– Хочу стать столбовой дворянкой! Или кем-то наподобие. Наш род Краснополевых имеет давние славные традиции! Мы достойны занять место в одном ряду с величайшими людьми России!
– Конечно, достойны, милая, – соглашался папаша. – Если не мы, то кто же? Нас тут все знают! Нас тут все боятся! Тут все вокруг наше!
– Этого мало!
– При царе крестьянам кашу давали каждый день, – вдруг встрял Пашка.
– Как говорится, заполучи фашист гранату! – немедленно отреагировал почерпнутым у супруги выражением папенька, стремительно щелкая сына по лбу деревянной ложкой. – Кашу ему подавай! Зажрался совсем. Жри картоху ирод, пока есть что есть.
– Ты что, подлец, думал, что будешь кулебяки тут жрать? Вон из-за стола, неблагодарное ничтожество! – отреагировала Наташа. – Витя, никакой культуры в твоих детях нет. Видно, что мать не уделяла их воспитанию никакого внимания. Так что хорошо подумай, нужны ли будущему дворянину такие дети.
– Я подумаю, милая.
– И посмотри, как они зажрались. Картошка уже им не влипает в рыло. Рожна им надо!
Ничему великий русский поэт Пушкин Александр Сергеевич глупых людей не учит. Запамятовала, видать, чем впавшая в амбицию старуха закончила, не сумев обуздать свои непомерные желания. Не снилось ей корыто разрушенное. Хотя и про старуху-процентщицу у Достоевского тоже не мешало бы ей вспомнить.
Дед наш, пасечник Шурик[32 - См. рассказы «История навеянная медогонкой», «Вересковый мед».], приезжавший с ульями на гречиху, имел сына ученого. Неудачно как-то я выразился. Не «имел сына ученого», а сын у него был учёным, историком, и был вхож в архивы разного уровня. Историю нашего рода раскопал до XV века. Вот этому ученому сыну было поручено найти корни и мачехиного рода и нарисовать генеалогическое древо. Не смотря на то, что прикатила эта «семейка Адамсов» аж из Казахстана.
– Ты, Серег, уж постарайся там. Мы в долгу не останемся. Навозу там надо будет кому или еще что, так обращайся, – щедро сулил в телефонную трубку папенька. – Главное, чтобы корни дворянскими были. Ну, ты понимаешь сам.
Окрыленная перспективами будущая дворянка, Леника, пытающегося открыть глаза брату, стала изживать.
– Вить, у тебя дети голодные ходят, – говорил Леник. – А Наташа твоя больно ушлая – при плите все время и сама сыта и дочку покормит.
– Да чем она там покормит?
– Как чем? Придушит индюка да сготовит. Не дохнут еще индюки то?
– Индюки, – папаша задумчиво почесал лысину. – Несколько штук сдохло, но это же от естественных причин! При чем тут Наташа?
– Голод тому причина.
– Съели и съели. И на здоровье. Они же не обязаны тут голодные сидеть.
– А дети обязаны голодными сидеть?
– Они у нас привыкшие.
– Вить, у тебя свои дети босые ходят, а у Насти шесть пар босоножек.
– Ей Светка старые отдала, – отмахивался беспечный Виктор. – Себе новые купила, а Насте старые.
– Какие старые? Что ты городишь? Они же только появились еще.
– Это у нас только появились, а в Москве уже не модные, – науськанный любимой супругой плешивец твердо стоял на своем. – В Москве мода быстро меняется, это мы в провинции прозябаем.
– Нечего бывшему зеку у нас делать, а то девочку Настю испортит! – включилась Наташа. – Кому она потом порченная будет нужна?
И пьяный дед Борис Николаевич, поднимая мутные как у Вия глаза, безумно поддакивал, грохоча стаканом по столу:
– Понимаш!
– Было бы там что портить… – вставил свои «пять копеек» я.
– Тебя забыли спросить, баран волосатый! Ты вообще в сексе ничего не понимаешь!
Затеяла Наташа пару раз громкие скандалы[33 - Традиционно мачехой выдвигались обвинения в сексуальных домогательствах. В данном случае добавились и аналогичные инсинуации в отношении домогательств к Насте.], когда Леник в гостях был и, оскорбленный в лучших чувствах, он перестал к нам ездить.
– Вить, поступай, как знаешь! – в сердцах плюнул Леник. – Но попомни мои слова – добром все это не кончится! Доведет тебя эта жадная стая мелких, ничтожных людишек до зоны. А на зоне таким как ты не жизнь.
– У меня своя голова на плечах, – кричал папаша, воздев над головой руки со сжатыми кулаками и яростно потрясая ими. – Не лезьте в нашу семью! Мы с Наташей счастливы! Ты сначала своих детей заведи, а потом будешь меня учить, как их воспитывать! Наташа им милость сделала, что город бросила и приехала заботиться, а они, твари неблагодарные, еще и недовольны. Они на руках ее должны носить, а они грызутся с ней как собаки за кость!
– Угу, гроб на руках только понесу, – вполголоса пробормотал я. – Вот и вся заслуженная ею благодарность.
– Ты что там сказал? – бешеным крокодилом окрысился на меня папаша.
– Да ничего такого. До свидания сказал Ленику.
– Смотри баран, доиграешься у меня! Еще не знаешь, с кем связался, – опять завелся как заевшая грампластинка на патефоне кокаиниста отец. – Напишу, куда следует! На зону законопачу! Сгною! Весь в мать пошел – такой же дебил! Та только благодаря мне в дурдом не попала!
– Да знаю я уже, с кем связался, – ответил, уходя готовить свиньям. – Мать-то не трогай. А дебилом я могу только в тебя быть.
– Что ты сказал? Ты кому это сказал? А ну иди сюда, выродок волосатый! Куда пошел? Немедленно вернись! Тебе отец приказывает! Учти, что посеешь, то и пожнешь! Как ты меня не уважаешь, так и к тебе не будет никакого уважения.
– Больно мне надо ваше уважение…
– Урод, ты кому это сказал? А ну стой, скотина!
Вслед неслись угрозы, проклятия и даже слюна, которой обильно брызгал шагающий за мной страхель Витя. Правда, перейти от оскорбления словом к оскорблению действием он так и не рискнул. А когда в моих руках появился топор, которым я стал колоть щепу для розжига костра, то великовозрастный страхуил и вовсе предпочел ретироваться в дом, от греха подальше. Спиной ко мне он на всякий случай не поворачивался. Так и пятился до самого крыльца, раскорячившись как самец мадрила, боясь явить мне свою раскормленную корму.
Хотя, признаться, у премудрого плешивца Вити и до появления в нашей нелегкой жизни, могущей послужить яркой иллюстрацией для укрепления духа переживающим людям, любимой супруги Наташи, были напряженные отношения с боевитым младшим братом. Он, когда освободился, все лето у нас дома прожил и питался в основном одними змеями. Змей тогда по лесам было видимо-невидимо, вроде как сейчас нахлебников на шее народной в спортивных федерациях. Утром как уйдет в лес, так к вечеру приходит с грибами и полным пакетом змей. Он как-то в шутку, на сенокосе, бросил бригадиру в сапог ужа. Тот стал обуваться после сытного обеда, а в сапоге змея! Два дня потом поносом исходил, от страха. А сам Леник змей жарил и харчился ими, щедро делясь с нами.
Леник, проведя первое лето свободы у нас, предлагал Вите построить дом на два входа в пригороде Клиновска, на участке, принадлежащем сестре Нине.
– Вить, у тебя двое детей. Да и ты не век же будешь тут директором, – пророчески вещал Леник. – Надо о будущем подумать. Давай я построю дом на двоих. Захочешь – сам жить будешь. А не захочешь, так детям твоим будет, где жить, когда вырастут.
Причем от сановного брата Вити требовалась только помощь в предоставлении стройматериалов, за которые Леник собирался платить из своего кармана. А строительство дома целиком взял бы на себя. Премудрый пескарь Витя от заманчивого предложения отказался, заявив:
– Мне и тут неплохо! А если на повышение пойду, то жилье предоставят! А дети пускай сами о жилье думают! Будут хорошо работать, им жилье и так дадут. Я вон ничего не строил и все время при жилье! Учитесь, щеглы!
– Вить, это все временно. Сегодня при жилье, а завтра нет. Жизнь меняется.
– Да ничего не меняется. Такие люди как я при любой власти нужны.
– Да что с тобой, дураком, разговаривать? – досадливо махнул крепкой рукой Леник. – Учился ты, учился, да видать заучился. Живи, как знаешь.
– И буду жить, как знаю! Еще приползете ко мне! Не знаете, с кем связались!