Алька. Кандидатский минимум

Воодушевлённый милиционер направился к кассам, я двинулся вслед за ним. Подошли к закрытому окошку – мент постучал по стеклу. Кассирша, увидев его в окошке, открыла окно – они пошептались, и мент назвал цену. Цена оказалась приемлемой, я получил билет, мент – деньги.

Где-то в октябре Санька Тележников, Баринов, Валька Харитонов, я – были ещё ребята, но не помню всех – решили выпить. Обошли весь район, но водки не нашли. Последним заведением, которое мы навестили в поисках алкоголя, была стекляшка – кафе в Булонском лесу. Зашли – зал был полупуст, ясно – водки нет, но подошли всё же к барной стойке.

– Водка есть?

– Нет, вино есть грузинское – Вазисубани.

Ну, хоть что-то. Решили присесть здесь, взяли по шашлыку, вина, разговаривали, повторили, снова пили, и я вдруг заметил – вечер длится. Вроде бы ты выпил, и немало, ощущаешь подъём, но голова вполне свежая – тебя не нахлобучивает, как это бывает после водки. Интересно, что такие ощущения испытал не только я, и мы решили заключить пакт о том, что впредь будем для сопровождения наших застолий выбирать исключительно сухие вина. Сашка пошёл на кухню, отмочил этикетку с одной из бутылок, и, высушив её на батарее, затем мы написали на ней текст нашего договора, дав ему наименование «Булонская конвенция», и все расписались. Санька взял её на вечное хранение – у него дома для этих целей был специальный альбом.

Вообще-то собирались мы не ради того, чтобы выпить, хотя выпивка была обязательным сопровождением наших встреч, главным было общение, и происходило оно по-разному. Мы с Генкой, когда собирались у меня, читали вслух стихи, происходило это так: в поэтические сборники на страницах с любимыми стихами я вкладывал закладки, открывали и читали вслух. Как-то у себя дома Сашка Баринов играл на фортепьяно сонаты Бетховена, много говорили.

В начале зимы три ценителя поэзии и музыки – Сашка Баринов, Генка и я – поехали в Выксу – Сашке надо было провести эксперимент на прокатном стане. Он с ребятами с прокатки привёз на вокзал кучу аппаратуры, осциллографы, выпрямители, усилители и чего-то ещё – ящиков и коробок восемь-десять. По традиции в купе выпили, причем казалось, что выпили немного, но Генка – враг культурного досуга, видно, принял ещё до поездки, и его изрядно развезло. Время в пути до Навашино – шесть-семь часов, стоит скорый поезд в Навашино одну минуту, пассажирский – три, поэтому мы с Санькой оделись и стали таскать оборудование заранее, а Генка сидел в майке в купе и буровил:

– Вы чего, ох…ли? Нам ещё ехать и ехать.

– Гена, блин, поезд тормозит.

– Да успеем, куда вы, времени ещё выше крыши.

Делать нечего, опыт выноса подпитого пассажира из вагона у меня был – выволакивал Генкиного другана Сашку Александровича. Я схватил Петровича сзади поперёк пуза и поволок спиной вперёд из вагона, крикнув Сашке:

– Вещи его тащи и наши не забудь.

Допёр его до тамбура и просто скинул в снег. Сашка, кинув туда же его вещички, стал передавать мне оборудование, но успел я принять только пару приборов – поезд начал движение, и Сашка стал просто выкидывать аппаратуру из вагона. Главное было вернуть в МВТУ то, что осталось от оборудования, – металлические ящики с бирками, уже было не до экспериментов. Уедут – придётся платить, и платить немало. Раскидали мы ящиков метров на сто вдоль железнодорожного полотна. Ошалевший от всей этой суеты и такого негуманного подхода Генка, сидя в сугробе, стряхивал с майки снег, озирался по сторонам и материл нас так, что снег вокруг него стал розоветь.

Саня подносил скинутые в снег приборы, а я занялся Генкой – не приведи бог простудится, намаемся – опять же не чужой нам человек. Поднял его из снега, посадил на какой-то ящик из Сашкиных научных приборов, стряхнул остатки снега, натянул рубашку, свитер, пальто и нахлобучил шапку-ушанку.

Теперь надо было перетаскивать оборудование и Петровича на остановку автобуса. Задачу эту мы решили поэтапным перетаскиванием приборов на расстояние видимости и складыванием их в горку. По завершении каждого этапа переноски брали Генку под белы руки, чинно доводили до свалки битых ламп в металлических ящиках и усаживали отдыхать. Генка браниться перестал, только вздыхал и что-то бубнил себе под нос о двух бестолковых торопыгах, которые загубили своей спешкой прекрасно начинающийся вечер.

Действуя такими марш-бросками, мы добрались до остановки автобуса, идущего в Выксу. Сашка договорился с водителем, чтобы он дал нам время на загрузку нашего хлама в автобус после посадки пассажиров, принимал приборы – я подавал. Загрузив всё в автобус, схватил Петровича, мирно отдыхающего на скамейке, подвёл его к передней двери, через заднюю ему было не пробраться – всё было забито аппаратурой, и стал помогать подняться по ступенькам. Гена, продышавшийся на воздухе, вполне уверенно, хоть и слегка покачиваясь, зашагал в автобус. Я, полагая, что дальнейшее моё вмешательство в его личную жизнь неуместно, что оказалось большой ошибкой, побежал к задней двери, запрыгнул в автобус, двери захлопнулись, и автобус стал плавно набирать ход. Стоя на верхней ступени автобуса, я, наблюдая, как голова Геннадия спокойно, плавно вырастает вверх по мере его продвижения по ступенькам, обратил внимание на то, что, уже находясь в салоне, он непонятно как, но продолжает движение вверх. Не понимая, что происходит, я наблюдал, как Геннадий, не обладавший большим ростом, практически упёршись головой в потолок автобуса, остановился, огляделся по сторонам и сел. Одновременно с его подъёмом в передней части автобуса зазвучал нестройный хор женских голосов, в котором я разобрал такие фразы:

– Куда прёшься? Ты что, гад, делаешь? Ой, бабоньки, все апельсины подавит. Слезай, сволочь.

И какой-то одинокий старушечий голосок с жалобными плачущими интонациями:

– Он хороший, он сейчас сойдёт.

Тут наконец до меня дошло – бабоньки, ездившие в Москву на колбасных электричках, сложили все свои кули с покупками на пол у переднего входа. Гена в своём удручённом состоянии не разобрался и продолжил движение прямо по груде продуктов.

От Навашино до Москвы можно было добраться с пересадкой в Черустях на электричках, и жители Выксы, и не только, преимущественно женщины, катались на электричках за продуктами в столицу. В те годы была такая загадка: что такое – длинная, зелёная и пахнет колбасой? Ответ: электричка.

Растерявшись, я пытался, но никак не мог сообразить, что нам с Сашкой предпринять, однако женщины, сидевшие вокруг своих сокровищ, уже поднялись с мест, чтобы стащить мерзавца с кучи. Ближайшая, подойдя вплотную и приглядевшись, произнесла:

– Ой, бабы, да он совсем никакой. Где ж ты так ужракался? Ну, иди ко мне, миленький.

Она протянула Гене руку, и втроём с двумя подоспевшими товарками аккуратно они свели Гену на пол автобуса, помогая ему переставлять ноги по тем местам, где он нанесёт закупкам наименьший вред. Спустив его вниз, усадили на сиденье, руководительница всей операции, повернувшись в тыл автобуса, спросила:

– Это чей такой красавец?

Мы с Сашкой в один голос откликнулись:

– Наш.

– Что же вы друга своего бросили одного? Он тут куролесит по харчам.

– Не углядели, приборы грузили с задней площадки.

– Командировочные, что ли?

– Да.

– Ну, тогда всё понятно.

Народ возбудился, посыпались различные шутки про жизнь мужиков в командировках – доехали до Выксы весело.

Приборы перетаскивали мы с Сашкой вдвоём по той же системе марш-бросков, пришлось тащить аппаратуру из центра города до заводской гостиницы на окраине, слава богу Выкса не самый большой город радовало одно – Генка посвежел и уверенно перемещался без посторонней помощи.

Утром, изучив приборы, Сашка пришёл к выводу, что провести эксперимент не удастся, договорился о хранении его ценного металлолома в заводской гостинице и, заявив, что дальнейшее его присутствие в городе Выкса – пустая трата времени, собрался в Москву. Я, поскольку целью моей командировки было оказание ему помощи, пришёл к тому же мнению. Генка пытался нас убедить, что мы весело проведём втроём оставшееся время, но мы были непреклонны – собрались и укатили в Навашино, где первым делом прошли на вокзал и взяли билеты до Москвы.

Сашка был грустен, молчалив – я понимал его, готовился к проведению эксперимента, всё, кажется, сложилось, и тут такой облом, поневоле загрустишь. До поезда было два часа, решили пойти пообедать. К обеду, чтобы как-то развеяться, взяли белоголовую, дошли до столовой, которая прямо перед нами закрылась на обеденный перерыв. Обошли здание кругом, зашли в столовую, у раздаче хлопотала женщина в фартуке, обратились:

– Извините, что беспокоим. Нам через час на поезд, поесть с утра не успели, Вы не покормите нас? Мы заплатим, сколько скажете, сядем где-нибудь в сторонке, чтобы нас никто не видел.

Женщина, ничего не говоря, налила нам по тарелке супа. Кинула по котлете в пюре и поставила тарелки на раздаточный стол.

– Спасибо. Сколько с нас?

– Кассирша с обеда придёт – заплатите ей.

– А за…

– Ничего не нужно, всё в кассу.

– Ещё раз спасибо огромное.

Мы пообедали, распили пузырёк, Сашка немного повеселел. Сидели, беседовали, кончился обеденный перерыв, столовая быстро заполнилась людьми. К нам тоже подсели двое мужиков, один был в милицейской форме. Пообедав, он обратился к нам с вопросом:

– Ну, кто со мной пойдёт?

Вопрос его нас немного огорошил. Куда идти, зачем? Я решил, что он о чём-то хочет расспросить, встал и пошёл за милиционером.

У выхода стоял грузовой фургон ГАЗ-52 с надписью «Милиция» и открытой дверцей, расположенной посередине задней стенки, рядом с которым скучало двое ментов. Вышедший вслед за мной кивнул головой на раскрытую дверь и сказал:

– Залезай.

От такого реприманда я пришёл в замешательство.

– Зачем? Куда?