Алька. Кандидатский минимум

– Анатолий Георгиевич, добрый день, бумажку мне подпишите.

– А, Олег, привет, давай.

Мы стояли по разные стороны здоровенной кучи промасленных труб шестиметровой длины, привезённых для какого-то ремонта. Трубы были сложены пирамидой в высоту сантиметров шестьдесят и в ширину метр с лишком. Я собрался перепрыгнуть её, но засомневался – неудачная попытка могла обернуться приземлением и катанием на заднице и спине по груде железа в машинном масле. Но пятидесятипятилетнему профессору – тренеру сборной Союза по альпинизму – такая мысль в голову не пришла – он сиганул с места, як та перепончата белка на мою сторону.

– Давай, где тебе подписать?

Расписался на нужной бумаге, скакнул обратно и умчался.

С какими интереснейшими людьми мне приходилось работать – сам себе завидую.

Защищался я в конце февраля, диссертация моя была под грифом «Для служебного пользования». Ничего секретного в ней не было, но элементы некоторых штампуемых деталей – пористые оболочки турбинных лопаток – были связаны с закрытой тематикой факультета энергомашиностроения, и мне пришлось поставить гриф ДСП. В лист лиц, допущенных к слушанию, я вписал человек тридцать – пришло примерно столько же. Защита протекала без всяких всплесков эмоций: выступил я, потом оппоненты, выступил Вячеслав Михайлович Епифанов, доцент кафедры Э3 – руководитель темы по турбинным лопаткам, не помню, может быть, кто-то ещё. Председатель Совета – Арзамасов Борис Николаевич – подвёл черту под выступлениями, и Совет ушёл совещаться, давать мне талон на повидло или не давать. Дожидаясь их решения, я рассеянно ходил возле развешенных мною листов, но в душе поднималось такое радостное волнение, какое бывает, когда ты закончил какую-то работу и знаешь, что сделал её хорошо. Появился Арзамасов, чтобы огласить вердикт Совета. Я стоял, слушал его и так разулыбился, что края губ явно уехали куда-то к ушам, стоял, в душе матеря себя: ну что ты улыбаешься, дебил, а вдруг тебя забаллотировали дружным решением Совета? А если даже нет, не бог весть какое достижение – стать кандидатом в тридцать три года, но ничего не смог с собой поделать.

Борис Николаевич огласил:

– Решением Совета… все за.

По традиции поздравил меня, пожал руку.

Отмечали в тот же день у нас дома. Мама уехала ночевать к Катьке, Миху мы отправили к тёще с тестем, стол накрыли в комнате, где спали Минька с бабкой. Людмила наготовила всяких вкусностей, купил у Солдатенков хорошей водки разных видов, всё было как учили.

Я сбежал из института пораньше, попросив Илью прихватить с собой ребят с Э факультета, все остальные дорогу ко мне знали. Приехав домой, сбрил к чёртовой матери бороду, которая ужасно мне надоела – ждал только какого-то повода, чтобы избавиться от неё, – повод появился.

Минут через двадцать после того, как я сбрил бородищу, прозвучал дверной звонок. Я открыл дверь, на пороге стоял Илья, который произнёс, растерянно взглянув на меня:

– Алик Рейн здесь живёт?

Потом он рассказывал, что, взглянув на меня, решил, что перед ним стоит мой брат, о котором я ему почему-то не рассказал.

Собралась почти вся наша группа ПСМ, ребята из секции, несколько человек с энергомашиностроительного факультета. Генка Павлушкин остался ночевать.

Утром пошли с Генкой попить пивка в шайбу рядом с магазином «Богатырь». Взяли пивка, креветочек, стояли, разговаривали. Вдруг из мирно гудящей толпы вынырнул и подскочил к нам озабоченный чем-то Славка Цыган из восемьдесят пятого дома.

– Алик, привет. Тут на нас одни козлы наехали, поддержите нас?

– Не вопрос, конечно, а кто наехал?

Славка опять втиснулся в толпу, а я вдруг слегка похолодел. Он был из компании 85 дома, с которой наша бригада, дислоцирующаяся в 89 доме, поддерживала дружеские отношения. Зимой мы вместе катались на джеках, иногда обращались друг к другу, когда предстояла серьёзная драка, но нам тогда было по тринадцать-пятнадцать лет. А сейчас мне тридцать три, я работаю на кафедре одного из ведущих вузов страны, вчера защитил кандидатскую диссертацию, и вот сейчас мне придётся рубиться в пивной с колдырями на стороне другой группы колдырей, с которыми я поддерживал приятельские отношения девятнадцать лет назад.

Слово «да» сказал не я, а тот пацан, который до сих пор, оказывается, живёт во мне и который готов был ввязаться в драку, не размышляя о последствиях и числе друзей и врагов. Но я сказал «да». Свалить по-тихому – западло. Остаться – тогда в случае драки возможно загреметь в милицию, схлопотать письмо в институт, а дальше, как повезёт. Могут сказать, что этот тип, шляющийся по пивным в рабочее время, недостоин носить высокое звание советского учёного – и ку-ку.

Обошлось, из толпы снова появился уже радостный Славка.

– Всё в порядке, увидели, что у нас поддержка, и зассали, спасибо, мужики, – и снова пропал.

Мы с Геной допили пиво и слиняли от греха домой.

Через месяц мне позвонил Матвеев.

– Алек, в НИИТавтопроме увольняется заведующий отраслевой лабораторией обработки давлением. Я хотел бы, чтобы Вы заняли его место. Все вопросы в министерстве я решу.

– Анатолий Дмитриевич, это очень неожиданное предложение. Я готов рассмотреть его, но как-то надо было поговорить с кем-нибудь. Я даже не представляю, что там происходит, чем они занимаются.

– А вы съездите туда, поговорите с Володей Никифоровым.

Вернуться в НИИТавтопром в качестве заведующего лабораторией было весьма заманчиво – там была мощная производственная база, хорошее финансирование, прямой выход на десятки заводов. Выбор любой проблематики – можно было заниматься наукой весьма предметно, причём не на хилом вузовском уровне.

Володин телефон у меня был, я позвонил ему, мы договорились о встрече и в первой половине следующего дня встретились – он нагрузил меня по полной. Количество противоречий, претендентов на место, групп влияния было таково, что желание переходить туда у меня поугасло. Я понял, что больше придётся конфликты накопленные разруливать, чем наукой заниматься. Я позвонил Матвееву и отказался.

У Генки была предзащита на кафедре, я пошёл послушать – мне было интересно узнать, а чем он, собственно, занимается, ну и, конечно, поболеть за друга. Несмотря на наши дружеские отношения, о своих работах мы друг с другом никогда не говорили. У нас были разные задачи и, соответственно, разные методы достижения целей. Его задача заключалась в получении пористого материала с определёнными служебными свойствами: прочностью и требуемыми пористостью и проницаемостью, моя цель – изготовить деталь из этого материала, сохранив при изготовлении требуемые технические характеристики, например проницаемость.

Всё шло как обычно, Гена доложился, стали задавать вопросы, когда раздался чей-то недовольный голос:

– А почему мы отходим от установленных нами же схем? Мы же договорились, что предзащита на кафедре должна по процедуре соответствовать защите на Учёном совете, оппонент – обычно руководитель аспиранта. Где Юрий Иванович Синяков?

Я посмотрел на говорящего – это был сам Целиков Александр Иванович. Юра Шинкаревич, заместитель заведующего кафедрой, фактически выполняющий функции заведующего в отсутствие Целикова, который бывал там только на заседаниях кафедры, да и то только на важных и на предзащитах, побелел и стал лихорадочно шарить глазами по залу, говоря при этом:

– Юрий Иванович заболел, поэтому мы подобрали ему замену.

В этот момент его взгляд упал на меня, и Юра стал снова розоветь.

– Решили для объективности пригласить специалиста с другой кафедры – Алик Рейн, он инженер, но хорошо знает проблематику. Алик, прошу Вас.

Я понял: Синяков в запое, про оппонента забыли, надо выручать. Выйдя к стене с развешенными плакатами, я стал обстоятельно повторять сказанное Генкой, вставляя критические замечания, которые Гена иногда высказывал, беседуя с Трындяковым о ходе выполнения работ, этой темой они занимались вместе. В конце дал общую положительную оценку работе и сказал, где, по моему мнению, надо вносить улучшения, развивая это направление в будущем.

Академик выслушал меня с большим вниманием и стал задавать вопросы по работе. Я отвечал так, как я понял из Генкиного доклада. Закончив с расспросами, академик сказал:

– Спасибо, очень содержательно, у кого-нибудь есть вопросы к оппоненту?

На десятке я бывал частенько: то к Генке забегал потрепаться, то Сашке, ходил играть там в шахматы, словом, меня там знали все, и все понимали ситуацию – сочувствовали Генке, вопросов, слава богу, не было. Целиков, отпустив меня на место, произнёс:

– А это интересное начинание – приглашать специалистов с других кафедр, надо нам взять его на вооружение, что мы всё в собственном соку варимся? И надо не бояться привлекать инженеров, какая, собственно, разница: инженер, кандидат? Главное, чтобы человек разбирался в сути вопроса, в нюансах. Работу предлагаю поддержать – вот и оппонент её положительно характеризовал. Предлагаю с ним согласиться.

Когда народ разошёлся, собрали с Генкой плакаты, он проворчал:

– Пойдём в КЗС, я проставляюсь.

– Гена, рано, защитишься – тогда и проставишься.

– Ты не понимаешь, пойдём, я там всё объясню.

– Ну, пойдём.

Уже сидя на втором этаже в закусочной, изрядно выпив, Геныч стал меня благодарить за мой дружеский поступок:

– Спасибо, Алик, ты меня реально выручил.

– Да не выдумывай, чо такого-то? Я понимаю, Шинкарь пролопушил немного, да не вопрос, чего там – пару слов пробубнить?