Алька. Кандидатский минимум

– Екатерина Георгиевна, это я, Алек, двоюродный племянник, через Аллу Соколову.

Катерина, видно, вспомнила разговор с подругой недельной давности, голос её на мгновенье помягчал:

– Ах, Олежка, – и уже обращаясь к начальнику, жёстко: – Слушай, Барсуков, что у вас там происходит в отделении? Мальчик случайно на встречку выскочил, в автобус врезался, но ведь он ущерб покрыл. Что вы там его мурыжите? Я заеду к вам, посмотрю, чем вы там вообще занимаетесь.

Начальник побледнел, поднялся с места и стоя отрапортовал:

– Всё исправим, Екатерина Георгиевна, сейчас всё будет в порядке.

– Ну, ладно, имей в виду, мне всё доложат.

Связь оборвалась, начальник повернулся ко мне.

– У кого Вы были на приёме в группе разбора?

Я назвал фамилию.

– Спускайтесь вниз к нему, проходите прямо в кабинет, Ваш вопрос решён.

Я, попрощавшись, пошёл вниз, а начальник стал звонить в группу разбора, в которой зависли мои права. Спустившись вниз, я вошёл в кабинет группы разбора, сопровождаемый возмущёнными возгласами сидящих в очереди штрафников. Гаишник, который советовал мне крепко подумать о своей езде, поднялся, вручил мне права и сказал:

– Я делаю Вам устное предупреждение.

Тут я несколько опешил – просто не знал, что существует такая форма наказания – устное предупреждение, решил, что меня снова начали динамить, и спросил:

– А штраф-то надо платить?

Гаишник повторил:

– Я делаю Вам устное предупреждение.

Так и не разобравшись, что он от меня хочет, но держа крепко-накрепко свои права, я спросил:

– Я могу идти?

– Да, конечно.

Так закончилась моя первая автомобильная проба руля.

* * *

Сашка Кузьмин последнее время не вылезал из больниц – у него была лейкемия. Болел он давно и знал о своём диагнозе, но относился он к нему наплевательски.

Сашка Тележников форсировал написание диссертации, мы с Геной тогда предпочитали заканчивать рабочий день иначе и после работы по заведённой традиции решили зайти попить пивка. Шли с работы втроём, вдруг Сашок вдруг повернулся и протянул руку, прощаясь:

– Ладно, ребята, пойду домой, работать надо.

Такое странное поведение нас удивило. Конечно, надо работать, ну так что ж? Пивка не попить с закадычными друзьями – какой-то нонсенс, право слово. Ну что тут сделаешь? Пошли в пивную с грустью, там тоже не слава богу – хрен кружку найдёшь. Пока нашли пустую тару, замаялись. Пили без настроения поначалу, потом, конечно, грусть прошла, однако что-то было на душе, что требовало освобождения. Уже по дороге поняли: надо напомнить Сашке телеграммой о его неправильном поступке, и пошли на почту, где застали отсутствие посетителей и скучающую с книгой в кресле барышню – работницу почты. Эта идиллия навеяла написать текст следующего содержания: «Кружек всё нет и нет, ветка сирени упала нам на грудь. Олег, Гена».

Барышня, начав читать, чуть со стула не упала – какая бестактность, люди практически друга теряют, а у них хиханьки-хаханьки, попросили отправить как телеграмму-молнию.

На другой день Шура рассказал: поскольку смысл текста на почте не поняли, то звонить по домашнему телефону и рассказывать её содержание не стали, а принесли домой. Молния – она у большевиков такая не очень стремительная – прилетела только в три ночи – видать, здорово стартанула, сошла с орбиты и крутилась вокруг шарика, пока к Саньке не залетела. Ну, Валентина Григорьевна – Сашкина тёща – ему, конечно, мозги немного вправила.

Осенью подал документы в заочную аспирантуру, для поступления надо было сдать три экзамена – по специальности, философии и английскому языку. Первые два не вызывали у меня особого беспокойства, но вот English language вызывал вопросы.

Спасибо, Николай Иванович – добрая душа, задав мне пару вопросов на языке нашего главного, но пока потенциального врага, понял, что сдать English language мне, убогому, не удастся никогда, и повёл меня к Лидии Трофимовне Рогач – преподавателю кафедры английского языка, добрейшей и умнейшей женщине.

Позанимавшись со мной, Лидия Трофимовна сказала:

– Вы знаете, Олег, боюсь, что до экзаменов мы с Вами не успеем подтянуться до нужного уровня. Если Вы ко мне попадёте, то я не смогу Вам удовлетворительную оценку поставить, но у Вас есть возможность преодолеть этот барьер.

– И как же?

– А Вы выступите на конференции. Сможете рассказать что-нибудь по Вашей профессии интересное?

– Я думаю, что смогу.

– Чудесно, ищите статью в периодике – это самый простой путь, вызубрите её наизусть, подготовьте пару вопросов к себе. Статью принесите, я тоже ознакомлюсь. Обычно у нас на конференции выступают самые подготовленные, ну что ж делать, причислим Вас к их числу. В конце концов, нам нужны не просто англоговорящие специалисты, а хорошие специалисты тоже. Николай Иванович Вас хвалил, Вы будете у нас больше хорошим специалистом, чем англоговорящим. Выступление на конференции оценивается в экзаменационную пятёрку. На занятия ко мне продолжайте ходить. А Николай Иваныча попросите со мной связаться – он у нас и проведёт конференцию.

Трофимовна, видно, решила заставить Николай Ивановича немного потрудиться за тот подарок в моём лице, который он ей подогнал.

Я нашёл интересную статью по штамповке вытяжкой с растяжением, выучил её наизусть, придумал три вопроса – попросил Николая Ивановича, чтобы он задал мне один из вопросов, а два поручил Генке.

Конференция прошла вполне, но Генка-паразит заставил всё же меня очкануть. Вопрос от Ляпунова был ожидаем и понятен – я ж сам его писал и ответил на него как положено – скромно потупившись, но с блеском, а вот когда в зале поднялся какой-то долговязый козерог и стал, запинаясь, косноязычно читать что-то по бумажке, я понять его не смог. Мало того, его не смогли сразу понять сидящие в президиуме конференции преподаватели английского, а разобравшись, стали мне наперебой разъяснять, что хотел сказать этот дрищ. Не знаю как, но я сообразил, что это был мой вопрос, который должен был мне задать Генка – хоть бы, гад, предупредил, что перепоручил кому-то. Следующий вопрос дрища не вызвал у меня затруднений. Свою незаслуженную пятёрку я получил. Надо сказать, что посещение в течение полугода занятий у Лидии Трофимовны продвинуло меня в знании аглицкого языка больше, чем все мои предыдущие потуги в этом направлении, светлая ей память.

Лекции по философии, которые мы прослушали в аспирантуре, чуть не сподвигли меня на смену профессии. Надо сказать, что философия как предмет мне понравилась ещё на первом курсе института, здесь я имею в виду её часть под названием «диамат», исторический материализм как-то не показался мне убедительным. В ВУМЛе тоже напирали больше на марксизм-онанизм, а это мне было как-то чуждо, а вот лекции по истории философии и диалектическому материализму так меня вштырили, как сказал бы мой внук лет десять назад, что я вполне серьёзно стал размышлять о получении гуманитарного образования и смене профессии, и остановило меня только то, что я не представлял, чем и как я буду кормить свою семью в новой для себя ипостаси. Философию я сдал на пять.

К экзамену по специальности я практически был готов, поскольку как раз закончил писать литературный обзор работ по прикладной теории пластичности, но готовился всё равно, экзамен есть экзамен. Сдавали мы вместе со Стратьевым – Валерка заканчивал прокатку и предполагал, что сдавать экзамен он будет на десятке, по слухам, экзаменаторы там были полояльней. Мы пошли с ним пообедать и случайно оказались в столовой за одним столом с Кондратенко – он был членом экзаменационной комиссии. Валера поинтересовался:

– Владимир Григорьевич, а где я буду экзамен сдавать: на шестёрке или на десятке?

– Валер, с этого года объединили комиссии, теперь все у нас будут сдавать.

– А как же так? Я прокатчик, и темы у меня ближе к прокатке.

Кондратенко откинулся на стуле и посмотрел с удивлением на Валеру.

– Валера, я думаю, что вектор Бюргерса одинаков и при прокатке, и при штамповке.

От такого беспринципного заявления Валера чуть ложку в суп не уронил – до чего доценты дошли в своём нигилизме, уму непостижимо.

В день сдачи экзамена нас, желающих стать апсирантами дневного и заочного отделения, собралось у аудитории человек восемь-десять. Я ходил, заглядывал в самодельную брошюру, которую я сварганил, скрепив с десяток листов бумаги, с названиями книг и статей, тех, что я штудировал, готовясь к экзамену. Ко мне подошла миловидная блондинка и поинтересовалась:

– А вы по этой брошюрке готовились?

– Ну, как бы да.

– А можно посмотреть?