Алька. Кандидатский минимум

– Не, Шинкаревич ни при чём. Синяков – зараза – и меня, и Юру заверял, что будет – запил, гад, опять, вообще берега потерял.

– Пустое, забудь. Не я – кто-нибудь другой бы выступил.

– Да все сидят, Целикова ссат, боятся, что выступление не понравится, ведь никто больше не готовился, поэтому Шинкарь замешкался, искал, кого выбрать. Чтобы своих не подставить, и чтобы у меня шанс был.

– Да херота – выступил бы на следующем заседании.

– Не, у нас следующее может быть через полтора года – очередь, а не понравится академику – так и вообще можешь улететь за горизонт видимости.

– Ну, тогда наливай.

Я уже год или полтора вёл мастерские – лабораторные занятия, на которых студентам второго курса рассказывают о способах получения заготовок различных изделий штамповкой, то есть методами обработки давлением. Когда я начинал, роль преподавателя на занятиях заключалась в чтении небольшой вводной лекции в начале занятий и в простановке подписи в формулярах, подтверждающих присутствие студента на занятиях. Сдача зачётов после окончания цикла занятий проходила с использованием аппаратного комплекса, позволяющего осуществлять контроль знаний студентов при минимальном участии преподавателя.

С отъездом Ляпунова за рубеж, став заведующим секцией, Илья перестроил весь учебный процесс – это пошло секции и, что гораздо важнее, студентам на пользу – преподаватель стал постоянным и необходимым участником занятий со студентами. В итоге им было гораздо интереснее, студенты стали не просто слушать, а больше работать руками, используя инструмент и оборудование. Появились новые лабораторные работы, что потребовало привести в порядок всё имеющееся оборудование и инструмент.

Для ускорения введения в действие всех запланированных преобразований Илья закрепил за каждым преподавателем одну лабораторную работу – это означало, что преподаватель должен привести в порядок всё, что было необходимо для осуществления этой работы, то есть заготовки, инструмент и оборудование.

С инструментом было просто – надо было разобраться, какой элемент неисправен, извлечь его, изготовить дублёр и заменить. Изготовление дублёров лежало полностью на завлабе – Володьке Гусеве, что для него не было проблемой, а смысловая часть – на преподавателе.

С оборудованием было иначе – препод должен был определиться сам или с помощью мастеров в причине поломки, а потом решать, что можно предпринять.

Я не был штатным преподавателем, был внештатником – проводил занятия раз в неделю. Илюха привлёк всех. Кто участвовал в учебном процессе – мне перепала работа по листовой штамповке. Она выполнялась на небольшом кривошипном прессе, который после завершения хода не возвращался в исходное состояние. Поток мощности у подавляющего большинства механических прессов передаётся от двигателя к редуктору и далее клиноременной передачей на маховик пресса. Решил начать отсюда, поскольку маховик является самой инерционной частью цепочки. Сняли с учебным мастером защитный кожух и увидели, что на ленточном тормозе ослаблена натяжка – подтянули, всё заработало. Делов-то на копейку, как сказал один киногерой. Со штампом было всё в порядке, но для подстраховки сделали на случай поломки запасной пуансон.

Так довольно быстро разобрались со всеми работами, тормозил Санька Тележников, ему, как прокатчику, досталось организовать новую работу по волочению. У нас стояла разрывная машина, которой пользовались крайне редко, и Илья решил использовать её в учебном процессе. Делов там, как я уже отмечал выше, также было на копейку – надо было нарисовать эскиз волоки (фильеры) и отдать Володьке для изготовления. Время шло, но чертежа всё не было. На всех наших заседаниях Илья увещевал Саньку, чтобы он нарисовал эскиз. Сашка поначалу обещал, потом что-то мямлил, затем перестал ходить на совещания, после чего взял и сбежал заместителем декана по курсу и остался там навсегда, став впоследствии деканом. Илья так расстроился, что на него было грустно смотреть.

А с чего началось это падение? Я отвечу: началось с того, что отказался с друзьями идти пить пиво – ему, видите ли, надо диссертацию дописывать. Это как? Ну а как вступил на этот скользкий путь, так и пошёл по кривой дорожке, которая довела его до должности декана. А мог бы остаться приличным человеком.

Вот они, диссертации эти, к чему приводят.

Ну, это грустная составляющая жизни, а пока Юрка Хациев, подойдя ко мне во время перекура, предложил:

– Алик, есть халтурка неплохая – в Контрольный совет ВНИИГПЭ требуется внештатный эксперт по нашей профессии. График наш рабочий позволяет, сходи, погляди, подработаешь детишкам на молочишко, чего в этом плохого?

Я сходил, поговорил со Светланой Дмитриевной Пущинской, заведующей сектором, очень толковой женщиной, прекрасно знающей патентное право и хорошо ориентирующейся в обработке металлов давлением, и устроился внештатным экспертом. Руководитель, с которым я первоначально трудился, как-то не очень во мне нуждался, а вскорости и сам покинул ВНИИГПЭ, так что трудиться на полную катушку я начал, только попав в группу Евгения Красильникова. Мы на заседаниях Контрольного совета рассматривали заявки на изобретения, по которым ВНИИГПЭ вынесло отказное решение, заявитель не согласился, и после трёх отказов и несогласий заявка попадала к нам на рассмотрение.

В советском патентном праве заявленное техническое решение признавалось изобретением в том случае, когда оно обладало не просто отличиями от прототипа, а существенными отличиями. Существенным отличие признавалось по его влиянию на поставленную цель, так, например, если бы в мире не существовало трёхколёсных велосипедов, то изобретатель в СССР мог бы зарегистрировать два авторских свидетельства на изобретения: поставив одно колесо сбоку, зарегистрировал бы изобретение 3-колёсного велосипеда, обладающего поперечной устойчивостью для предотвращения падения; а разместив три колеса на одной линии, зарегистрировал бы изобретение 3-колёсного велосипеда, преодолевающего канавы, поперечно расположенные движению, шириной не более межосевого расстояния между колёсами.

Отказы экспертизы на изобретения были, как правило, обоснованы, но бывало, что экспертиза ошибалась. Тогда мы исправляли их ошибки, признавали их технические решения изобретениями.

Иногда попадались фантастические фигуры – помню одного автора, прочитавшего в каком-то манускрипте, что луч света, направленный на предмет через линзу, изготовленную из канифоли, обладает свойством притягивать этот предмет. Обладая таким сокровенным знанием, автор скомстролил изобретение, в котором предлагал отлить из канифоли линзу, диаметр коей великодушно разрешил рассчитать учёным, и направить через эту линзу свет на Луну, притянув её к Земле где-нибудь в районе Оймякона, а после того как она туда шмякнется, он предполагал использовать её полезные ископаемые. При этом он великодушно отказывался от всех благ, которые полагались бы на его долю по результатам его изобретения и просил только об одном – назвать всю программу его именем. После того как мы вслед за патентной экспертизой отказали ему в изобретении, он разуверился в нас, советской власти, в том, что есть правда и справедливость.

И таких историй было немало за мои годы работы в Контрольном совете. Однажды мне попала заявка на изобретение, прочитав начальные слова которой: «С целью избавления человечества от его самого страшного бича – запоров…», – я решил, что она попала ко мне по ошибке – должна проходить по разделу «медицина». Оказалось, я был не прав. Изобретатель – москвич, страдающий этим злокозненным недугом – запорами, подал заявку на изобретение, в которой предложил конструкцию унитаза, снабжённого вибратором и двумя ручками, позволяющими регулировать колебания вибратора по амплитуде и частоте. Наличие этого вибратора, первый образец которого он смонтировал на унитазе в собственной квартире, упрощало дефекацию, что он экспериментально проверил. Экспертиза отказала в выдаче изобретения в силу того, что в технологии прямого прессования использование вибропрессования для улучшения процесса истечения металла сквозь очко матрицы известно и давно применяется. Автор использовал известный технический приём и применил его по его прямому назначению и с тем же эффектом – улучшением истечения продавливаемого материала, но в другой области, что по действующему законодательству не являлось изобретением.

Изобретатель – нормальный мужик, по темпераменту холерик, не расстроился, он неплохо знал законодательство и ожидал такого решения. Огорчало его другое – по решению суда он должен был отключить работающий образец, который стоял у него дома. Как я понял, когда он садился на свой агрегат решать свои интимные дела, тот дико грохотал и заставлял вибрировать перекрытия так, что какались соседи и сверху, и снизу, и те, кто хотел, и те, кто и не собирался. По окончании коллегии он горячо хватал всех за руки, приглашая принять горшок у него дома, чтобы убедиться в его эффективности.

Иногда, бывало, и эксперты ВНИИГПЭ «мазали» так, что глаза на лоб лезли. Один раз, копаясь в закрытых фондах, я совершенно случайно наткнулся на изобретение с грифом «Для служебного пользования», в котором автор, утверждающий, что архимедова сила, которая действует на тело, погружённое в жидкость, как выталкивающая или подъёмная будет складываться с другими, если мы повторим многократно этот приём. То есть если мы в большой таз погрузим плавающую платформу, на которой будет стоять тазик поменьше и так далее многократно, подъёмная сила, образующаяся в нижней ёмкости, сложится с силами, которые образуются во всех корытах, расположенных выше. На основании такой смелой гипотезы он разработал конструкцию пресса и подал заявку на изобретение. Забавно, но эксперт, рассматривающая эту заявку, выдала авторское свидетельство, однако, видно, ощущая подспудно, что что-то здесь не так, наложила на неё гриф «Для служебного пользования». Ознакомившись с этой ахинеей, я позвонил ей и попросил подойти поговорить, подошла.

– Привет, ты объясни мне, как ты силы архимедовы-то сложила?

– А что, они не складываются?

– Нет, конечно.

– Я прям чувствовала, поэтому и заявку закрыла. И что? Будешь постановление об отмене писать?

Я посмотрел на её испуганное лицо, было понятно – в случае принятия решения о прекращении действия авторского свидетельства её лишат премии, а могут наказать и похлеще. Стало жалко.

– Ладно, кто её увидит в закрытом фонде? Ну, ты как-то тщательне?й давай. Если такие заявки стрёмные будут, обращайся.

– Ой, Алик, спасибо.

Работа эта мне нравилась, она расширяла мои познания в моей специальности, тренировала мозги.

На кафедре мне удавалось отбиваться от общественных нагрузок – после окончания ВУМЛа в 79 году я записался на курсы антирелигиозной пропаганды – оказались очень интересные и познавательные занятия, рассказывали истории религий, виды тоталитарных сект, их вред, и в итоге как бы на фоне их всплывала польза традиционных религий, хотя впрямую, конечно, никто об этом не говорил.

На следующий год, чтобы меня не запихнули куда-нибудь ещё хуже, я снова нырнул в курсы антирелигиозной пропаганды, но увы. Другой лектор, другой взгляд на те же вещи, скучное, тупое в силу ортодоксальности мышления автора изложение.

В конце года я заметался, не зная, куда спрятаться от общественной работы, но был пойман, изобличён в малости общественных нагрузок – человек, не являющийся членом передового отряда человечества – КПСС, подозрителен и непременно должен заниматься всё свое свободное время общественной работой, чтобы никуда не вильнул, и меня сунули в профком кафедры. Сиди и не балуй.

Для пополнения бюджета летом решил опять поехать на шабашку. Традиционный состав участников пополнился Азиком Шадиевым, молодым парнем лет двадцати пяти. Строили молокозавод всё в том же Степуринском районе, деревню не помню. Кроме нас, ехал Володькин знакомый – мужик лет пятидесяти, любитель рыбной ловли, который был непритязателен к условиям проживания на отдыхе и рассчитывал просто порыбачить.

Председатель подселил нас в дом колхозника Василия Жогина – у него пустовало две комнаты. В большей комнате он зимой держал козу, мы всемером отдраили их до блеска, поставили семь коек, сколотили стол и пару скамеек.

Жить у Васьки было некомфортно – он пил как сапожник, пьяный гонял жену, которая пила наравне с ним. Как-то Павлов сказал председателю:

– Что-ты нас поселил к Жогиным, ни поспать толком, ни отдохнуть, в деревне же есть пустующие хаты.

– А я в воспитательных целях, думаю, пусть на нормальных парней посмотрит, может, сам нормальным станет. Песталоцци, мать его.

Строили мы молокозавод – одноэтажное кирпичное строение площадью порядка ста квадратных метров с высотой стен около трёх с половиной – четырёх метров. Выкопав по периметру сплошную канаву глубиной чуть более полутора метров, приступили к бетонированию фундамента, и темп работы упал – месить бетон вручную в двадцатом веке – беспонтовое занятие. Коля Зрелов, зараза, кинул нас с бетономешалкой, однако Шура Иванов и Игорь Дубакин нашли на колхозной свалке металлолома обломки бетономешалки, электродвигатель, редуктор, колёса от тарантаса восемнадцатого века, муфту – не помню, от чего или к чему, наверно, к женской шубе, и из всего этого с помощью зубила, кувалды, сварочного препарата, в смысле аппарата, и пары широко известных обсценных выражений соорудили вполне себе работающую бетономешалку. Устным распоряжением бригадира Вовки Павлова был организован РБУ[14 - Растворно-бетонный участок.], начальником участка был назначен заместитель декана факультета АМ Александр Тележников, в служебные обязанности которого входили постоянная загрузка барабана бетономешалки цементом, песком и водой, выгрузка готового бетона в корыто и разноска его по объекту – всегда умел паразит устроиться на должности потеплее.

Нам с Игорем Дубакиным, после того как он закончил свои труды по восстановлению бетономешалки, бригадир доверил самую творческую работу – грузить навалом, то есть вручную лопатами, цемент в самосвалы на цементном дворе. После первой лопаты половина этого цемента зависала в воздухе, не давая возможности ни видеть, ни дышать. Цемент – это такая, сволочь, летучая субстанция, забивающая глаза, уши, нос, бронхи и лёгкие – никаких респираторов у нас, естественно, не было, из собственных маек делали маски, чтобы хоть как-то пытаться дышать в этом аду. Помогало мало, по окончании работы по полчаса откашливали, отхаркивали сгустки бетона из лёгких. Вечером, после загрузки последней машины цемента водитель заехал в Старицу отметить какие-то документы, дав нам время пообедать где-то около часа – нам хватило. Пообедали и выпили на славу – да после работы в таких условиях нам фронтовые были положены, вот мы их сами себе и выдали. Прибыв на место дислокации нашего отряда, мы выпали из кабины грузовика как двое тяжелораненых бойцов из башни танка. Павлов был в ярости и заявил:

– Больше Дубакин и Рейн вместе не будут работать никогда.

Мы грузили вместе этот грёбаный цемент ещё три дня, затем нас занарядили на четыре дня грузить кирпич на железнодорожной станции.

Никто, кроме нас!

Кирпич был свален на железнодорожные откосы подъездных путей какой-то сортировочной станции рядом со Старицей. ЗИЛ-130, чтобы забрать кирпич, должен был подойти задним ходом, двигаясь по железнодорожным шпалам, грузоподъёмность его – четыре-шесть тонн. Грузили навалом – больше четырёх тонн не влезало, да и водилы не давали перегружать. Один кирпичик весит пару кило, мы с Игорем забрасывали их поштучно в кузов, доставая из кучи, сваленной в канавы, идущие вдоль железнодорожной колеи, по тысяче на нос – такой фитнес. По паре машин в день, а если везло, по три.

Когда творческие работы кончились, Вован показал мне, как гнать кирпичную кладку, и доверил вести внутреннюю стенку – на наружной он работал сам с Азиком.

Азамат вставал утром за час до подъёма и бегал минут сорок, потом к нему присоединился Володька, затем Санька. Я раздумывал, и так нагрузка – кости трещат, но было интересно испытать себя, и вслед за Санькой включился. Оказалось, что это даже помогало переносить нагрузки. Игорь не бегал и как честный человек предупреждал меня: Алик, это болото, затянет – нет бы мне дураку послушать, так нет помчался. Куда? Зачем?

Жену Васьки, хозяина избы, в которой мы жили, звали Вероника. Идём с работы, Вероника Жогина, пьяная, стоит, курит «Беломор». Спрашиваем:

– Вер, зачем куришь-то?