Алька. Кандидатский минимум

Валерка хорошо учился в институте, но был как-то не очень инициативен в инженерной работе, хотя и был вполне умён и сообразителен, так бывает, но он был очень хорошим исполнителем. У него практически не было пороков – не пил, не курил, не был, не привлекался, не…

Утром следующего дня Валера явился как картинка: галстучек, рубашка, пиджачок – всё по уму. Я отвёл его к Валентине Степановне, и Валера начал свой путь к заграничной поездке, а я пошёл корпеть над диссертацией – мне хотелось получить красивое решение, используя интегральное счисление, которое я знал вполне прилично. Его возможностей явно не хватало – Толя Трындяков услышал, как я сетовал на свои трудности, возникающие у меня по ходу решения задач, посоветовал сходить на кафедру математики. Оказывается, там проводили консультации для сотрудников и аспирантов. Уточнив график проведения консультаций, я, собрав свои бумаги, явился на беседу. Консультантом был молодой парень примерно моего возраста, может быть, года на два-три постарше. Мы сидели рядом, беседовали, я давал пояснения – он, просматривая мои бумаги, комментировал мою работу и задавал вопросы:

– Так, да, здесь так, да, правильно. А это Вы откуда взяли? Мы этот материал в курсе не даём.

– Да сам вывел по ходу решения задачи.

Он глянул на меня сбоку, задержав на секунду взгляд. Мы двинулись дальше.

– Ну, здесь всё правильно, а здесь опять сам вывел?

– Нет, книгу (я назвал фамилию автора) по интегральному исчислению прочитал, там это было.

– Ага, понятно.

Так мы добрались до конца моих вычислений, консультант глянул ещё раз на меня и спросил:

– Так в чём вопрос Ваш?

– Не понимаю, как дальше пройти.

– Не Вы один не понимаете, дальше никто не прошёл.

– И что же делать?

– Здесь путь один – численные, или, как мы говорим, вычислительные, методы.

Я поблагодарил его и пошёл восвояси.

* * *

На факультете в те годы постоянно проводили месячные занятия по знакомству с различными языками программирования и программированию для преподавателей, инженеров и аспирантов, я ходил на все. Но не был продвинут достаточно, чтобы свободно оперировать ими. Потом сама процедура была весьма геморройной. После того как составлялся алгоритм, программа передавалась в вычислительный центр, где оператор пробивал дырочки в перфокартах. Потом стопка этих перфокарт загружалась в ЭВМ, а когда ты получал результаты расчётов, выяснялось, что произошла ошибка, и приходилось отлаживать программу, искать, где ты ошибся, где оператор, хотя, надо сказать, они ошибались гораздо реже.

Сашка Тележников закончил работу над диссертацией, прошёл предзащиту на десятке, готовился к защите. Обложка, как мне помнится, была рыжевато-оранжевая, он называл её рыженькой, гордился – десять лет труда не шутка. Я взял почитать – она меня не впечатлила – работа была откровенно слабенькой, какие-то, несложные вычисления, неглубокие выводы. Плохой непрофессиональный язык – описывая характер проистекания деформирования сеточных слоёв при прокатке, он написал: «вследствие насильственного сближения слоёв сетки…» Меня это развеселило, я ему сказал:

– Сань, это как будто фраза из милицейского протокола по делу об изнасиловании, заменить страницу – пять сек, давай сделаем.

– Да никто не заметит.

Это понятно, не за это же дают нам эти звания, как скажет позже мне Овчинников, а за что? Так и не сказал, а я не спросил, так и живу, не зная. За что их давали и дают?

Защиту диссертации Санька отмечал дома, выпили изрядно и решили с Генкой остаться ночевать у него, что было неправильно – в их небольшой двухкомнатной квартире проживали Саша с Надей, двое детишек, Надин брат, тёща и Бен – огромная шотландская овчарка, а тут ещё два пьяных субъекта. Единственное место, где можно было нас разместить, – под столом – было законным местом отдыха Бена, который явно огорчился, увидев на своём лежбище две пьяных образины, но поскольку прилечь ему больше было негде, а сам пёс был эталоном благородства, воспитания и интеллигентности, то просто прикорнул рядом, положив морду на мою голову. Мне показалось это не совсем комфортным, и я, вытащив свою голову из-под его, попытался разместить свою бестолковку на его пузе. Пёс был очень деликатным – терпеливо сносил мою возню, чего, наверно, не скажешь обо мне. В итоге проснулись мы, обнявшись, как два закадычных кореша, морда к морде.

Валентин Плахов уволился – ушёл на почтовый ящик, где они внедряли свою вальцовку в штампах. Валька ушёл, а ставочка ассистента освободилась. Претендентов в секции было немного – один я, но Илюха решил, что будет правильнее пригласить с десятки Сашку Тележникова. Говорил мне, понимая, что я бы тоже не прочь приземлить свой зад на это весьма сладкое по тем временам место:

– Ты понимаешь, я очень хочу, чтобы Саша у нас работал, он такой, ну, как тебе сказать… Ну, очень хочу, чтобы он у нас работал.

Я понимал – Сашка – мой друг, на моей памяти он при мне никому ничего плохого не сказал, не сделал. Это был правильный выбор, если выбирать, между нами, двумя, а я человек неполитичный, могу и начальника на х… послать, да не о чем говорить.

* * *

Где-то в начале декабря мы с Людмилой, вечером гуляя по Звёздному бульвару, увидели, что у мебельного магазина сгружают мебель и заносят её на склад. Я подошёл к грузчику.

– Слушай, чего сгружаете?

– Немецкий мебельный гарнитур – жилая комната «Нойцера».

Полагая, что что-нибудь купить без взятки невозможно в принципе, я сходу решил, не разбираясь, коррумпировать грузчика:

– Помоги купить – заплачу.

Грузчик, взглянув на моё возбуждённое лицо:

– Ты чего, не москвич, что ли? Иди в кассу и плати.

– У меня с собой денег нет.

Грузчик матюгнулся:

– Понятно, что две тыщи с собой никто не носит. Ты выпиши, два часа у тебя будет за деньгами сбегать.

Поблагодарив, я вбежал в магазин, стремглав взлетел на второй этаж – там располагалась касса, к моему удивлению, там стояла одна женщина, оплачивающая покупку полочки. Подойдя к окошку кассы, я голосом Левитана, объявляющего о нападении фашисткой Германии на Советский Союз, сказал:

– Гарнитур «Нойцера» выпишите, пожалуйста.

На лице кассирши не дрогнул ни один мускул, она выписала чек на покупку мебельного гарнитура на две с половиной тысячи, отметила карандашом на нём время покупки и вручила мне.

Какие-то деньги у нас в сберкассе были, но их не хватало, бегом побежал домой, чтобы понять, какой у нас остаток на сберкнижке, и, поглядев, позвонил сестре Кате:

– Катюш, дайте взаймы полторы тысячи рублей. Тут у нас можно по номиналу гарнитур мебельный купить, шестьсот верну в субботу – снимем с книжки и завезём вам, остальные будем до лета по пятьдесят рублей в месяц возвращать, а летом на шабашку съезжу и верну остаток сразу.

– Сейчас, с Гутей поговорю. – Гошу в семье звали Гутей.

Я сидел, слушал шумы в трубке, через несколько минут Катька сказала:

– Приезжай за деньгами.

Мне повезло – такси я поймал сразу, через полчаса я был в Орехово-Борисово, не отпуская такси, схватил деньги и помчался назад. У кассы я стоял за двадцать минут до обусловленного времени – впереди меня уже было трое посетителей, выписывающих такой же мебельный гарнитур. Оплатив чек и доставку, я пошёл домой, обуреваемый противоречивыми чувствами: как выглядит гарнитур, мы даже представляли, а вдруг он страшен как война, неудобен, некачественен?

Но дело было сделано, оставалось только ждать. Я позвонил Ляпунову, отпросился на завтра, сказал, мол, дела семейные.

В полдень следующего дня нам затащили кучу разноразмерных картонных коробок, затянутых в прозрачный полиэтилен, пару кресел и диван, увидев который, я пал духом – он был такой короткий, что не годился для использования даже в качестве спального места для сына. Снимать упаковку с дивана мы не стали – всё равно не было места его разложить.

Но что делать, стали собирать мебельную стенку. Это оказалось непросто из-за того, что наш паркет, не получая соответствующего ухода, пришёл в печальное состояние. Пришлось местами подкладывать кусочки картона или фанеры, местами подтесать или даже поддолбить пол, но после двенадцати часов трудов стенка стояла ровнёхонько, все дверцы были отрегулированы – можно было поглядеть на то, что мы купили. Качество было немецкое, всё тщательно подогнано, горизонтальная барная дверца была снабжена лифтом – всё было изготовлено очень добротно. Гарнитур был не очень модным – полированным, а в то время входила в моду мебель с неполированными поверхностями, правда, наличие молдингов на дверцах как-то скрадывало его блескучесть, но до моды ли нам было, коли у нас мебели не было практически никакой? Иными словами, стенка нам понравилась, пришёл момент распаковывать диван и кресла.

Делать это я начал с тяжёлым сердцем. Сняли плёнку, придвинули диван вплотную к стене. Поставив на место, я обратил внимание, что сидушка дивана сделана из двух подушек. Разбираясь, для чего она так сделана, я попытался приподнять её, и, о чудо, она легко поднялась – мешала ей только съёмная подушка-спинка. Боясь поверить в свою удачу, я снял её и потянул сидушку вверх. Она легко поддалась, вытянув вслед за собой скреплённую с ней рояльной петлёй, размещённую под ней нижнюю подушку. Когда я положил в изголовье подушку-спинку, оказалось, что каждая половина дивана раскладывается в полноценное спальное место, причём очень высокого качества – каждая из подушек была изготовлена как полноценный пружинный блок. Разобранный целиком диван являл собой кровать шириной сто сорок сантиметров и длиной два метра. Ткань дивана, кресел и стульев, коих было шесть штук, была оранжевого цвета с жёлтыми подсолнухами. В собранном виде диван занимал очень мало места, что было весьма кстати в нашей восемнадцатиметровой комнатёнке.

Воодушевлённые таким неожиданным поворотом в нашем быту, мы прикупили прихожую, чтобы не пугать гостей, входящих в дом.