в заводском общежитии – даже не представлял, что там люкс есть. Купил билеты в купе, позвонил:

– Владимир Михайлович, билеты заказал на 14:00.

– Я не смогу, у меня совещание, давайте на два часа позднее.

Перезаказал, перезвонил, Поляев ответил:

– Давайте ещё на полтора часика попозднее.

Вот думаю: зараза какая, мне на этом вокзале прописаться, что ли?

– Тогда придётся на пассажирском ехать, а там только плацкартные.

– А сколько ехать?

– Часов семь.

– Ничего страшного, бери боковые – посидим, поговорим.

Это понятно, что поговорим, Милка уже закуски хорошей приготовила, я ноль семь «Посольской».

Встретились у вагона, разместились. Когда поезд тронулся, я стал доставать и раскладывать припасы. Михалыч, сглотнув слюну, сказал:

– Это ты молодец, а я не успел ничего взять.

– Да я понял, что не успеете, – взял на двоих.

Сходив к проводнице за стаканами, я достал из портфеля и поставил на стол бутылку «Посольской». Опасливо взглянув на неё, профессор сказал:

– Не много.