Алька. Кандидатский минимум

Каркас дома мы собрали за два дня, стали устанавливать щиты. По чертежам выходило так, что на фасадной части нет окна – мы так и собрали. Мы с Буряком стелили полы, Володька с парнями устанавливали стропила, когда заявился спохватившийся дед сосед с делегацией старух. Вызвав нашего бригадира, дед завопил:

– Володя, не позорь деревню!

Вовка, глядя ошалевшими глазами, спросил:

– Что случилось-то?

– Володя, сделай окно на улицу, не позорь деревню.

Вовка пошёл в дом, принёс чертежи, стал показывать.

– Ну, вот видите, по плану здесь окна нет.

Но старики были не лыком шиты и, указав на окна, смотрящие во двор, дружно заголосили:

– А вот тут два окна – одно переставь.

Павлов отказал, старики отправились к председателю и через полчаса явились вместе с ним. Мы тоже все, отложив работу, вышли посмотреть, чем закончится эта дуэль. Председатель обратился к нам:

– Ребята, старики просят – надо уважить. Да и в самом деле как-то неприглядно выглядит, глухая стена на улицу.

– А почему сразу-то не сказали? Мы ж сборку первого этажа закончили, это ещё на день работы.

– Ну, надо сделать.

– Тогда давайте обсуждать цену вопроса.

– Да тут делов-то на пять минут.

– Так присылай своих, пусть сделают за пять минут.

К возникшей дискуссии присоединился какой-то потёртый мужичок, не согласный жить в доме без окна на проезжую часть.

Препирались с полчаса, председатель никак не соглашался добавить денег на переделку, Володька – исправлять бесплатно. В итоге, плюнув, Володька сказал:

– Ладно, переделаем. Но если щиты потрещат, мы отвечать не будем, а теперь не мешайте работать.

Старики с председателем ушли, мы приступили к переделке – переделали часа за три. Отжали верхнюю обвязку, выдернули щиты и переставили. Щиты, конечно, пострадали, но не сильно – потрескались доски в месте примыкания к обвязке.

Будущий хозяин дома – тридцатилетний пьющий мужик, женатый, живущий с родителями, – категорически не хотел переезжать в новый дом – его устраивала его жизнь, и постоянно изыскивал причины, позволяющие остаться в небольшой избе, где, кроме родителей, проживала многодетная семья его сестры. Как оказалось, это был тот самый козёл, которого не устраивало расположение окон в доме.

Одновременно с домом рядом строили погреб. Строили капитально – стены погреба возвели кирпичной кладкой, крыша – профнастил, сверху полтора метра грунта, перед входом утеплённый тамбур из бруса. Явившийся будущий владелец осмотрел погреб и заявил:

– А как же я зимой? Чо ж я, в майке по холоду буду шастать, если мне картошечки захочется? Не буду переезжать.

Нам-то было наплевать, будет он переезжать или нет, так как договор на строительство дома у нас был не с ним и даже не с его председателем, а со Старицким ПМК, но Вовка, изнемогая, сказал:

– Режем в полу люк, копаем подвал – маленький.

Вырезали люк, выкопали подвальчик – малюсенький.

За две недели собрали щитовой дом, вставили рамы, настелили полы, накрыли шифером, построили рядом подвал – объект был готов, но время для отдыха не наступило – мы ж в отпуске, а кто ж отдыхает во время отпуска? И Зрелов, не мешкая, перевёз нас на другой объект.

Новым объектом оказался телятник, который возводила бригада армян. Не знаю, какой прораб вёл объект, но после отъезда строителей всплыла масса косяков, и нашей задачей было все косяки исправить, попутно настроив в телятнике загончики для телят.

Заселив нас в пустующую избу, Зрелов провёл нас по объекту, показал, Что нужно сделать заново и что исправить: в телятнике не работала канализация, построенная армянами, нужно было найти засор и прочистить. Для реализации сего плана нам было выдано устройство для прочистки канализации в виде стального троса с рукояткой. Нарезав нам задач, Зрелов убыл в Старицу, прихватив с собой Павлова и Тележникова. Володька, загадочно улыбаясь, сказал:

– Вечером буду засветло. Мне надо человека встретить с семичасовой электрички, потом на автобусе. Вы пока избой займитесь, если останется время, посмотрите, что можно сделать в телятнике.

– А что за человек-то?

– Увидите.

Санька сказал:

– Буду завтра в первой половине, сегодня вечером отец из Грузии приезжает, надо встретить и посидеть с ним вечер.

Отец – дело святое. Не прощаясь с парнями, пошли заниматься избой – отдраили её за пару часов. Она была не шибко убита, в ней, по рассказам соседки, обычно жили москвичи, приезжающие на картошку осенью. Стены в домишке, ставшем на некоторое время нашим пристанищем, были сплошь испещрены матерными частушками, чтением которых мы развлекали себя во время застолий. Мне запомнилась одна из них, наверно, потому что это была единственная частушка, не содержавшая обсценной лексики: «Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя? Немножечко присела – совсем другое дело».

Соседкой нашей была очень приятная бабулька, у которой мы, к взаимной радости сторон, купили полтора десятка яичек и покупали их до конца срока. Она держала кур, а яйца девать было некуда – в деревне не продашь – у каждого свои куры, ехать продавать в Старицу на рынок для неё было обременительно. Бабуля даже пыталась продавать их нам по цене вдвое дешевле, чем в Москве, но мы пресекли эти злокозненные попытки и брали задорого по деревенским понятиям – по рублю за десяток.

У соседки нашей жизнь была грустная, одного её сына закололи вилами на её глазах рядом с родным домом. Она, поскольку поговорить в деревне ей было не с кем – не до бесед всем со старой бабкой, говорила с любым, кто готов был уделить ей хоть минуту внимания:

– Вот здесь сынка моего закололи, вила?ми, вот прям на энтим месте, сыночка моего любимаго.

У неё был ещё сын – рослый костистый жилистый мужик лет сорока. Мамку свою он навещал в день пенсии – мы как раз застали такой его визит. Он пришёл к маме в гости, благостный, в пиджаке, белой стираной наглаженной рубахе. Мамка готовила к визиту сына закуску – по большим праздникам два раза в год она варила курицу, в остальное время яички, грибочки, жареная картошка, зелень и, конечно, четвертиночка водки и бутылка портвейна. Они ужинали, всё было чинно, сын благодарил и уходил, потом он набирался где-то, приходил, стучал матери в окно и кричал:

– Мамка, мамка, выручай.

Мать открывала форточку и передавала ему ещё фуфырик одеколона, купленный вместе с четвертинкой и портвейном.

Так раз в месяц сын навещал свою любимую мать.

Его жена была очень колоритной женщиной, прямо-таки кустодиевская модель, дюжая жаровая баба ростом не ниже мужа, но огневей по характеру, чем муж. Дом их был в трёх домах от нашего обиталища, и нам частенько приходилось наблюдать, как она выражала своё несогласие с происходящим в колхозной жизни.

Она работала дояркой, и когда правление подняло им план по надоям – такое было время, какой-нибудь импотент-маразматик – член политбюро – решит, что стране надо дать больше молока, и приказ полетел сверху вниз по этажам, и из райкома телефонограмма – поднять надои, вот и к ней прилетело. А коровы все те же, и корма столько же, и ничего не изменилось – ну, вот, может, только то, что снова скотник запил и некому навоз из коровника выгребать, а председатель орёт: велели надаивать больше, значит, надаивай. И не ху… тут базарить.

Вот она – это ж, по сути, Вера Засулич, вышла на улицу и кричит:

– Я вам полтонны, бл…ь, должна молока дать? Так я вам, бл…ь, дам, мне по х…, я вам тонну дам – вода в реке не кончилась.

Мы любовались ею, в городах таких уже не встретишь.

Председатель из вредности не дал ей телегу – ей куда-то надо было съездить, но лошадь дал. Она срубила берёзку, впрягла в неё лошадь, села и уехала на берёзке – мы с пацанами глядели на это действо как завороженные.

Что там Софи Лорен – эта робкая пугливая овечка?

Утром, расправившись с яичницей из десятка яиц, пошли смотреть, что нам надо переделать в телятнике, начали с канализации. Было странно, отчего она засорилась? Телятник же не работал ни дня. Повозившись с тросом, поняли, там или бетонная пробка, или дело не в обычном засоре. Взяли чертежи, посмотрели, как должны проходить трубы, вскрыли бетонный пол и докопались до канализационной трубы – удивились: армяне зачем-то покрыли чугунную трубу слоем гудрона. Молодцы, конечно, но что-то здесь не то – постучали по трубе – труба молчала. Вестимо, залить кого угодно слоем гудрона в палец – не запоёшь, но какой-то отклик должен же быть. Постучали посильней – ну как-то не по чугунному отвечает. Мне эта катавасия обрыдла, и я долбанул по трубе со всей дури ломом – хрен с ней, думаю, если пробью, сам поменяю. Пробил, но явно не чугуний – лом плотно застрял в чём-то похожем на древесину. Раскачав и выдернув лом, стали изучать образовавшуюся брешь в трубе и поняли – это бревно.