Алька. Кандидатский минимум

– Да какие обиды, работа есть работа – дело житейское.

Мы распрощались, старичок забрался в грузовик, ожидавший его неподалёку, и запылил в Степурино.

Через пару часов приехал Зрелов, зашёл к нам, поздоровался, сказал мне:

– Бери лом, – и вышел на улицу.

Я с ломом в руках потопал за ним. Дойдя до площадки, Зрелов подошёл к участку, который мы залили первым – неделю назад, выбрал точку и сказал:

– Долби.

Я начал долбить, демонстрируя всем видом, что колочу со всей силы, но на самом деле слегка притормаживая лом в конечной точке. Дело в том, что лить раствор на землю и лить на твёрдое основание – это разные по конечному результату процессы. Дно бетонного слоя, соприкасающегося с грунтом, как ни старайся, будет всегда слегка неровным. Сама струя раствора промоет слегка грунт и углубит в месте падения дно основания, а вымытый грунт частично смешается с раствором, ухудшив его свойства, и частично сместится вбок, уменьшив таким образом окончательную толщину пола в этой точке. Вообще-то всё это не имеет особого значения, для прочности полов мастерской в будущем, черновые полы нужны только как основание для обустройства на нём полов, которые будут выдерживать вес тяжёлого трактора. Весною следующего года на них будет смонтирована двухслойная арматура, всё это зальют высокопрочным бетоном. Так что ни на что дыра, которую я пробью, если в этом месте слой бетона окажется меньше десяти сантиметров, не окажет влияния, ни на что, кроме нашей зарплаты. А вот на нашей зарплате это могло сказаться весьма и весьма серьёзным образом, но нам свезло – видно, попали на нужное место. Ямка уже была сантиметров девять в глубину, но трещины не было, и дыра не образовывалась, и Зрелов сказал:

– Хватит. Завтра в первой половине пришлю за вами машину – собирайте всё барахло: инструмент, бельё, матрасы, кровати – будем сдавать на склад. Потом посчитаем вас, деньги, скорее всего, послезавтра с утра.

Решили отметить окончание. Вениамин вытащил все наши остатки харчей, подкупил чего-то у соседок, мы с Димкой сходили в магазин, вероятность купить какого-нибудь бухла была минимальна – сухой закон, но ошиблись – было сухое крымское вино, почти полный ящик. Мы его и выкупили целиком, чем несказанно обрадовали продавщицу, поскольку его никто не желал брать. Ещё бы, градусов мало, а стоило оно по рубль восемьдесят. Вино это хранилось у ней наверняка не один год, было укупорено корковыми пробками и залито сургучом. Такого я в продаже не видел нигде, в те годы отечественные вина закупоривали преимущественно пластиковыми пробками. Но мы-то ожидали приличную зарплату, патронов не жалели, в итоге получился неплохой стол, и вино оказалось очень приличным.

Проспали мы двенадцать часов кряду. Проснулись около одиннадцати, попили чайку, приготовились к отъезду – вытащили всё во двор, ожидая машины, лежали, дремали на матрасах в тени, вдруг услышал возглас:

– Алик!

Оглянулся, увидел стоящего у забора колдыря, который помог нам доставить домой пьяного Толяна, встал, подошёл к нему.

– Привет.

– Здорово, водички принеси запить.

Я посмотрел – колдырь держал в руке литровую лабораторную колбу, в которую было влито никак не меньше пары фуфыриков тройного одеколона. Глядя на эту колбу, я представил, как он выпьет эту гадость, как запьёт водой – вода частично смоет одеколон, но не до конца, и будет бедолага ходить маяться, и решил как-то ослабить его страдания. Опять же он помог нам, и вполне бескорыстно. Сказав:

– Жди пять сек, – метнулся в дом, где, как я помнил, ещё осталось полбутылки сухого вина.

– Запей вином, оно и промоет лучше, и, может, вкус одеколона уберёт.

Колдырь взял в руки бутылку, глянул на этикетку и передёрнулся, испитую его физиономию исказила гримаса неприязни и брезгливости.

– Кислятина.

После этого он пару минут разглядывал колбу с одеколоном и бутылку с вином, а затем взял и вылил вино в колбу, выпил образовавшуюся мутную смесь зеленоватого оттенка, передёрнулся, повернулся и ушёл не прощаясь.

Пришёл грузовик, мы побросали туда своё барахлишко и отбыли из деревни Лыткино. В ПМК парни отправились сдавать барахло на склад, а я пошёл искать Зрелова – надо было его коррумпировать до того, как он подпишет и сдаст наши наряды. Нашёл.

– Здорово, сдали инвентарь?

– Ребята сдают.

– Как сдадут, пусть мне в конторку копию акта закинут, с вас что-то вычтем под расчёт, помнишь, я говорил?

– Помню, сделаем. Наряды сдал?

– Нет, сейчас пойду считать, к концу дня закончу, деньги завтра часов в одиннадцать получите.

– Хорошо, мы в гостинице переночуем. Ну, давай, до завтра.

Зрелов стиснул мою кисть, протянутую для рукопожатия, после чего достал носовой платок и протёр им ладонь, точнее, сделал вид, что он её протирает – на самом деле он скомкал носовым платком пятидесятирублёвую купюру, которую я держал в правой руке и передал ему прощаясь.

Предосторожность была не лишней, мы стояли и разговаривали в центре двора, кругом сновали работники ПМК.

Коля явно разобрался, какого достоинства бумажка попала ему в карман, заулыбался и спросил:

– Ну, ты же понимаешь, что этого недостаточно?

– О чем speak, Николай, озвучь цифру.

– Ещё три таких же бумажки.

– Замётано, но ты учти всё при заполнении нарядов.

– Само собой. Ладно, я пошёл туфтить, а туфтить я умею.

Часов в двенадцать следующего дня мы получили деньги. На каждого с учётом заработанных на зернотоке и благодарности прорабу вышло около девятисот пятидесяти рублей чистыми, что было очень неплохо, особенно если учесть, что это был первый опыт шабашки, опыт неподготовленный и не организованный. Тепло распрощались с Плишкиной, отслюнявили обещанное Зрелову, на прощание он сказал:

– Если у вас будет желание снова поработать со мной, то приезжайте в марте, не позже. Все сладкие объекты в ПМК распределяются в это время. Заключим договор именно тогда, чтобы летом время не терять.

Автобус до Калинина, электричка в Москву. В электричке я понял, что смысла в Москву ехать нет, была пятница, на работу в понедельник, и главное, Милка с сыном на даче.

Очень хотелось увидеть жену и сына, и я сошёл на станции Подсолнечной и отправился на автобусную остановку. Автобус надо было ждать, но я был при деньгах, пошёл искать такси. Такси поймать не удалось, но на площадке стоял роскошный ЗИЛ-130, водитель которого за неимением клиентов с грузом засчитал за груз мой потрёпанный рюкзак и довёз меня до остановки у деревни Соколово, истребовав за доставку один рубль тридцать копеек – земля русская полна хорошими людьми. А чего там до дачки-то добежать – да там меньше километра, от силы метров девятьсот восемьдесят.

Людочка моя расцвела, когда увидела меня входящим в калитку после тридцати дней упражнений на свежем воздухе, а я, увидев её, почувствовал, как я наполняюсь покоем и теплом.

В субботу и воскресенье потрудился с дедом на отделке дома, после месяца бетонных развлечений это был балет какой-то, а не работа. Полагая небезосновательно, что на работе меня никто не хватится, мы выехали с Людой в понедельник – она решила сбежать на несколько дней в Москву.

На работе я всё же появился, но после обеда. В секции сидел Илья Кременский, увидев меня, обрадовался, поинтересовался:

– Ну как, заработать удалось или нет?

– По девятьсот рублей на нос.

Илья обрадовался:

– Какие молодцы, рад за тебя.

Илья относится к тому редкому типу людей, которые радуются успеху друзей и переживают вместе с ними их неприятности. Надо сказать, когда я перед отъездом посвятил его в свои планы отправиться на заработки, он, расспросив меня о предполагаемом составе участников и предварительной проработке мероприятия, выразил глубокий скепсис в том, что мы вообще чего-нибудь заработаем, поэтому, услышав цифру, удивился и обрадовался за меня. Мне это кажется, или в самом деле сейчас таких людей становится всё меньше? Или я становлюсь брюзгой?

* * *

Не помню, у кого в нашей команде ПСМ возникла идей попытаться сделать пористый материал из нихрома, мне было поручено добыть нихромовую проволоку. Что её производят на УЗКТЖМ[13 - Узбекский комбинат жаропрочных и твердосплавных материалов.], рассказал Генка, он там закупал какие-то материалы. Надо было туда ехать, но одному мне было ехать скучно, и я предложил составить мне компанию Борьке Агееву, бывшему моему однокашнику по институту, и Володьке Кондратьеву с кафедры Э3. А чего не посмотреть Ташкент осенью?

Прилетев в Ташкент, мы отправились на автовокзал, сели в автобус и доехали до города Чирчика, где располагался завод. Когда в Чирчике открылись двери автобуса и я шагнул вниз, стоящий у дверей черноволосый мужчина, больше похожий на кавказца, чем на азиата, протянул мне руку, как протягивают даме, помогая сойти вниз, так же он поступил и с Борькой, а вот Володька отказался от протянутой руки, впрочем, незнакомца это не смутило. Он оглядел нас и спросил: