Алька. Кандидатский минимум

Последние два слова он произнёс с нажимом, в голосе прозвучала сталь, я понял – надо успеть, попрощался и поплёлся в секцию – надо было нажимать – лось, похоже, только притворялся, что он увяз в болоте.

Позже я понял, почему Овчина поставил меня на февраль – в марте 1982 года он был уже в Непале, руководил подъёмом на Джомолунгму, но я благодарен ему, он был прав. Я и тогда это понимал, но всегда хочется комфорта – «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах…»

Парни собрались на шабашку, решили ехать в Старицкое ПМК. Я позвонил, сказали, что Зрелов здоров и работает, Сашка Тележников предложил:

– Поехали в Старицу на переговоры со Зреловым.

– Я ж не еду, и зачем я вам? Сошлётесь на меня, скажете, что в Лыткино в позапрошлом году площадку для мастерской по ремонту тракторов с ним делали. Овчина велел в феврале на Совет выходить.

– Ну какая разница, скатаешь, вместе поговорим, он тебя всё же знает.

– Да ладно, Сань, вы вдвоём мёртвого уболтаете. Понятно, что времени немного займёт, но расслабляешься – ты себя вспомни в этой ситуации. Вы мне телеграмму пришлите.

Поржали, они укатили без меня, обо всём договорились.

Весеннее традиционное выездное заседание кафедры прошло как-то грустно. Начиналось как всегда: застолье, какой-то доклад, купание в канале – Зафир Юсипов, вернувшийся из Алжира, забавлял всех своей традиционной фишкой – заплывами в осеннем пальто. А потом прибежали две напуганные воспитательницы, которые вывезли группу слабослышащих детей за город, отошли куда-то на пять минут, а вся группа смылась – в слезах умоляли помочь. Пошли цепью прочёсывать лес, а нас было человек сорок, ходили до сумерек, никого не нашли – пришёл наш заарендованный речной трамвайчик, пришлось возвращаться. На пароходе сообщили капитану, он по рации вызвал милицию – чем закончилась эта история, не знаю, но уверен, что детишки просто свалили в Москву от занудных воспитательниц.

Чтобы не заморачиваться с процессами отладки программ и всем прочим, связанным с расчётами на ЭВМ, нашёл по рекомендации партнёров с энергомашиностроительного факультета парня, который по написанному мной алгоритму сам наколотил и отладил программу расчёта положения нейтральной линии при гибке пористой полосы, единственное, что я смог решить только численным методом. Обошлось в восемьдесят рублей.

Пористо-сетчатые материалы при штамповке ведут себя нестабильно – внутри образца может оборваться какая-то проволочка, и усилия деформирования и прочие характеризующие процесс факторы будут сильно различаться при деформировании образцов, имеющих изначально одинаковые характеристики. Поэтому, для того чтобы понимать, насколько предлагаемые мной теоретические изыскания соответствуют реальному поведения материала при нагрузке, я использовал дисперсионный анализ. Сказать по совести, я не очень верил, что мои теоретические изыскания будут близко соответствовать реальному положению дел, – я надеялся, что характер поведения материала при нагрузке, предсказанный теоретически, будет совпадать с данными, полученными экспериментально. Думал, разойдётся всё в разы – не беда, главное, характер совпадает. Введу какой не то поправочный коэффициент – и порядок, но, когда у меня совпали данные в пределах десяти процентов, я очень удивился. Подумал: ни хрена себе.

Писалось тяжело, всё лето костоломился, но дело шло вяло. К осени понял, что зря не поехал на шабашку – расслабился бы, забыл про всё и нагнал бы на раз осенью, но назад уже было не вернуть.

Нарисовал все листы, в сентябре мне активно помогали Милка с сыном – они красили в чёрный цвет буквы заголовков – для заголовков листов мне посоветовали купить готовые буквы, покрасить и наклеить, так выходило покрасивее.

Поскольку кафедрой, выпускающей нас на Диссертационный совет, была шестёрка, мы проходили две предзащиты: у нас и на родной кафедре.

На предзащите, которая проходила в помещении нашей секции, традиционно собралась наша группа ПСМ. Были, конечно, мужики, работающие у нас, пришёл Овчинников – таки я был, как-никак, его аспирант. Всё было как обычно – пощипали меня как положено, чтобы я понимал, что, где и как, но в целом отношение было дружеское, благожелательное. Потом слово взял Трындяков, который разнёс мою работу в пух и прах, правда, критика его, в силу того что он ни хрена не понял в моей работе, носила характер сугубо умозрительный – он ходил вдоль листов и, указывая рукой на какую-нибудь формулу, схему, фотографию или график, говорил:

– А что это такое? Это же чушь какая-то. А это? Это вообще ерунда. А вот это что? Откуда он это взял, чтобы утверждать то, что он утверждает?

На критику такого рода невозможно ответить – она беспредметна, и ответ на подобное может звучать только в виде «Сам дурак». А для диссертанта это недопустимо. У как же, он же возможно будущий Советский учёный, а не хрен морковный.

Но мой научный руководитель меня поддержал:

– А мне такой подход представляется интересным, и модель, и методы исследования, вполне добротная работа, – в целом даже похвалил меня.

Спорить с заслуженным деятелем науки и техники Толе как-то было не с руки, и он тихо ретировался. Секция и наша группа единогласно, за одним воздержавшимся, поддержали мою работу.

Где-то через месяц меня слушали на кафедре обработки давлением. Я считал это пустой формальностью, научный руководитель у меня сам Овчинников, секция наша меня поддержала, и забаллотировать меня – это поссориться с группой своих же товарищей, и потом, все преподаватели шестёрки ко мне очень хорошо относились – я хорошо учился в своё время, в чём-то помогал кафедре, когда мог и было нужно, работал на дружественной кафедре, да и представленная работа была вполне приличная, без каких-то серьёзных косяков, но так думали не все.

После моего выступления с места поднялся Стас Колесников, который всё время о чем-то шептался с рослой блондинкой, и примерно в тех же словах и манере, как Трындяков, начал меня «громить» – вот зараза, столько лет прошло, а он никак не успокоится, что наша группа институтская его козлом считала – так он и был им. Не давая мне открыть рот для ответа, с места поднялся Кондрат.

– Ты, Стас, весь доклад со своей аспиранткой проболтал, видно, вам больше негде встретиться, поэтому и не разобрался. По моему мнению, работа интересная и отвечает всем требованиям, предъявляемым к диссертационным работам, предлагаю поддержать.

Дискуссия протекала вяло, Стас Кондрату ничего не возразил, сказал несколько тёплых слов Шубин. Овчинникова не было, и заседанием кафедры руководил Саша Дмитриев – ученик Овчинникова, подводя черту под выступлениями, сказал:

– Работа, безусловно, хорошая и интересная, я думаю, что все согласятся с тем, что работу надо поддержать.

Все поддержали, даже Стас.

Стали обсуждать, кого мне назначить оппонентами, при обсуждении кандидатуры первого оппонента я попросил слова:

– Я бы хотел, чтобы мне дали возможность самому себе выбрать оппонента.

Александр Михайлович сказал:

– Конечно, а кого ты хочешь?

– Матвеева Анатолия Дмитриевича из МАМИ.

– Знаем, конечно. А ты с ним уже беседовал?

– Нет ещё.

– Ну, ты с ним переговори. Если вдруг он не сможет, тогда подходи, мы тебе подберём.

– Хорошо.

– А что со вторым?

– Кого назначите.

Мне назначили второго оппонента, точно не помню, по-моему, это был кто-то с прокатки, и закрутилась предзащитная канитель.

* * *

Александр Михайлович Дмитриев – очень интересный человек, умный, решительный, блестящий учёный и специалист. После того как Овчинников отошёл от дел, руководил кафедрой обработки давлением МТ 6 несколько лет, потом уволился с кафедры и поступил на работу в «Станкин». Причин его ухода я не знаю, но уход его был большой потерей для кафедры, факультета и института – учёных такого масштаба в нашей профессии по пальцам пересчитать не только в МВТУ, но и в стране, а тогда он был кандидатом наук, одним из ведущих специалистов кафедры.

Первым делом я позвонил Матвееву.

– Анатолий Дмитриевич, добрый день. Вы меня, наверно, не помните это Алек Рейн.

– Здравствуй, Алек. Я тебя отлично помню, знаю, что ты в МВТУ сейчас работаешь. Как твои дела?

– Анатолий Дмитриевич, я тут работёнку накропал, недавно предзащиту прошёл у нас на кафедре обработки давлением, у меня к Вам просьба.

– Какая?

– Я бы хотел, чтобы Вы у меня на защите диссертации были первым оппонентом.

– Алек, мне очень приятно, что ты обо мне вспомнил. А в каком направлении штамповки твоя работа?

– Гибка.

– Да, у меня есть работы по гибке. Что ж, привози автореферат, буду твоим оппонентом.

Я готовил бумаги для сдачи в Учёный совет института, ездил в «Горлит» – контору, осуществляющую цензуру печатных произведений, – для печати автореферата необходима была виза «Горлита», оформлял ещё кучу различных документов, пошёл подписать у Овчинникова какую-то бумажку. Встретились мы с ним во дворе возле шестой кафедры. Увидев его, спешащего куда-то с озабоченным видом, я окликнул: