Алька. Кандидатский минимум

Отказ от раннего завтрака явно удивил гостеприимных хозяев, но перечить нам они не стали – парней поставили на расчистку пруда, заваленного брёвнами и всяким древесным хламом, девчонок оперативно разделили на группы и развезли по бригадам.

Лёня-симпатяга разделся по пояс, натянул предусмотрительно захваченные треники, взял самоё огромное бревно и понёс его в контейнер. Парни, раздевшись до трусов, присоединились к нему. Я размышлял, каким образом мне влиться в их ряды, но тут меня ангажировал то ли их агроном, то ли зоотехник:

– Извините, как Вас зовут?

– Алек.

– А по батюшке?

– Да зачем, просто Алек.

– Хорошо, я Сергей. Инструктор райкома просил, чтобы Вам показали наш совхоз и проинформировали о его достижениях. Товарищ Ваш уже с ребятами работает. Давайте с Вами проедемся, посмотрите, как у нас тут всё крутится. Заодно поглядите, где девчонки Ваши работают.

Идея мне очень понравилась – я как бы и при деле, и девки наши будут под присмотром.

– Отлично, а на чём поедем?

– А на мотоцикле.

Я забрался на пассажирское сиденье, и до двух часов дня мы смотрели сенные сараи, загоны с молодыми бычками – совхоз занимался их откормом, поля, где выращивали зелёнку для их откорма. Сергей пояснял:

– Поля мочевиной все заливаем – по три шкуры в сезон дерём. – Я, делая умное лицо, одобрительно кивал головой.

Смотрели бочки с этой мочевиной, ещё какие-то поля, заехали во все бригады, где трудились наши студентки, к двум часам вернулись в контору.

Руководство совхозное явно истомилось, ожидая, когда мы закончим со всей этой ерундой и приступим к основной части визита, – в глазах их застыло недоумение и непонимание, как в таких условиях исполнять наказ Горкома партии – принять хорошо, чтобы помнили гостеприимство!?

Ребята во главе с Константинычем вычистили весь пруд, и их повезли купаться. Леонид бултыхался вместе с ними, затем всех привезли на базу, туда же доставили девчонок. Столовая уже не работала, и мы с Поляковским, скинувшись, купили сорокалитровую флягу молока и десяток свежеиспечённых поляниц – батонов белого хлеба круглой формы, ребята перекусили на дорожку, и их увезли в Липецк.

Тут уже было не увильнуть, да мы и сами-то изрядно проголодались, но на всякий случай совхозный треугольник, видно, ещё в детстве поднаторевший в загоне бычков в вольеры, построившись подковой, стал нас потихоньку затискивать в помещение правления.

Завели нас в зал заседаний, в центре которого стоял стол, где свободно разместилось бы человек тридцать. Стол был накрыт – застелен белыми скатертями. По центру стола начиная с ближнего к нам торца стояло большое блюдо с котлетами, за ним большое блюдо с жареным мясом, следом блюдо со свежими огурцами и помидорами, тарелка с нарезанным хлебом и три бутылки водки. И эта композиция из мяса, овощей, хлеба и водки повторялась трижды. По периметру были расставлены тарелки и гранёные стаканы, разложены вилки и ножи. Оглядываясь вокруг, я заметил скромно придвинутый к стене початый ящик с водкой.

Ничтоже сумняшеся, наши радушные хозяева наплескали в края двухсотпятидесятиграммовые стаканы, произнесли заздравный тост в нашу честь и махом опрокинули их в себя. Лёня поддержал их посыл и тоже выдул двести пятьдесят. Я отпил треть и, поставив стакан на стол, налёг на мясо с котлетами. Наши вновь обретённые друзья обратили на меня своё внимание:

– Алик! А чего ты не пьёшь?

– Мужики! Вы на себя посмотрите и на меня – я любого из вас втрое меньше, вот и пью втрое меньше.

– Да не выдумывай, у нас тракторист Федул ещё тебя тощей, а нас троих перепивает.

– Вот перейду к вам работать трактористом, научусь пить как Федул, а пока извиняйте.

Я знал, что долго они меня тиранить не будут – надоест, поэтому отшучивался, так и произошло. Я сократил дозу до пятидесяти граммов, Лёня перешёл на полстакана. Сидели, балагурили, часа через два наши хозяева предложили переместиться на речку – мы горячо их поддержали, на природе посвежее. Дело это у них было отлажено капитально – принесли здоровенный брезент, сложили в него всю закуску, тарелки и стаканы, сели в ГАЗ-69 и через полчаса были на бережке небольшой речушки у какой-то тихой заводи.

Развернули брезент, расставили тарелки и первым делом выпили за переезд. Я пил уже граммов по тридцать – не помогло. Очнулся я от дикой жажды, лежащий раздетым в своей постели в нашем номере, Лёня спал на койке одетым. Напившись воды, посмотрел на часы – было около пяти утра. Взяв кошелёк, спустился вниз, разбудил дремавшего у дверей на стуле швейцара, спросил:

– Отец, как мы вчера в гостиницу попали?

Швейцар, приглядевшись ко мне, захихикал:

– Ну, вы хороши были оба, ты качался, но на своих ногах шёл, а друга твоего три бугая деревенских на руках пёрли.

– Скандала не было никакого?

– Да нет, всё нормально было. Мы после двенадцати двери закрываем, но деревенские тверёзые были, постучали – всё чин по чину, сказали, что двое гостей припозднились. Ты номер назвал, не сразу, но выговорил, товарища твоего на руках отнесли, а ты ничего, за перильца – и пошёл.

– Спасибо, отец, держи за хлопоты.

Я вручил швейцару рубль и пошёл досыпать.

С утра поняли, что ехать на завод нам будет не под силу – пошли в баню, был как раз наш банный день. Взяли пива, закуски, парились, отмокали, приходили в себя. Наблюдали за представлением, регулярно происходящим в бане.

Мужское мыльное отделение и женское разделяла стенка, в которой была дверь, запирающаяся с женской стороны.

Не знаю, происходило ли это в остальные дни, но в те дни, когда мы посещали баню, дверь на женскую половину распахивалась, на порог выскакивала голышом молодая бабёнка лет тридцати пяти, невысокого роста, хорошо сложенная, вполне приглядная и начинала что-то выкрикивать, раззадоривая мужиков на принятие активных действий, танцевала канкан на пороге, поворачиваясь, демонстрируя всё, что можно и нельзя, но скрывалась за дверью при достаточно опасном приближении какого-нибудь разгоревшегося самца. Всегда находился какой-нибудь энтузиаст, пытающийся схватить её, иногда их набиралась целая группа, но никому это не удалось, во всяком случае, в нашем присутствии. Впрочем, основной массе это быстро надоедало, баня – это ж серьёзное дело, париться пришли, а не цирк с голыми бабами наблюдать.

Как-то вечером к нам в номер зашли Вадим Владимирович с женой, предложили прогуляться по вечернему Липецку, пошли. Лёня, о чём-то разговаривая с супругой Шилова, оторвался шагов на десять. Мы неспешно шествовали сзади, когда я услышал за спиной:

– Ну, я смотрю, вы совсем себя не уважаете – баб таких старых снимать стали.

Нас догнал Борис, случайный наш с Лёней знакомый. Я не успел дать ему понять, чтобы он помолчал, как Боря, посмотрев, на ноги жены Шилова – сухие, тренированные, как у человека, проводящего много времени на ногах, – заявил:

– Я вам скажу, мужики: женщина с такими ногами изрядно потрудилась на любовном поприще.

Вадим Владимирович то ли поперхнулся, то ли закашлялся. Я, пытаясь как-то вырулить из этой ситуации, чтобы Боря не продолжал эту тему, сказал:

– Не выдумывай, ноги как ноги – актриса, много времени на ногах проводит. Это, кстати, жена Вадима Владимировича, знакомься, Шилов – заслуженный артист Российской Федерации.

Боря притих, но явно не сконфузился, прошли немного молча. Шилов поинтересовался:

– А кем Вы работаете?

– Составителем поездов.

– Какая интересная работа, а в чём она заключается?

Боря стал подробно рассказывать, какой интересной работой он занимается, а Шилов стал тонко язвить над ним, его работой, его жизнью и его видом. Но Боря был не прост, быстро разобрался и привёл свой довод:

– А кто это говорит – Михаил Яншин, Алексей Грибов?

Началась какая-то мелочная перепалка, которая явно смещалась к мордобою, но Боре было не больше сорока, а Вадиму – ближе к шестидесяти, и я сказал:

– Борь, ну ты же не прав.

Борис досадливо махнул рукой.

– Я ж не знал, что это его баба. – Развернулся и исчез.