Алька. Кандидатский минимум

На следующий день в МВТУ – то же самое, что будет? Кто будет? Так в неведении прошло пять муторных тоскливых дней. Кто-то ходил с печальным лицом, кто-то втихушку веселился. Веселиться особенно я повода не видел, какой-никакой человек умер, но и не грустил, что мне до него? Потом основная масса народонаселения ожидала каких-то перемен, надеялись, что что-то начнёт меняться. Четырнадцатого Мишка пришёл из школы радостный.

– Ты чего светишься как ночной фонарь?

– А сказали, что завтра в школу идти не надо.

Стало понятно – завтра будут хоронить. Сообщили об избрании Андропова на пост генерального секретаря, и что? Председатель КГБ – ну и ладно, нам-то куда деваться? Новый вождь знал – в стране надо подтянуть дисциплинку. Если раньше в рабочее время все пивные вокруг МВТУ были забиты, кроме колдырей, учебными мастерами, студентами, аспирантами, инженерами МВТУ, то теперь там было пустовато – по Москве пошли рейды по всем злачным заведениям: ресторанам, пивным, баням и прочему. Подходили люди в костюмах, белых рубашках и галстуках, предъявляли корочки серьёзных организаций и вежливо спрашивали:

– Извините, Вы не могли бы объяснить, по какой причине Вы находитесь здесь, а не на рабочем месте?

Разбирались – если веской причины не было, направлялось письмо по месту работы. Мы сделали выводы – в пивную и баню – только после работы. Впрочем, после смерти Андропова в феврале 1984 года всё вернулось на круги своя – правда, и мы стали старше, реже туда заглядывали.

В конце сентября меня перевели на должность младшего научного сотрудника, а в феврале 1983 года Володя Солдатенков ушёл с кафедры на какую-то хозяйственную должность и меня зачислили временно на преподавательскую должность. Я стал ассистентом кафедры «Технология металлов», суммарный заработок мой составлял порядка трёхсот рублей. Как когда-то метко отметил Иосиф Виссарионович Джугашвили: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее».

Правда, заметив моё веселье, меня выбрали профоргом кафедры. Теперь я, стараясь придать лицу умное выражение, что для меня совсем не просто, сидел на заседаниях кафедрального совета. Приходилось также ходить на профком факультета; заниматься под бдительным присмотром Дальского организацией наших выездных заседаний, торжественных собраний и прочей профсоюзной шелухой.

Дальский любил движуху – был инициатором всяких общественных начинаний и движений, в числе которых был «Пленум вузов Центрального региона». Суть этого пленума была в том, что ведущие преподаватели каких-то вузов собирались в каком-либо из вузов Центрального региона, читали доклады о своих передовых методах обучения студентов и в целом о новинках, имеющихся в их сфере занятий. Проходило всё это, как правило, в актовом зале вуза, принимающего гостей, потом была экскурсия по городу или на какое-то современное производство, а вечером все собирались в ресторане и отмечали это событие. Я подозревал, что ради завершающей стадии всё и происходило, впрочем, мне всё это нравилось – оживляло жизнь, и появлялись какие-то новые зацепки в голове.

Первый раз я попал на такой пленум в Тамбове, причём чуть не опоздал на поезд. Рассчитал, что буду на Павелецком за пять минут до отхода, но оказалось, что выход к вокзалу закрыт из-за ремонта, и пришлось бежать через дорогу, потом разбираться, с какой платформы отходит поезд, к вагону подбежал, когда состав уже двинулся. Выручили Илья с Юркой Хациевым – стояли в двери вагона, и дверь была открыта – успел заскочить.

Всё было по шаблону – пленарное заседание, посещение кафедр какого-то вуза, экскурсия по Тамбову и, конечно, банкет. На банкете поздравляли какого-то известного тамбовского учёного с юбилеем. Мы сидели рядом с Юркой Хациевым, он шепнул:

– Ты песню пел – «Бокалы наливаются…»?

– Было дело.

– Спой в конце «Сергей Михалыч дорогой».

– Мне одному сыкотно, давай вдвоём.

Выждав момент, когда гул в зале немного стих, мы с Юрой поднялись и заголосили:

– Бокалы наливаются, в них отблеск янтаря…

Пропев до конца куплет и припев, мы, как положено, закончили:

– К нам приехал, к нам приехал Сергей Михайлович дорогой. Серёжа, Серёжа, Серёжа, Серёжа, Серёжа, Серёжа, Серёжа, Серёжа, Серёжа, пей до дна, пей до дна, пей до дна, пей до дна.

Народ тамбовский сметливый – после того как мы три раза пропели «пей до дна», спохватились, нашли здоровенный фужер, налили в края водки, и Серёжа, которому исполнилось то ли семьдесят, то ли семьдесят пять, выдул его в три глотка.

Публика визжала, Антон был в восторге.

Гена Павлушкин защитился, защита прошла хорошо. Немного подпортило настроение Гене отсутствие Синякова – увы, очередной запой. Гена в своей заключительной речи, поблагодарив всех причастных к работе, нашёл добрые слова и для Юрия Ивановича:

– И большое спасибо научному руководителю за то, что не мешал проявлять творческую инициативу.

Я обратил внимание, что многие научные руководители в зале не одобрили такую вольность, но Учёный совет поддержал Гену.

Отмечали защиту на десятке.

Летом опять поехали шабашить, в июле мне надо было ехать со студентами на практику на ЛМК[17 - Липецкий металлургический комбинат.], поэтому я с Володькой выехали на объект раньше бригады на неделю. Мы должны были построить щитовой дом для работника колхоза, место было определено – площадка размерами шесть на шесть метров или чуть больше на расстоянии пяти метров от забора на деревенском участке площадью соток восемь-десять. Невдалеке был утонувший в земле фундамент старого сельского дома, стоявшего когда-то на этом месте. Володя подвёл меня к нему.

– Смотри, старый фундамент – блоки известковые тёсаные, им лет двести, и ни одной трещины. Надо их использовать, когда будем строить. Ты попробуй сделать, что сможешь, откопай их. На следующей неделе в понедельник приедем. Выдернем их, расставим под новый фундамент. Ну, давай, до понедельника.

Володька уехал, а я стал думать, что можно сделать. Блоки были в форме куба с размером стороны около шестидесяти сантиметров, может, чуть больше. Откопал один с двух сторон, попытался его вытащить, но одному без приспособы это сделать было не под силу, стал думать. Как известно, Архимед сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Моя задача была проще – надо было извлечь хотя бы один блок из земли, то есть придумать способ их извлечения. Поскольку бывший у меня стальной лом оказался малоэффективен, я, вооружившись пилой и топором, пошёл в ближайший лесок и загубил три сосёнки – одну диаметром сантиметров двадцать у комля, вторую в десять сантиметров и третью – сантиметров пять. Самую большую я отпилил на длину метров пять, затесал на маленьком диаметре небольшую лыску на полдиаметра, следующую отпилил на два метра и последнюю – на семьдесят сантиметров. Две большие я осучковал, а на маленькой оставил одну толстую ветку у комля. Притащил всё это своё хозяйство на участок и приступил к натурному эксперименту. Метода у меня была простая: копал наклонную, градусов тридцать-сорок к горизонту, канавку, подходящую чуть ниже основания блока, заталкивал туда большое бревно и, используя его в качестве рычага, раскачивал блок снизу вверх. После того как блок отрывался от дна, залезал на бревно с сооружённой импровизированной стремянки в три ступеньки и, опираясь на двухметровый кол, раскачиваясь на бревне как на батуте, выдирал блок из земли, ставя бревно практически горизонтально. После этого, стоя на бревне, забивал рядом с комлем в землю колышек с боковым сучком так, чтобы сук фиксировал бревно в горизонтальном положении. Затем заваливал стенки ямки, в которой находился блок, и при необходимости подсыпал ещё земли. Со второго захода, подложив под бревно полено, блок я поднимал над уровнем земли, не залезая на бревно – не было необходимости. Не находясь в земле, он легко поднимался, опять фиксировал бревно палкой с сучком. Вывесив блок, я подсовывал под него пару досок, после чего кантовал его ломом, перемещая на место окончательного положения, используя в качестве дорожной подстилки доски, горбыль, палки и прочий древесный хлам, найденный на участке.

За моими эквилибристическими упражнениями наблюдал дед, живущий напротив. Он приходил, садился недалеко, найдя какой-нибудь чурбачок, и, дымя «Беломором», комментировал мои действия:

– Эк ты на бревне-то скачешь, мотри, как бы оно тебе по яйцам не ё…ло. Как ты камень-то наладился выворачивать, как фершал-зубодёр? Ничё, подходяще мастыришь, эт где так учат?

Старика был уморительный, классный, рассказывал про себя всякие невероятные истории, как его менты «кололи» на признание в каком-то правонарушении, а он представлялся им:

– А фамилие моё – Жохов, Мохов и Горохов; Салов, Жаров, Жиров, Паров; Слабодрищенков и Тугосралов.

– Так на фронте меня поперву в кавалерийскую часть назначили – командир показыват, как шашкой рубиться – махнул шашкой и у коня своего кисточки на ушах подрубил, а я махнул два – пол-уха кобыле своей отхерачил. Он на стременах встал, шашкой вжик сбоку так, я тоже вжик – и полтора кило мяса у своей кобылы отрубил. Сняли меня с конницы, в пехоту поставили.

Завтракал я чаем и хлебом с колбасой, на обед гречневая каша с той же колбасой, на ужин как придётся.

В понедельник прибыли пацаны, все, кроме Сашки Тележникова – он был на практике со студентами и должен был приехать на следующей неделе. Павлов первым делом пошёл смотреть, что сделано, чтобы определиться с первоочередными задачами. Посмотрев на аккуратно сложенный фундамент, деловито поинтересовался:

– Нанимал кого-то, сколько заплатил?

– Да нет, обошёлся собственными силами.

Володька покрутил головой, искоса глянул на меня и, ничего не сказав, пошёл размещаться в избе. Я понял – не поверил, решил, что я нанял кого-то задёшево и поэтому просто пальцы гну. Ну а я и никого особенно не собирался убеждать – главное, дело сделано. Парни, поскольку не видели, что было на объекте неделю назад, вообще не заинтересовались, чем я неделю занимался – есть бугор, пусть он и разбирается, раз нет вопросов, значит, всё в порядке.

Когда подошло обеденное время, вернулись в избу и поняли, что жрать нечего, – поваром во всех наших поездках на заработки как правило был Сашка Тележников, но он, увы, должен был появиться через неделю. Отправляясь на шабашку, я взял с запасом краковской колбасы, каждый сделал себе по бутерброду и трескал его, глядя зверскими глазами на товарищей. Думаю, надо хоть чайку согреть. Подошёл к столу, взял чайник и услышал голос Павлова:

– Вот кто будет поваром до приезда Саньки.

– Охренел, что ли? Я готовить не умею совсем.

– А все не умеют.

– Но почему я-то?

– Ты первый подошёл к столу, – сказал Вова значительным голосом.

– Да я чайку только вскипятить.

– Конечно, но ты первый понял, что надо хотя бы чайку согреть. Давай, берись, сгоноши чего-нибудь на ужин, а мы пойдём трудиться.

Я растерянно озирался по сторонам, а эти подлецы глядели на меня исподлобья хитрыми нахально-весёлыми глазами. Готовить что-то серьёзное мне не приходилось, мог сварить гречневую кашу – знал пропорции воды и крупы, сварить или пожарить пельмени или сосиски, пожарить яичницу или картошку, на этом мои навыки в приготовлении пищи заканчивались.

Попив чайку, все отправились заниматься погрузкой-разгрузкой, а я пошёл договариваться с председателем, как нам получить мясо. Председателя не было, но в конторе мне без всяких проволочек выдали квиток на его получение. В телятнике крупная молодуха выдала топор, указав на стоящего у ограды из толстых жердин телёнка.

– Забьёшь – разруби на части, топор принесёшь мне, освежуем сами.

Я подошёл к телёнку – он поглядел на меня грустными карими глазами, и я понял, что эта задача мне не под силу. Вернул топор.