Ошибка императора. Война

Даже арестанты просили, чтобы их употребили в работу. Узнав об этом, Корнилов на паровом катере явился к ним на их мрачный блокшив[90 - Старое несамоходное судно (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%80%D0%B0%D0%B1%D0%BB%D1%8C), оставленное в гавани (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%B0%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D1%8C).], стоявший на мертвых якорях в самой глубине Корабельной бухты, и, сказав, что им предоставляется шанс загладить свою вину, велел освободить всех, не исключая закованных в кандалы.

Весь город принял военный вид, работа кипела без малейшего принуждения. Кто имел лошадь, сам отдавал ее на бастионы доставлять снаряды и землю. Дети тащили лопаты, женщины и девушки носили воду и пищу. Рабочие таскали землю в корзинах, в мешках, в полах шинелей.

Из команд, снятых с кораблей, стали формировать батальоны под начальством корабельных командиров для действий на берегу.

Адмиралы Корнилов и Нахимов все последующие дни после заседания Военного совета формировали и осматривали команды, следили за вооружением батарей Северной стороны. Помимо всего, Нахимов расставил боеспособный флот вдоль всей бухты и любое движение неприятеля по Северной, вплоть до Инкермана, было бы остановлено мощными корабельными батареями.

Через несколько дней сильные ветры и глубинное движение воды разбросали затопленные корабли. Тогда между Михайловским и Николаевским фортами были дополнительно затоплены ещё несколько старых кораблей.

Союзники совещаются

А тем временем в первой половине сентября на берегу реки Кача, берущей своё начало на северных склонах главной гряды Крымских гор, весьма опасной во время таяния горных снегов и осенних ливней, в большой штабной палатке собрался Военный совет союзников.

Посередине импровизированного помещения возвышался большой сколоченный из досок деревянный стол, покрытый зелёным английским сукном (зелёный – нейтральный цвет, отсутствующий на флагах союзников), на котором была расстелена утыканная разноцветными флажками большая карта местности.

В палатке было шумно, пахло потом и табаком. И поверх этого привычного армейского духа витал тонкий ароматный запах яблок, плетёная корзина с которыми стояла на отдельном столе недалеко от входа. Рядом с корзиной в большой плоской вазе горкой лежали кисти крымского винограда, сочные персики и груши.

После недавно одержанной победы, заставившей отступать русскую армию к Севастополю, настроение присутствующих было приподнятым.

Не стесняясь главнокомандующего союзной армией английского генерала Реглана, в это время разглядывающего карту у стола, офицеры вели себя достаточно беспардонно.

Командир второй английской дивизии генерал Лэси Ивэнс что-то смешное рассказывал коллеге, генералу Каткарту, они шумно хлопали друг друга по плечу и смеялись. Остальные генералы тоже громко разговаривали, вспоминая своих товарищей, погибших во время недавней битвы, смачно грызли яблоки, жевали виноград, выплёвывая косточки на земляной пол. Дабы, не дай Бог, не капнуть на мундир и не запачкать руки, мягкие придавленные при транспортировке персики ели редкие смельчаки.

Сам командующий в разговорах участия не принимал. Он периодически нетерпеливо поглядывал на часы и при этом что-то недовольно бурчал себе под нос.

Совещание не начиналось: маршал Сент-Арно, командующий французскими войсками, запаздывал.

В самом углу, примостившись на табурете, сидел британский корреспондент Уильям Рассел, с сосредоточенным видом писавший очередную статью в газету The Times о победе союзнических войск. Во рту он держал трубку, набитую табаком, но раскурить её не решался, помня замечание Реглана, недавно высказавшего неудовольствие по поводу зловонного запаха в палатке.

В ожидании Сент-Арно лорд Реглан бросал недовольные взгляды на расшумевшихся офицеров, спорящих между собой о вкладе каждой страны в разгром, как им казалось, русской армии.

Генерал Реглан лорд Фицрой Сомерсет, с октября 1852 года ставший бароном, в свои шестьдесят шесть выглядел старше своих лет, и тому были причины. Давным-давно, ещё в 1815 году, молодой Фицрой в битве при Ватерлоо потерял правую руку, и теперь пустой рукав, прикрытый мундиром специального покроя, постоянно напоминал ему о его героической юности. После травмы Сомерсет непосредственно в военных действиях уже не участвовал. Он исполнял обязанности адъютанта и секретаря при венценосных королевских особах, участвовал в дипломатических вояжах, даже в 1826 году побывал в Санкт-Петербурге в свите герцога Веллингтона, а потом в течение двадцати пяти лет был военным секретарём главнокомандующего британской армией.

В феврале 1854 года барон был произведён в полные генералы и принял неожиданно свалившееся на него предложение правительства Великобритании возглавить английские войска, посылаемые на войну против России. Да ещё с лестным для его самолюбия предложением стать главнокомандующим союзными войсками. Кто же откажется от такого предложения?.. Правда, назначение на эту ответственную должность не прошло легко, Реглану пришлось побороться. И виной всему был француз – командующий французскими войсками маршал Сент-Арно, который очень хотел занять пост главнокомандующего союзными войсками.

И понятно, что с французским маршалом у Реглана сразу сложились, прямо скажем, сложные отношения.

…В начале апреля 1854 года лорд Реглан прибыл в Париж, чтобы в Тюильрийском дворце представиться императору Наполеону III. Там, во дворце, оба командующих и встретились.

Трудно представить себе двух людей, до такой степени не похожих друг на друга. Реглан – честный, прямолинейный, весьма медлительный и в мышлении, и в движениях английский аристократ, и французский маршал – выходец из мелкобуржуазных низов, авантюрист по натуре, никогда не останавливавшийся даже перед границами уголовной наказуемости.

Однако Сент-Арно был человеком быстрой сметки и очень тонкого чутья. Недаром он уловил веяние времени и, будучи начальником 2-й дивизии Парижской армии, принял сторону недавно избранного президента Франции Луи Наполеона Бонапарта и вскоре стал военным министром. В декабре 1851 года Арман Леруа де Сент-Арно стал одним из главных участников государственного переворота, создавшего империю Наполеона III, избив при этом несколько тысяч мирных французов на парижских бульварах. В награду за этот «подвиг» он был произведён в маршалы.

Сент-Арно всю жизнь провёл на войнах, а аристократ Реглан последние два с лишним десятка лет не видел ни войны, ни лагеря и в военном деле смыслил очень мало.

И, конечно, уже в Париже между командующими сразу же возник деликатный вопрос: кто будет главнокомандующим союзными войсками? Кому будут подчиняться турецкие войска?

Очутившись вскоре в Стамбуле, изворотливый француз попытался в привычной для себя манере, нахрапом и обманом, подчинить себе для начала Омер-пашу, командующего турецкими войсками, чтобы потом уже заявить о своих правах на общее руководство. Но тут Сент-Арно ошибся: во-первых, турок не согласился на предложение француза, а во-вторых, маршал упустил из виду, что при лорде Реглане в то время находился наш старый знакомый, посол Англии в Турции лорд Стратфорд Рэдклиф (ему так и не дали отдохнуть на родине). Опытный дипломат ласково и тактично свёл к нулю все попытки француза стать начальником над всеми союзными войсками.

Так генерал Реглан был утверждён командующим всеми войсками, напавшими на Крым и Севастополь в 1854 году…

…Шум в палатке усилился. В ответ на обидные колкости одного из английских генералов в адрес турецкого командира дивизии Сулеймана-паши раздались возмущённые голоса его коллег. На ломаном английском и достаточно громко турки, присутствующие на совещании, перебивая друг друга, с негодованием стали возмущаться несправедливыми, на их взгляд, претензиями английского генерала.

– Сэр! Ваша правда нет! – злобно возражал Сулейман. – Зуавы… – и он, подняв руки вверх, видимо, призывая Аллаха в свидетели, что-то залопотал на своём, турецком.

Услышав, что ругают зуавов, тут уже не выдержали французы и встали на защиту своих колониальных собратьев по оружию.

Атмосфера накалялась, шум усиливался, и казалось, что вот-вот распри дойдут до рукоприкладства.

Реглану наконец это надоело. Единственной рукой он грохнул по столу, воскликнув:

– Господа, прекратите ссориться и делить победу! Сражение за Севастополь ещё не выиграно. Русские отступили, сохранив армию. Всё только начинается. Милорд, будьте так любезны, – обратился он к начальнику кавалерии лорду Лэкэну, – успокойте господ офицеров.

Пользовавшийся уважением среди офицеров генерал-кавалерист Лэкэн, картинно разгладив двумя руками усы, уже было хотел произнести речь, как, поддерживаемый командиром первой пехотной дивизии генералом Канробером, в палатку вошёл французский командующий. Следом, учащённо дыша, платком вытирая пот с лица, появился генерал Пьер Боске.

Командующий тихо поприветствовал присутствующих и последовал к столу, встав рядом с Регланом. Канробер и Боске скромно остались стоять у входа.

Внешний вид маршала и без наставлений Лэкэна заставил всех притихнуть. Многие знали, что французский командующий болен и что болезнь прогрессирует, но лицо маршала на этот раз было бледнее обычного, взгляд потухший, поступь неуверенная, голос слабый с хрипотцой…

Отдав военный поклон маршалу, французские генералы на секунду замерли, вытянувшись перед ним по стойке смирно. Англичане, хоть и не стали кланяться французу, но с сочувствием посмотрели на него, и шум тут же затих совсем. Установилась тишина, прерываемая звуками извне.

При виде маршала Сент-Арно журналист, оторвавшись на минуту от написания статьи, усмехнулся. Он вспомнил недавно переданную ему из Варны статью в New-York Daily Tribune, подписанную неким Карлом Марксом: «Теперь нельзя пройти по улицам Лондона, чтобы не увидеть толпу, стоящую перед патриотическими картинами, на которых изображена интересная группа «трех спасителей цивилизации»: султан, Бонапарт и Виктория». В этой статье Маркс иронично приглашал читателей ознакомиться с портретом ставленника Наполеона III, французского маршала Сент-Арно – кутилы, нечистоплотного финансового игрока с сомнительными моральными поступками и прочими пороками.

И вот этот кутила перед ним… Больной, несчастный, немощный… Рассел почувствовал некоторую жалость к нему и, вздохнув, захлопнул свой блокнот.

– Теперь все в сборе, – вяло произнёс Реглан, – начнём, пожалуй.

Сент-Арно взглянул на карту и, недовольно хмыкнув, переставил один из флажков, воткнув его в другое место, буркнув при этом:

– Дивизия Боске левее, милорд. Много левее, – а затем добавил: – Начинайте, сэр!

Бросив на француза недовольный взгляд, для вида откашлявшись, Реглан стал говорить.

– Господа! – с пафосом начал он свою речь. – Перед нами, как вы понимаете, – Севастополь, крепость Крыма, в свою очередь являющегося крепостью России. Обладать этими крепостями весьма почётно и выгодно. До нас владеть ими пытались многие, и турки в том числе. Но вот пришли мы!.. И пришли, надеюсь, надолго. О чём свидетельствует наша первая успешная битва с русскими.

Русские войска отступают в направлении Севастополя. И нам надо успеть занять Северную сторону территории города, а потом…

– Однако их армия не уничтожена, – бесцеремонно перебил главнокомандующего маршал Сент-Арно. – Рано трубить о победе. Трудности ещё впереди.

– Успешная – не значит победная, – огрызнулся Реглан. – Я хотел сказать, что русские дивизии, войдя в город, весьма сильно укрепят гарнизон Севастополя. А потому мы должны опередить их… Прошу высказываться, господа!

Два французских генерала почти одновременно выкрикнули:

– Чего тут думать? Надо захватывать Северную…

Однако их товарищи не торопились с выступлениями. Они ждали, что скажет маршал. А тот, хмуро разглядывая карту, не спешил высказываться. Терпеливо молчал и Реглан.

Уже вошло в привычку, что в силу своей некомпетентности в тактике военных действий (собственно, и стратегии тоже) лорд Реглан, не выслушав точку зрения Сент-Арно, первым своего мнения на подобных совещаниях не высказывал.