Алька. Кандидатский минимум

Зимой нашу традиционную встречу группы ПСМ не планировалось собирать у нас, поскольку мы принимали друзей весной, но что-то сорвалось, и предновогодняя встреча группы произошла у нас. Гости наши были весьма удивлены переменами, произошедшими за столь короткий промежуток времени, имея в виду наши невысокие доходы по основным местам работы.

Так что новый год мы встречали в новых мебелях.

* * *

На работу заехал Кузьмин Саша – волновался, как тут без него, потом он был материально ответственным, а ключи от лаборатории гуляли по секции.

Побыл пару часов, поехал домой. Я поехал проводить его, шли до метро от института и потом до его дома. Он ощутимо опирался на мою руку, чувствовалось, что он быстро устаёт. Мы разговаривали, в нём не было паники, он не ощущал близкого конца, прощались у его подъезда, он сказал:

– Ладно, я завтра снова в больницу.

– Ну, ты давай, заканчивай сачковать, устроил себе синекуру.

– Да куда я денусь, чуть-чуть ещё здоровье подлатаю и выйду.

Через два дня нам позвонили, сказали, что Саша умер, хоронили его на Митинском кладбище. Хороший парень был – светлый, готовый всегда помочь, не зануда.

* * *

После похорон Саши Ляпунов попросил меня подумать, нет ли у меня знакомого инженера с опытом, готового поработать у нас завлабом. Такой у меня был – Володька Гусев. Знал я его не очень хорошо, были у нас неглубокие приятельские отношения. Он пришёл в НИИТавтопром по распределению за несколько месяцев до того, как я оттуда перешёл в МВТУ. Тогда мы практически не общались, так, перекинулись парой слов за всё время.

Чуть ближе познакомились, когда он стал приходить с парнями из НИИТавтопрома на нашу традиционную встречу, посвящённую проводам осени, в «Праге 8» в Сокольниках, он тогда уже работал начальником инструментального цеха на заводе «Мосрентген». На одной из этих встреч он сказал, что хотел бы перейти трудиться куда-нибудь на в Москву, поскольку работа на заводе ему надоела – хочется больше движения и свободы.

Я поразмыслил и пришёл к выводу, что он вполне вписывается в мои представления о заведующем лабораторией кафедры МВТУ: мужик ушлый, дошлый, подвижный, со связями на заводе, что, безусловно, нам пригодится, и позвонил Володьке.

– Володь, привет, это Алек Рейн, как дела?

– Пока не родила, задолбал этот завод, надоело всё. А ты с какой целью интересуешься?

– Да тут такое дело, у нас завлаб умер, хороший парень был. Но вакансия образовалась, рассматриваем разные кандидатуры. Ты, помнится, интересовался возможностью потрудиться на новом поприще.

– Соболезную вам. А что входит в функции завлаба?

– Учебных мастеров гонять, чтобы не расслаблялись, держать их в строгости, заказывать материалы для учебного процесса, давать, брать. Ну, всё, что любой хозяйственник делает.

– Так это всё, чем я занимаюсь. Когда надо подъехать?

– Как сможешь.

– Ну, завтра не выйдет, но к концу недели постараюсь.

– Ну, приезжай, поговори с заведующим секцией, если утвердит, то вперёд.

В пятницу Володя побеседовал с Ляпуновым, потом с Дальским, и через две недели у нас в лаборатории появился новый завлаб.

Володя Гусев – Гусёк, так мы иногда называли между собой – быстро освоился с ролью завлаба и был весьма полезен своими связями на заводе – изготовить немудрящую оснастку, достать нужный инструмент не было для него проблемой.

Гусёк увеличил количество получаемого на кафедру спирта раз в пять, рассказывал, что, когда подписывал у Дальского заявку на получение, Антон, увидев цифры, с неподдельным удивлением и с юмором спросил:

– Владимир Иванович! Неужто Вы сможете всё это выпить?

– Антон Михайлович! Дали бы больше – и больше бы выпил.

Похохотали на пару.

Я, если не было каких-то дел, приходил в МВТУ по привычке к девяти – у меня были все ключи от секции, а запиралась она снаружи на ночь на навесной замок. Вход в фотолабораторию был как раз напротив моего стола, за которым я сидел в то время, когда Володька начал работать у нас. Как-то утром, придя на работу, сидел, что-то писал, вдруг дверь в фотолабораторию открылась, появился Вовка и деловым тоном спросил:

– Соточку будешь?

Было ясно, что он засиделся в фотолаборатории, скорее всего, не один, где и был заперт последним уходящим на навесной замок, но явно он был не в претензии к запершему его.

– Нет, спасибо, Володь, не буду.

Дверь закрылась, я продолжал заниматься своей писаниной, но она снова распахнулась, и Гусёк с удивлением в голосе спросил:

– А почему?

Глубокий, по сути, философский вопрос: почему человек, прядя в девять утра на работу, не хочет выпить сто граммов водки?

– Не знаю, не хочу.

Весной партия сказала, что не хрен дошколятам по дворам болтаться, окурки собирать, надо в школу идти с шести лет. Дальский на заседании кафедры поставил в порядке обсуждения вопрос о переходе на обучение школьников с шести лет.

Единогласно все сказали, что на хрен нашим детишкам это надо, голосовали, написали какую-то бумагу и передали её по цепочке вверх. Но партия забила на нас, в смысле на наше голосование, и ввела такой порядок.

Я, признаться, не огорчился, а Генка, который собирался стать отцом, как-то весьма расстроился из-за этой идеи и сказал мне много нелицеприятного про нашу родную коммунистическую партию, которая окормляла нас всех и членом которой он был, и про родное советское правительство, которое не мешало нам искать хлеб насущный, и во время одного из наших застолий заявил:

– Вот ты рисуешь хорошо, нарисуй такую карикатуру – котлован со спиральной дорогой, по которой идут малыши в панамках, у каждого под мышкой початок кукурузы, – и что-то было там надо было нарисовать ещё. – Я такой текст припишу про эту мудацкую идею – дошколят в школу направлять, что они все охренеют. У меня девка знакомая работает в отделе кадров на ксероксе, она нам тысячу копий напечатает, и мы будем по почтовым ящикам раскладывать.

Идея мне не глянулась, во-первых, картинку он придумал не «острую».

– Ген, ну ты и картинку придумал – говно скучное, это, во-первых. Потом ну что под такой картинкой напишешь, чтобы все всколыхнулись? Что все они, кто придумывают, как нашу жизнь веселее сделать, пидорасы? Так это и так все знают. А в-третьих, повяжут нас на первом же скачке. У нас с любой сраной пишущей машинки копия текста в КГБ хранится, а тут ксерокс. Их на всю Москву сто штук, не больше. Закрутят нам руки, Гена, закрутят. Пошло оно всё в жопу, давай лучше ещё портвейна выпьем. Потом ты вспомни, недавно по институту слух прошёл, что на М факультете мужика повязали?

У нас в самом деле ходил слух, что доцент машиностроительного факультета заказал по частям на нашем экспериментальном заводе простенький печатный станок, достал шрифты и отпечатал сто экземпляров книги с претенциозным названием «Конспирация в условиях социализма». После того как первый экземпляр книги покинул стены его жилища, доцента повязали.

– Гена, ты возьми в ум: учёный человек, книгу про конспирацию написал, и то его повязали! А нас-то, двух дилетантов, повяжут, как только мы подумаем что-то супротив власти рабочих и крестьян, так что давай лучше по портвейну. А?

Гена задумался – друзья мы, конечно, друзья, но кто его знает, пойдёт друган и стуканёт в контору глубокого бурения, а там суд, ссылка, тюрьма, Сибирь. Поэтому, дабы обезопасить себя от эксцессов, заявил, посуровев:

– Имей в виду – нас длинные руки.

От смеха я портвейн разлил, это надо ж под руку такое говорить.

К нам на кафедру как-то по ошибке попала диссертационная работа под названием «Оплодотворение кур в условиях повышенной радиации». Надо полагать, что адресована она была в лабораторию радиационной генетики на 1-й Бауманской, но попала к нам. Дальский, решив, видно, приколоться, расписал её на нашу секцию, чтобы мы дали отзыв на работу.

Потом прислал на отзыв автореферат кандидатской диссертации какого-то горца по специализации ВАК 05.03.05 – Технологии и машины обработки давлением, что-то там по развитию производства художественной чеканки. Илья прочитал – науки нет, рассказ о том, в каком веке каким молотком чеканили, пошёл к Антону.

– Антон Михайлович, ну, там же нет нашей технологической науки, что писать-то?