– Велика Божья милость, когда ходишь в истине, – сказал Василий Иванович, потирая озябшие руки. – Мы счастливое поколение, ибо Господь избавил нас от подобной распри. Истина – через страдания, но как-то стыдно: другие страдали.
Иосиф вдруг опустился на колени, поклонился Василию Ивановичу в ноги. Тотчас встал, повел к выходу. Говорил быстро, через плечо:
– Безверия надо страшиться! Верующему мы знаем что сказать, но найдутся ли у нас слова для неверующих. Я заканчивал семинарию во Владимире, и знаете, сколько верующих было на моем курсе?.. Один я – всеобщее посмешище.
…Перед сном долго молились, положили триста земных поклонов, Василию Ивановичу показалось: едва он смежил веки, как перед дверью келии раздался возглас:
– Пению – время, молитве – час! Господи Иисусе Христе, помилуй нас!
– Аминь! – ответил Иосиф.
Возглас повторился.
– Отвечайте, – сказал Иосиф.
– Аминь! – поспешил крикнуть Василий Иванович.
В келии холодно, в коридоре еще холоднее, но надо идти на первый этаж, к общему умывальнику.
В небе луна. Предрассветная, непривычная. Растеряла всю свою золотистость. Белизна резкая, обрывается пропастью тьмы. Видно, как луне одиноко. Тени от деревьев тоже резкие, снег под ногой взвизгивает.
В храме мрак. Мерцают редкие лампады, зажигаются свечи. Их мало. И монахов мало. Возле раки Корнилия читают кафизмы, монотонно, глухо. Служба начинается полунощницей, ее сменяет утреня, часы, ранняя обедня…
Болит тело, ноги чугунные. Жиденький чай только распаляет аппетит…
Сосед по келии, седобровый, с бородою, как свиток древней хартии, позвал к себе.
– Нынешний день без рыбки, вам, должно быть, голодно… – Достал из навесного шкафчика булку, запеченного с луком леща. – Покушайте.
Отказаться было невозможно.
После обедни вместе с Иосифом Василий Иванович пришел в библиотеку. На стенде новых книг стояла большая икона святителя Тихона.
– У нас были гости из Богородицкого Задонского монастыря. Это их подарок, – сказал Иосиф.
Василий Иванович взял житие святителя, прочитал.
Родился еще при Петре, в 1724 году, на Валдае, в селе Короке. Отец дьячок. Фамилия была Кириллов, но в семинарии получил более торжественную – Соколовский. Учился в семинарии четырнадцать лет. Постригся 16 апреля 1758 года. Через три года – епископ, через шесть, сорока трех лет, ушел на покой. Бог здоровья не дал. Был при смерти, а на покое воспрял. Учил словом, пером, жизнью. Кончину предсказал за три дня, со всеми попрощался, умер утром 13 августа 1783 года пятидесяти девяти лет от роду.
Жизнь светлая, но горестная.
Сердце щемило. А ну как выпадет идти путями Тихона – подвиг негромкий, несуетный, но бесконечно печальный.
– Нет! – сказал Василию Ивановичу Иосиф, благословляя в обратную дорогу. – Нет! Будь бодрым. Будь радостным. Помнишь, что говорил святитель Тихон: «Корень и начало любви к ближнему есть любовь Божия: кто истинно любит Бога, неизменно любит и ближнего». Любовь радостна. А у тебя в сердце так много любви, что ее на всех хватит.
Постриг совершали в субботу 14 декабря. Заканчивался 1888 год.
Ждал своего великого часа Василий Иванович в моленной. Тело покалывала власяница. Стоило прикрыть глаза, видел лицо матушки.
Мысли текли спокойно, но вдруг всплыл жаркий разговор у Царевских. Кто-то сказал тогда: «Монашество – смерть…»
Не ужаснулся, жалости к себе не испытал…
Хор запел: «Слава в вышних Богу…» Двери отворились, в моленную двумя рядами вошли монахи с большими горящими свечами. Впереди духовник с крестом.
– Приложись!
Приложился.
Кондак Недели о блудном сыне – моление о принятии постригающегося в Дом Небесного Отца – слушал как откровение.
– Он будто дитя, – шептали дамы друг другу. – Дивное лицо. Дивное.
Владыка Гермоген спросил о трех обетах: девства, нищеты, отречения от самого себя.
– Ей, Богу содействующую! – отвечал Василий Иванович полным голосом, и в голосе трепетало счастье.
Женщины заплакали.
– Возьми ножницы и подаждь ми я, – троекратно говорил владыка, вручая и принимая ножницы.
И вот: щелк, щелк – звуки негромкие, но их слышат все.
– Брат наш Тихон постригает власы главы своея.
«Тихон! – осенило Василия Ивановича. – Тихон – это я».
Вслушался в голос владыки.
– Ты будешь идти по узкой, крутой тропинке. Справа скалы, слева бездна, иди прямо, благословенный сын мой. Поведет тебя мать-Церковь, ей будешь служить…
Монахи облачили новопостриженного в иноческие одежды, дали свечу, крест, Евангелие. Обменивались братским целованием, он один из них.
К Тихону, теперь уже к Тихону, подходили ректор семинарии, преподаватели, семинаристы, знакомые…
Действо позади. Теперь три дня и три ночи нужно быть в церкви, читать иноческое правило, каноны, Псалтырь, Евангелие, правило ко причащению Святых Тайн. Причащаться надо три дня подряд, но владыка Гермоген суровостей не любит, позволил переночевать в келии.
На другой день, в воскресенье, в кафедральном соборе инок Тихон был рукоположен в иеродиакона, а 22 декабря возведен в сан иеромонаха.
Учитель учителей
Первый перевод
Если когда-нибудь восторжествует среди русских людей русская правда, то самым большим ее гонителем будет назван царь Петр. И станет его гордое прозвище Великий, как он того и заслуживает, горестной насмешкой над природной доверчивостью искреннего душой народа.
Подгоняемый бесом переиначивания, Петр разорял в доме отца и пращуров всякое заведение и строительство. Ему даже лик русского человека был ненавистен, а потому он обрил дворян, дворянок же заставил снять убрусы и кокошники, цветное русское платье запретил, вырядил мужчин в кургузые иноземные мундиришки, ввел парики и треуголки.
При Петре в первый, да не в последний раз умолкли колокола церквей. Колокольный звон очищает землю и небо от нечисти. Ведая ли про то, не ведая, царь отдал свое царство дьявольскому сонмищу. И не было у Церкви сил отстоять свое архангельское оружие, ибо царь, глядя на немцев, собезьянничал и в церковных делах, лишил православие его главы – патриарха. Был в сим предприятии для императорского величества еще один образец: пышный папский Рим.