– Не знаю. Я воспринимаю наших детей как чудо, как божий дар. Как еще это могло случиться?
– Я боялась, что ты не примешь детей, подумаешь, что они не от тебя, – призналась Нина и замерла.
– Если бы я это сделал, был бы полным дураком, – выдал Вэл с болью.
– Тебя что-то все равно мучит, я вижу, Вэл.
– Я хотел бы иметь еще детей. Мне всегда нравилась семья Мэнси тем, что в ней пятеро сыновей. И у Махинды – пятеро…
– У нас тоже будет трое, – с улыбкой заметила Нина. – А с Марием – четверо. От Роберта Мэнси ты не многим отстал.
– Нина, ты спасаешь меня, – сказал Вэл, обнимая жену.
– Вэл, скажи, как дяде удалось уговорить тебя на такую чудовищную вещь – вазектомию.
Вэл встал, принес воды из гостиной, сел в кресло.
– Что ж, давай поговорим сейчас, – произнес он так, словно давно готовился к разговору. – На самом деле, Зиги не особенно и старался убедить меня. Я сам этого захотел.
– Почему?!
– Из-за матери Евы, Клер, она умерла во время родов. Саму Еву чудом удалось спасти. Я тогда находился не в лучшем состоянии, не знал, что делать, что думать, кого винить в случившемся.
– И обвинил себя? – догадалась Нина.
– Да. Я испугался, что Клер умерла из-за меня, из-за моего дурного семени, оставил Еву, чтобы не видеть в ней напоминание. Ну и…
– Дядюшка подсказал выход? Предложил никого больше не убивать дурным семенем?
Вэл кивнул.
– Ясно. А… – Нина запнулась.
– Нет, у меня после Клер до тебя женщин не было. Я близко к ним и подойти боялся, не то что…
– Так, может, ты и не стерилен? – с надеждой в голосе проговорила Нина. – Мало ли… операция прошла неудачно или…
– Нет, – увидев, о чем Нина подумала, отмахнулся Вэл. – Операцию делал Ашура, он накосячить не мог.
– Тогда остается только на бога положиться. Вдруг он захочет порадовать нас еще раз.
– А ты готова еще раз? – Вэл замер, глядя на жену.
– Давай сначала этих родим, а там посмотрим.
– Если бы я не убил Била… – Вэл не ожидал, что произнесет вслух то, что думает, и испугавшись сказанных слов, опустил взгляд в пол.
– Била не ты убил, это сделал дядя Зигфрид. Он всех убил: сначала Ким, потом Платона, Била и еще много человек в замке. Так что, перестань себя казнить, мы начинаем жить заново, – уверенно проговорила Нина, подходя к мужу, опускаясь перед ним на пол и обнимая его за колени. – Если у тебя есть вопросы, спрашивай.
– Расскажи мне, как за Платона вышла, – попросил Вэл, внимательно наблюдая за реакцией Нины.
– Меня за него выдали, когда мне не было пятнадцати. Мама предчувствовала, что ей осталось немного, и отдала меня за Платона. Он жил в соседнем доме, они хорошо знали друг друга. Платон дал слово, что не тронет меня, пока мне не исполнится двадцать один. Мама вскоре умерла, я осталась бы совсем одна, если бы не Платон. Он заботился обо мне, мы жили как отец с дочерью десять лет.
– Но как же Бил? – не сдержался Вэл.
– Бил… – Нина прижалась к ногам Вэла. – Мне было двадцать четыре, когда Платон пришел нетрезвым. До того я никогда не видела нетрезвого человека. Он выпил пива больше обычного для смелости и сказал, что мы должны сделать ребенка. Я привыкла во всем его слушать… Так родился Бил. И никогда больше между нами ничего не было. А тогда было все быстро, больно, неприятно. Когда я узнала, что беременна, Платон обрадовался, сказал, что не хотел бы мучить меня еще раз. Я была ему ненастоящей женой, только по регистрации и домашним хлопотам. И Била, конечно, мы вместе растили.
– Господи, Нина, – губы Вэла дрогнули. – Что же мы с тобой такие неприкаянные?
– Ну, почему же неприкаянные? Нас судьба хранила друг для друга. Так что, мы не можем ее разочаровать.
– Ни в коем случае…
***
– Ничто так не сводит меня с ума, как неопределенность, – заявил Марк, принимая кофе из рук матери.
– Какая из ситуаций кажется тебе непонятной, сын? – участливо спросила Амели, присаживаясь рядом с Марком.
– Очень точно: какая из… Мне проще сказать, какая понятна, потому что такой нет. Все непонятно.
– Так не бывает, дорогой. Все не может быть непонятно. Что-то более, что-то менее, но чтобы все в равной мере было не определено, так не бывает.
– Значит, моя ситуация исключительна, потому что все в ней висит в пустоте, – раздраженно отозвался Марк. – Абсолютно все, маман!
– Тебя так расстроила свадьба господина Вэла?
– Не знаю, – сухо ответил Марк. – Я должен радоваться больше других этой свадьбе, ведь я стоял у ее истоков…
– Но ты не радуешься.
– Все как-то странно, непонятно.
– Мне непонятно одно: почему ты не полетел вчера и не поздравил их лично.
– Меня никто не звал, – обиженно произнес Марк.
– Никого не звали, но Роберт и Кир там. Большинство людей сердятся из-за обид, которые они сами сочинили, придавая глубокий смысл пустякам. Так Сенека говорил, кажется, – заметила Амели. – Видишь ли, дорогой, близкие люди сами приходят в моменты радости и печали. На то они и близкие, чтобы обходиться без официальных приглашений. Не полетев туда, ты отказался подтвердить свою близость господину Вэлу. Ты совершил ошибку.
– Может быть. Мне все равно. Между нами давно нет никакой близости, нет и тени того, что было до его проклятой комы.
– Было бы все равно, ты не завел бы этот разговор. Мне ты можешь сказать, что тебя мучит, я же твоя мать – кому еще? Можешь честно ответить, почему ты не полетел в Есеник с отцом и братом?
– Много причин. Я не понимаю, как сейчас ко мне Вэл относится, иногда мне кажется, что он меня презирает.
– Что ты? Как он может тебя презирать? – возмутилась Амели.
– Может. Я же не справился, не смог сохранить сильную позицию лица высшего статуса, которая была у него.