Светлейший

Разрезая форштевнем морскую гладь, линейный корабль «Ибрагим-бей», флагман турецкой эскадры, состоящей из более шестидесяти кораблей, подходил к берегам Крыма, в район деревни Алушта.

Корабль плавно переваливался с борта на борт, в такт качке привычно скрипели рангоут и такелаж, изредка хлопали паруса.

В тусклом свете бортовых огней на юте[77 - Верхняя палуба в кормовой части парусных военных кораблей.], помимо корабельной вахты, стояли три человека: капудан-паша[78 - Командующий турецким флотом.] Ахмед-бей, трапезундский сераскер паша Гаджи Али-бей и французский офицер-советник, к которому турецкие военачальники уважительно обращались по имени: господин Пьер. Они беседовали.

Нижняя палуба корабля была покрыта телами спящих солдат и с высоты юта казалась груботканым разноцветным ковром с двумя неровными дорожками по краям – проходами, по которым, стараясь не наступить на янычар, выполняя команды вахтенного офицера, бегали матросы. Топот ног и громко подаваемые команды корабельных офицеров измучившимся за ночь от духоты, влажности и качки османским солдатам спать не мешали. То тут, то там раздавались сонные вскрики, чмокание, бессвязное бормотание.

Корабль немного тряхнуло: паруса поймали галфвинд[79 - Ветер, дующий поперек пути корабля под прямым углом.].

– Верхние паруса убрать, нижние зарифить! – раздалась команда вахтенного офицера. Загудели свистки. Послышался мягкий топот босых ног.

С нижней палубы на верхнюю побежали матросы. С разбега запрыгнув на ванты, ловко перебирая руками и ногами, они устремились вверх по мачтам, где тут же разошлись по реям.

– Надеюсь, русские нас не ждут? Что-то не видно условного огня для высадки, – осматривая в подзорную трубу едва различимую полоску берега, произнёс капудан-паша.

– Уважаемый Гаджи, вы уверены в людях хана Девлет-Гирея? Они не подведут?

– Адмирал, дайте команду погасить огни. Чем позже нас увидят, тем лучше, – рассматривая в трубу берег, проворчал советник. – Не нервничайте и не торопитесь. Держитесь мористее, пусть подтянутся остальные корабли.

Француз говорил неторопливо, с достоинством, переходящим в нравоучение.

– Торопливость, уважаемый Ахмет-паша, как говорит ваша пословица, есть свойство шайтана. Только терпеливый может закончить дело, торопливый – навредит. Люди нового хана на берегу расставлены. В любом случае, ни один гонец с вестью о нашем прибытии до штаба русских скоро не дойдёт, его перехватят татары. Девлет-Гирей, как никто, в этом заинтересован: султан последний шанс ему дал. А условный огонь… появится, будьте покойны.

Советник опустил трубу, подошёл к небольшому столику, удобно устроился в кресле, не спеша набил табаком курительную трубку, разжёг её и, выпуская первый клубок дыма, произнёс:

– А турецкий, господа, табачок – какая прелесть! На короткое время он замолчал, наслаждаясь первыми за сегодня затяжками, затем продолжил: –Ну, так вот! Как донесла разведка, и заметьте господа, данные наших агентов совершенно совпали с донесениями вашего Девлет-Гирея, – редкий случай, в Алуште гарнизон небольшой, сто, сто пятьдесят человек и всего две пушки на крепостных укреплениях, защищающих пристань. В Ялте тоже немного – чуть больше двухсот человек. И вообще русских солдат в Крыму не более трёх тысяч. Надеюсь, с тридцатитысячным десантом вы с ними легко справитесь, господа.

А сейчас, адмирал, ваша задача не промахнуться мимо Алушты и быстро высадить десант. Внезапность, господа, не последнее дело в данном случае. Заняв Алушту, Ялту и Гурзуф, надо будет как можно скорее продвинуться в глубь полуострова, а оттуда – на Перекоп. Закрыть наглухо нужно ворота в Крым.

– Всё в руках Аллаха, уважаемый господин Пьер! Нынешний хан, Сахиб-Гирей, так просто не уступит свой трон Девлет-Гирею. Нет единства в Крыму, и это плохо! Двоевластие не будет способствовать успеху. Надеюсь, наш десант подтолкнёт колеблющихся. Думаю, беи на совете большинством изберут Девлет Гирея, не посмеют на этот раз ослушаться султана, да хранит его Аллах, – сложив молитвенно ладони, Гаджи-бей опять прошептал: – Всё в руках Аллаха.

Немного помолчав, он обратился к адмиралу:

– Надеюсь, ветра или их отсутствие нам не станут помехой, высокочтимый Ахмед-бей. Погода в Крыму изменчива, а ну как ветра подуют в другую сторону?! Хватит ли парусов у наших кораблей? – если не насмешливо, то с некоторой долей иронии произнёс сераскер.

Капудан-паша недовольно посмотрел на сухопутного коллегу:

– Все ветры – наши, уважаемый Гаджи-бей. Стелется ветер, прижимаясь к поверхности моря, – нижние паруса и марселя работают. Если ветер повыше – наполняются тугие брамсели. Над морем тихо – дуются верхние паруса. Не переживайте, десант высадим быстро и по месту.

Вы, господа, ответьте мне на вопрос: почему, несмотря на хоть и длительные, но переговоры о мире с Россией, султан, да светится имя его на небесах, решил всё-таки высадить десант?

Адмирал посмотрел на француза. Тот отвернулся, сделав вид, что не слышит. Ахмед-бей продолжил.

– Когда мы в Трапезунде[80 - Город Трабзон (совр.), Турция.] ожидали сигнала на выход в море, сказывали мне близкие люди к верховному визирю, да ниспошлёт Аллах и ему здоровья, что вопрос подписания мирного договора Блистательной Порты с русскими – дело решённое. И, скорее всего, он подписан уже. А тут мы с десантом?!..

– Сиятельному султану нашему лучше знать, – уклончиво ответил Гаджи Али-бей. Подумав, добавил:

– Два года назад[81 - 1772 год. Подписан Карасубазарский мирный договор между Россией и Крымским ханством.] крымские татары мирный договор в Карасубазаре с русскими без ведома султана подписали… – сераскер резко махнул рукой. – Наказывать за это своеволие надо. Хан Сахиб-Гирей слабым оказался, не смог усмирить беев, перебежавших на сторону русских. Девлет-Гирей наведёт теперь порядок. И потом, даже если и заключит верховный визирь мирный договор с Россией! И что? Его ещё султан должен утвердить?! Независимость татар?!..… Это, почитай, с Крымом распрощаться… А Крым султан не собирается отдавать. А ещё забыли вы, господа, про сераскера русского Пугачёва. Чернь поднялась на борьбу с царицей и неизвестно чем всё закончится. Задача наша – помочь этому Пугачёву, и тогда русские часть своих войск снимут с фронтов. А тут мы ещё с тыла… Пусть царица выбирает, что ей лучше – защищать независимость татар аль бунтовщиков подавить, которые Москву грозят захватить. А вы, уважаемый Ахмед-бей, спрашиваете зачем десант…

– Справа – пятнадцать, на берегу вижу огонь! – раздался с марсовой площадки голос вперёдсмотрящего.

– Ну вот, адмирал, а вы переживали. Русские нас не ждут: сигнал – подтверждение тому. Девлет-Гирей своё слово держит, его люди на месте. Он через Кавказ до Крыма добирался. Наверное, уже где-то в районе Алушты ждёт нас. А ведь предлагали ему с нами плыть… отказался, – ворчливо произнёс француз.

– Сегодня воскресенье, уважаемый господин Пьер. Не рассчитывал я добраться до Крыма так быстро, да попутные ветры нам благоприятствовали. В священных книгах писано: в субботу, воскресенье и во вторник нежелательно кроить одежду. Потому как суббота – день обмана и вероломства: соплеменники Пророка козни в этот день ему строили. Воскресенье – день…

– Пророка как-то спросили о воскресенье, – перебил адмирала француз, – и тот ответил: «Воскресенье – день, когда сажают деревья и строят дома». В воскресенье, уважаемый Ахмед-бей, Всевышний начал сотворение мира. А ещё говорят, именно в этот день был создан Рай и посажены райские деревья. Воскресенье – очень удачный день, господа. Спасибо ветрам, посланным вашим Аллахом. Разобьёте русских и восстановите рай на священных землях благодатного Крыма.

Капудан-паша уважительно взглянул на иностранца, знавшего толкование законов их веры не хуже муфтия, и возражать не стал.

Гаджи-бей как истинно верующий в учение Пророка и презирающий всех иноверцев негромко, но чтобы его слышали, повторил слова француза:

– «И был создан рай и посажены райские деревья…». Верно говоришь, уважаемый господин Пьер. Это так! Аллахом посажены эти деревья… – сераскер вознёс руки и наставительно продекламировал: – На земле нет места иноверцам!.. Мир – это огород, в котором одно растет, второе дозревает, а третье погибает. И так бесконечно… Нет Бога на свете, кроме Аллаха. Он этот мир задумал, и не нам его менять.

С чувством лёгкого превосходства Гаджи-бей посмотрел на француза – последнее слово осталось за ним, истинно верующим в Аллаха, и Гаджи-бей ухмыльнулся.

Капудан-паша облокотился на планшир[82 - Деревянные перила поверх судового фальшборта.] леерного ограждения и продолжил рассматривать тонкую ниточку береговой кромки. Мысленно адмирал уже расставлял на Алуштинском рейде свои корабли для высадки десанта.

Над палубой разнеслась дробь барабана.

– Ставить триселя! Нижний лисель, фок-грот-лиселя вынести! – зазвучала команда вахтенного офицера. Корабль ожил. Заспанные солдаты нехотя стали подниматься. Палубы превратились в растревоженный муравейник. На бизань-мачте флагмана взвился сигнал «Следовать за мной».

Обрывистые берега Южного побережья Крыма во все времена доставляли мореплавателям массу неудобств, граничащих со смертельной опасностью. Небольшие заливы, врезанные самой природой в глубь скалистых берегов, являли собой большую ценность, и со времён тавров заселялись в первую очередь.

Небольшая деревенька Алушта разбросала неказистые домишки вокруг пристани, где ещё со времён владычества генуэзцев швартовались небольшие морские суда.

По Карасубазарскому договору эту пристань, как и саму Алушту, прикрывал русский пост из ста пятидесяти егерей Московского легиона при двух лёгких орудиях с артиллерийской командой. К посту был прикомандирован десяток казаков. Командовал постом капитан Колычев, в распоряжении которого было ещё четыре обер-офицера.

Потирая глаза, дремотно зевая, капитан нехотя встал с деревянного топчана. Потянулся и, стараясь в полумраке не споткнуться, вышел из похожего на келью помещения.

Стояла тихая погода, какая бывает в Крыму в середине лета. Начинающее сереть небо и тёмное морское безбрежье показались ему мрачными и скучными. Даже дельфинов, привыкших гнать рыбу, и тех не было видно. Пустынное море, пустынный берег, не за что зацепиться взглядом. Лишь у самого горизонта на фоне небосклона виднелись похожие на облачка небольшие тёмные пятнышки.

Потянуло прохладным ночным бризом, капитан передёрнул плечами, и опять глубоко и с удовольствием зевнул. Со стороны, где располагалась батарея из двух пушек, доносился многоголосый храп: из-за духоты в помещениях крепости орудийная прислуга и казаки спали на открытом воздухе, рядом с пушками. Немного правее, в саженях двадцати, звякнуло ведро: повара отправились за водой. Прокричали первые петухи, потянуло дымком… Деревня просыпалась.

Утро. Начинался жаркий день – 17 июля 1774 года – воскресенье. Колычев по-хозяйски осмотрел крепостные укрепления и, найдя их в относительном порядке, направился в сторону поста ночного дозора. Ему навстречу вышел поручик Внуков.

– Всё спокойно, Николай Петрович! Вахту принял. Никаких происшествий за ночь. Поручик Деверей сменился, пошёл отдыхать.

– Ты вот что, подними этого щёголя, подпоручика Флорета, хватит ему дрыхнуть. Пусть тебя заменит, а ты иди – готовь на всякий случай орудия.

– Думаете, попрёт турок? Напрасно командир батальона Кутузов беспокоится, не рискнут османы к нам в гости пожаловать. Слышите храп? Словно дивизия спит, на три версты слышно.

– Кто знает… Михайло Илларионович зря тоже тревожиться не станет. Подполковник указание от командования получил: мол, информация есть тревожная, так что смотреть приказал в оба. Ты, поручик, объяви своим канонирам: хоть и воскресенье сегодня, а на службу в церковь повременим отлучаться, на посту всем быть.

– Будет исполнено, господин капитан. Только откуда басурманам быть? По дну моря разве что, – поручик махнул рукой в сторону моря и шутливо добавил: – Аль на облаках к нам сверху могут подкрасться…

Не сговариваясь, оба офицера одновременно посмотрели в сторону моря. И оба в немом изумлении застыли. На фоне всё более светлеющего неба тёмные точки на горизонте превратились в облака странных очертаний и прямо на глазах множились и росли в размерах.

– Поручик, трубу, живо!