Алька. Кандидатский минимум

– Илья Георгиевич, ну, неловкая ситуация получается – человек так меня хорошо принимал, что отказать невозможно. Но я Вас понимаю – написать положительное заключение нельзя, надо отказать. Но Вы же умный человек, напишите так, чтобы автор понял, что Вы ему не отказываете, а специалист понял, что Вы отказали.

Илья – мужик реально умный, смог так написать.

Весной увиделся с Вовкой Павловым – он зашёл в секцию, как-никак, родной дом, поболтали. Узнав, что я играю в Сокольниках в большой теннис, предложил поиграть вдвоём. Это было весьма кстати – мне нужен был партнёр – Юрка Хациев совсем завяз в деканате. Володька был парень очень спортивный – в детстве учился в спортшколе, имел разряды по лёгкой атлетике и баскетболу, стал играть в большой теннис примерно на моём уровне через неделю. Приняв после игры душ, мы шли к своим трамваям через Сокольники и, как правило, заходили кафе, где выпивали по стаканчику ледяного Ркацители. Беседуя за распитием, я рассказал о своих летних трудовых подвигах и о том, что ищу партнёров, чтобы посетить Старицкий ПМК – снова нужны деньги. Павлов предложил составить мне компанию, сказав, что у него есть ещё ребята, которые имеют опыт строительства. Стали обсуждать состав участников. Узнав про наши планы, выразил желание присоединиться к нам Сашка Тележников. Кроме нас троих, присоединиться к поездке решили Вовкины друзья – Шура Иванов и Игорь Буряк.

Лето было дождливое, и, хотя выехали мы, как обычно, в июле, работать было крайне некомфортно, всё складывалось не в нашу пользу. Главной неприятностью было отсутствие Зрелова на работе – Коля подцепил где-то гепатит.

Тем не менее работа была – немаловажно, что меня в ПМК знали. Плишкина предложила закончить сенной сарай в селе Высоком. Разместили нас в пустующей избе, традиционно в первый день привели в порядок жилище. Председатель предложил нам питаться в деревенской столовой, согласились – готовить самим – это терять полдня работы одного из нас в день.

Железобетонный остов сарая стоял, надо было обрешетить его, обшить по обрешётке волнистым шифером, навесить готовые ворота, вставить две вентиляционные решётки во фронтоны, забетонировать пол и построить небольшую кирпичную будку у входа – делов-то на копейку, как сказал наш прораб, непонятный какой-то типаж. Вроде бы нормальный мужик, но какой-то никакой.

На обрешётку привезли необрезную доску, которую мы привязали к железобетонному остову толстенной проволокой. Когда стали шить шифер по верхней поверхности стен, соорудили переносные двухопорные приставные подмости, которые легче было переносить с места на место, чем четырёхопорные. Если глядеть на них сбоку, то они напоминали какой-то струнный инструмент. Когда надо было переставить подмости, Володька кричал сверху:

– Мужики, переставьте мандолину.

Те, кто работал наверху, вниз не спускались, чтобы не терять темпа, залезали на обрешётку, а мы ставили подмости, как им было удобно. Рабочими местами регулярно менялись: те, кто пришивал шифер, шли на его подноску, а тот, кто подносил, забирался на мандолину – шить шифер гвоздём.

Сараи сенные, которые тогда строили, были немалых размеров: длиной около тридцати метров, шириной около пятнадцати и метров девять высотой в коньке, поэтому, для того чтобы просто разнести строительные материалы по периметру, уже требовалось приложить немало усилий.

Всё это было привычно и терпимо, но выматывали нас дожди – постоянная морось насквозь пропитывала телогрейки и рабочие ботинки. Единственное, в чём нам повезло, – рядом с площадкой стояла оставленная, наверно, теми, кто строил каркас, рабочая бытовка, и десять минут каждого часа мы согревались там или бежали прятаться, когда дождь усиливался.

Укладываясь спать на ночь в избе, развешивали свою рабочую одежонку, но это мало помогало – сырость стояла и в доме – одежда не просыхала.

Обедать ходили в деревенскую столовку, которую открыли специально для нас. Еда была отвратна – повариха, хотя вряд ли её можно было так назвать, готовила всегда два блюда. На первое она высыпала в кипящую воду пару банок консервированного борща, на второе высыпала в кастрюлю с плохо почищенной картошкой банку рыбных консервов. Есть это в других обстоятельствах никто бы из нас не стал, но там трескали. Приходя в столовую, каждый раз интересовались:

– Что сегодня на обед? – надеясь услышать что-то новое, но ответ всегда был один и тот же:

– Баночки.

Помнится, однажды сидим в столовой в сырой одежде, жрём это дерьмо – настроение хуже некуда, и вдруг появилось солнышко, и мне пришли на память строчки:

– Невероятная печаль открыла два огромных глаза, цветочная проснулась ваза и выплеснула свой хрусталь…

Вспомнил, процитировал стихотворение до конца, и как-то всё стало не так плохо.

Немного распогодилось, когда крыли шифером крышу, появилось солнышко – стало повеселее. Для его подъёма смастерили пару направляющих и салазки. Коньковыми были мы с Вовкой, сидели, втаскивали по два листа, потом я их разносил по крыше, а Вовка, как более рукастый, приколачивал. Иванов внизу подносил и закладывал шифер на салазки. Буряк с Сашкой бетонировали полы.

Закончив крышу, навесили ворота. Вовка взялся за возведение кирпичной сторожки при входе, ребята продолжали делать полы – работать внутри сарая стало удобнее – появилась крыша, и дождь не лил за шиворот. Мы с Сашкой Ивановым монтировали решётки над воротами. Для того чтобы добраться до места её установки, надо было закрыть ворота, прислонить к ним «мандолину», поставить на неё две лестницы, а потом, держа в руках эту решётку – каждый со своей стороны, вдвоём забираться по этим хлипким, болтающимся под ногами конструкциям на семиметровую высоту, где решётку надо было вставить в проём и приколотить гвоздями. С первой проблем не было – затащили и приколотили, и со второй тоже вроде было всё ничего, но когда мы, забравшись наверх, приподняли её, чтобы вставить в оконный проём, туча постоянно перелетающих с балки на балку, щебечущих, чирикающих, всё время что-то клюющих и тут же срущих нам на головы разнообразных пташек, выбравших сарай в качестве пристанища на время дождя, вдруг поняли – замуровывают, демоны, и устремилась наружу. Когда эта скандальная орда ринулась в нашу сторону, мы с Шурой, не зная, что предпринять, остались стоять на лестницах, держа в руках решётку в полуметре от проёма. Я стоял с закрытыми глазами, ощущая, как птахи колотятся о мою физиономию. Когда удары кончились, я, чуть приоткрыв глаза, посмотрел через прищуренные веки на Шуру – вся его физиономия и голова были в пуху, мелких пёрышках и царапинах – следах столкновений с птичьей стаей. Оказалось, что он также смотрит на меня. Посмотрев друг на друга, стали хохотать – вид наших физиономий с выражением удивления и испуга напоминал двух нашкодивших котов, попытавшихся забраться в птичье гнездо, но получивших отпор. Отсмеявшись, мы вставили решётку в проём, приколотили и спустились вниз.

Заплатили нам паршиво – по четыре сотни на нос, а наш дебильный прораб ещё пытался с нас денег стребовать – послали его по известному эротическому маршруту.

Когда брали билеты на электричку до Москвы, билетёрша вдруг затребовала:

– Паспорта давайте.

– Это что за новости, с какого перепуга вдруг на электричку паспорта стали требовать?

– А с такого, прописки ваши буду смотреть. Если вы не москвичи, то билеты вам не продам.

– А что, Москва вышла из состава Союза?

– А вы не знали? Да, давно уж вышла, а с началом Олимпиады всех остальных туда вообще не пускают.

Олимпиада, а мы, признаться, со своей шабашкой и забыли, что в Москве началась Олимпиада. Во всём мире Олимпиада – праздник спорта, все едут посмотреть, повеселиться, но большевики решили иначе – нехер вам смотреть, граждане родной страны.

Москва удивила пустынными улицами – город как будто вымер. Всё вроде бы нормально, транспорт ходит, магазины работают, кинотеатры, а людей нет. Обычно постоянная сутолока в центре, метро, магазинах утомляет, а вот пропала она, и от этого, какое-то тревожное чувство, как перед войной. В магазинах везде лежал финский сервелат, а в киосках на улицах продавалась фанта.

Интересных билетов на Олимпийские соревнования было не достать, но кое-куда с Милкой сходили – на борьбу в Олимпийский стадион, ещё куда-то, не помню.

Сарай сенной мы отгрохали за три недели, у меня осталась ещё неделя от отпуска, и мы с Людусей уехали на дачу – у меня появились новые профессиональные навыки, надо было срочно их применить – покрыть шифером крышу дачи.

За этим увлекательным занятием меня застали Танька с Лёшкой, мои свояченица и свояк. Я стоял на крыше, когда они, появившись неожиданно посреди недели на даче, окрикнули меня:

– Алек, привет, спустись, пожалуйста.

– Здорово, ребята, чего это вы среди недели прикатили?

– Спустись, пожалуйста.

Я огляделся, Мишка с братьями Сашкой и Лёнькой возились во дворе, Милка была там же, всё вроде в порядке.

– А чего случилось-то?

– Ты слышал? Высоцкий умер.

– Нет, жалко, а вы что, приехали об этом сказать?

– Нет. Ну что так разговаривать? Спустись, пожалуйста.

Пришлось спуститься – не колются, черти.

– Собирайся, в Москву поедем, Гриша – твой брат двоюродный – погиб, завтра похороны.

– А что случилось, как погиб?

– Под электричку попал, больше ничего не знаем.

Гришка – сын дяди Вани, моего любимого дяди – был моложе меня на пять лет, женился три года назад, недавно. У него было двое сыновей, погодки – годик и два.

Хоронили братишку на Ваганьковском, было много его друзей с работ, его любили – был хорошим, светлым, добрым человеком.

На поминках мне рассказали подробности: пятница, выпили с друзьями после работы, потом поехал на дачу. На перроне увидел жену, видно, решил перехитрить её – прибежать на дачу первым. Зная, что на их станции жена будет переходить железнодорожные пути по переходу, который расположен перед головным вагоном, решил обежать состав сзади, там перейти через пути и добежать до дачи. Он так уже поступал, но в этот раз по встречным путям шёл поезд. Было темно, никто не заметил, как его сбили, кроме машиниста, который сообщил, что он сбил человека. Когда приехала скорая, он уже был мёртв, спасти они его не смогли бы.

Мать его волновалась и под утро стала объезжать близлежащие станции, а сообщили ей о его гибели у дома.

А пьяницей он не был, так, изредка, выпивал с друзьями.

Год назад Мишутка наш перестал ходить на футбол, что-то не понравилось ему там. Я задумался, куда его пристроить, стал искать вид спорта, который понравился бы ему, спросил: