– Вот видишь, помирает батька, – со слезами на сморщенной харизме пожаловался ему папаша. – Истеку кровью, и станешь полным сиротой.
– Мама учила, что надо на рану пописать, – высказался Пашка.
– Вот, только ссать вы и способны, ссыкуны деревенские, – вплыла на веранду Наташа. – Ссать и срать, вот ваши занятия. Да отца родного объедать.
– Это для дезинфекции, – попытался оправдаться брат.
– Да тебе самому дезинфекция нужна! Дустом на твой зачаточный мозг!
– Наташ, ты давай уже, это самое, верти, – нетерпеливо встрял отец. – Кровь-то не казенная.
– Вертеть твоя бывшая жопой перед мужиками любила, а я перевязку делать буду, – сердито возразила. – А вы, простолюдины, свалите на улицу, а то от вашей вони дышать нечем.
Мы послушно поспешили очистить веранду, но жалобный мат перевязываемого отца был слышен и на улице.
При матери мы картошку там хранили. Однажды, когда подвал заливали вешние воды, мать заставила меня всю картошку оттуда вынуть и разложить в мешки на веранде. Любящий отец и заботливый муж спокойно проспал, пока я полночи доставал картошку из подвала. При мачехе там консервация хранилась разнообразная. Я консервировал тогда много. Огурцы мариновал и засаливал «прямым посолом». Помидоры закрывал. Салат из зеленых помидоров, перца и лука делал. Бабушка Дуня, земля ей пухом, тоже много консервации передавала нам в то время. Все-таки, хоть и обижена вельми была на хамоватого сынка Виктора, но про нас, внуков, никогда не забывала и всегда нас жалела. По лету помидоры ящиками от нее неблагодарный хапуга Витя привозил.
– Вить, возьми лук и вези детям! – когда бабушка от очевидца Леника узнала, что мачеха нам запрещает рвать зеленый лук на огороде, то, возмутившись, и лук зеленый стала целыми мешками передавать. – И не вздумай Наташе отдать! Пускай дети едят!
Да и мачехина мамаша, Зельма Карловна, та еще чёртова перечница была, внешне похожая на желчную герцогиню из советского мультфильма 1981 года режиссера Ефрема Пружинского «Алиса в стране чудес». Приехав на свадьбу дочери в берете с пером, она произвела на Пашку неизгладимое впечатление.
– Чего это у нее на голове?
– Шапка такая, не видишь что ли? С пером. В старину модно было такие носить. Пажи носили, – просветил я брата.
– Красиво…
– Уж всяко лучше твоей кепки с кудрями[40 - Мать Пашке на Новый год сделала костюм клоуна, в составе которого была кепку с пришитыми кудрями. Потом еще пару лет заставляла бедного ребенка носить эту кепку, чтобы уберечь от солнечного удара. Многие настолько к этому привыкли, что когда Пашка перестал носить кепку, то поначалу его не узнавали.].
– Это да… С пером…
Винтажная кочерга приняв малую толику спиртного и пожевав табак, до которого была весьма охоча, активно консервировала плоды, украденные хозяйственным мужем на соседних дачах. Дача была в уездном городе Смальцо, расположенная в сосновом бору, на краю города. У любострастного дедушки Бориса еще коллекция приложения к журналу «Юный техник» «ЮТ для умелых рук» хранилась на даче.
Бабка с дедом полуагрономом безудержно тырили у несчастных соседей всё, что плохо лежало. И даже то, что лежало хорошо, умудрялись припутить в свою пользу. Хитрая бабушка, кося под «божьего одуванчика, ходила и зорко высматривала, где и что лежит, а бесстыдный дедушка потом выволакивал имущество, присмотренное супругой. Просто поразительно были охочи эти городские старики до чужого добра. Встречаются такие люто алчные до наживы люди всё чаще и чаще среди разнокалиберного населения нашей необъятной Родины.
Также поговаривали знающие люди, что по молодости лет дед Борис грабежами в Казахстане промышлял. Вполне возможно. Во всяком случае, на Бориса Николаевича Ельцина не только внешне был похож, но и отчасти, внутренне. Такой же буйный демагог во хмелю был, как и супруг вдовы Наины. И лицо такое же красное постоянно было. Так что я, зная повадки того дедушки, легко поверю и в грабежи в Казахстане.
Во всяком случае, у дочки какого-то живущего ниже соседа он украл с балкона, с помощью телескопической удочки, также в свою очередь у кого-то украденной, сушившийся черный купальник-бикини и очки для ныряния, а затем передал любимой внучке Насте. Та щеголяла в дедушкиных подарках на озере, смущая смелым кроем купальника и провокационными надписями на нем благочинную деревенскую общественность.
– Настя, ты бы поскромнее купальник одевала, – сказал я.
– А мне нечего стыдиться своей фигуры! Пускай завидуют ваши коровы раскормленные!
– Было бы там чему завидовать.
– Да что ты понимаешь в женских фигурах? Ты вообще недоразвитый! У тебя развитие заторможенное! Ты еще не половозрелый!
– Много ты понимаешь в половой зрелости, сопля городская!
– Побольше чем ты, чурбан деревенский! Навозник недоразвитый! Ничего, кроме коров не видел и судит о красоте! Да я вообще могу топ-моделью стать!
– Оно и видно.
– Еще завидовать мне будешь, дуболом!
– Тебе-то уж я точно завидовать не буду.
– Будешь! Будешь! Будешь! – начинала скакать вокруг меня. – Будешь! Будешь! Будешь!
Куртку дерматиновую, подобным же образом добытую, тесть щедро привез деревенскому моднику и франту. Витя, порвав правый рукав, ее мне великодушно подогнал, в качестве подарка на день рождения. Можно сказать, что с барского плеча шубу отдал. По крайней мере, он, мне ее торжественно вручая, именно так и заявил:
– С барского плеча![41 - Вряд ли папа, человек и причиндал, читал великого Антона Павловича Чехова. Скорее всего, повторил фразу «Вождя краснорожих».].
– Спасибо, – что еще мне оставалось на это ответить?
– Помни отцовскую доброту, клоп! При матери-то небось такой куртки у тебя не было. А при тете Наташе любо-дорого поглядеть. Прямо жених.
– Да, при матери такой куртки у меня не было.
– Витя, да что ты дебилу объясняешь? – визгливо вмешалась благодетельница Наташа. – Он же тварь неблагодарная! Никогда мне «спасибо» не сказал! Иди лучше обедать, а то язву с ним заработаешь!
Я ходил в этой куртке несколько лет, периодически зашивая заплатами из кожзаменителя расползающийся дерматин и подкладывая под заплатки металлические пластины. Со временем вся она в заплатках была и стала тяжелая как панцирь. Потом у меня ее в гардеробе дома культуры украли году в две тысячи пятом.
Дедушка Борис, как подопьет, начинал под гитару немелодично реветь песни на немецком языке. Чуткого зятя со временем приохотил к вокально-инструментальным упражнениям. Как нажирались, бывало, так начинали орать хриплым дуэтом:
– Матка, яйки! Матка, курка! Матка, млеко! Матка, белий булька! Матка, буль-буль! Ай-цвай-полицай! Драй-фир-бригадир! Цигель-цигель, айлюлю!
– Ферфлюхте юде! Натюрлих! – ревел дед и папаша, потешая прогрессирующее слабоумие старого лиходея, пускался в пляс в присядку, высоко, как пьяный подагрик подбрасывая колени и как паралитик дрыгая туловищем в этой пляске «святого Вити».
Потом еще и индюшиный хор из уцелевших птиц к нечестивцам присоединялся. Та еще адская какофония получалась. Еще старый краснорожий греховодник очень любил картофельный самогон, и мне приходилось его гнать для новоприобретенного дедушки. Он «картофельную» под наше сало аппетитно потреблял и кричал: «Я-я-я-я!» на псевдо-немецкий манер.
– Гуд, настоящий продукт.
– Понюхай, – пьяно просил отец.
Дед нюхал.
– Нет, ты глубже нюхай, не мелочись, не на паперти. Чуешь, чем пахнет? Россией пахнет! Это настоящий продукт, не бездуховный буржуазный коньяк французский какой-нибудь. Это слезы и пот землицы нашей! Амброзия полевая пополам с нектаром половым.
– Есть чуток, – соглашался дед, морща красный нос.
– И ведь из чего сделано? – воздевал палец папаша. – Из бросовой гнилой картошки. Как говорится: из говна бутылка.
– Хорошо сказал, надо запомнить.
– А еще делали на сухарях, – ободрившись похвалой, рассказывал радостно отец. – Там сухари в городе заплесневели и их выкинули, а я мимо ехал, собрал все. Свиньям жалко было отдать. Так Влад такой самогон из них сделал, что куда там ржаному виски!
– Все в дело идет, – пораженно прошептал дед.