Светлейший

– Не люблю и прямые линии, похожие друг на друга, – завидя недоумённый взгляд Потёмкина и предваряя его закономерный вопрос, тут же пояснила: – До сумасшествия, Гришенька, люблю английские сады, кривые линии, пруды, наподобие озерков…

Григорий лишь пожал плечами. И они оба замолчали. Так и шли молча, предаваясь своим мыслям, и изредка блаженно поглядывая друг на друга.

Вдруг лицо Екатерины стало серьёзным, она нахмурилась.

– Надоел мне, Гришенька, Васильчиков[74 - Фаворит Екатерины II до встречи с Потёмкиным.]. Слава Богу, съехал из дворца к брату своему, да всё чем-то недоволен. Шлёт записки, всё жалуется, всё гарантий просит. Ты, Гришенька, молви Никите Ивановичу, чтоб чрез третьи руки уговорил его ехать к водам, у него грудь часто болит. А там куда-нибудь можно определить, где дела мало. Посланником хотя бы, – и уже совсем раздражённым голосом добавила: – И ведь срамник каков – Сашка… Знает, что не обижу, и всё-таки гарантии в каждой цидульке просит. Две тыщи душ ему пожаловала да денег без меры, мало всё…

Потёмкин не стал комментировать поведение своего предшественника, лишь кивнул в знак согласия, а про себя подумал: «Разберутся. Своего бы не упустить. Железо ковать надо, пока оно горячо!»

Обед шёл своим привычным чередом, но не как обычно оживлённо. Влюблённая парочка находилась, а приглашённые это почувствовали, в поэтически-блаженном состоянии. И Григорий, и Екатерина старались не встречаться взглядами, дабы невзначай не разрушить ту тонкую нить духовной близости, что связывала их там, в парке. И гости проявили необычную (хотя и с большим трудом) любовь к молчанию: говорили мало, соблюдая тишину, зато ели много, жестами руководя слугами. Екатерина оценила эту деликатность.

Стол, как всегда, отличался изысканностью и разнообразием. Слуги прислуживали молча, степенно, с достоинством. Они мало вникали в ситуацию, возникшую за столом. Не до этого…

Украшенные зеленью и лимонами аршинные стерляди, так любимые Паниным и Потёмкиным, спаржа, толщиной с хорошую дубину, белая телятина, супы, салаты и прочее – всё это подавалось на блюдах тончайшей работы итальянских мастеров, и это требовало от слуг максимальной внимательности и осторожности. А ежели что – на заднем месте долго сидеть не сможешь! Какие там разговоры?..

Императрица ко всем этим кулинарным излишествам относилась равнодушно, предпочитала простую пищу: разварную говядину с солёными огурцами, квашеную капусту и всё это под соус из вяленых оленьих языков. Ну ещё позволяла иногда откушать слойку с бараниной. Из напитков пила смородиновую воду. Гости пили шампанское, но очень умеренно, дабы не обидеть хозяйку.

Наконец промокнув салфеткой губы, граф Разумовский[75 - Член Верховного совета.], не стесняясь фаворита, на правах личного друга государыни пожаловался ей:

– Ропщут, матушка, члены Государственного совета, недовольны они назначением в совет Григория Александровича, князь Орлов Григорий Григорьевич – особенно. Генерал-прокурор, князь Вяземский тоже с обидою на тебя. Записку, что ты ему передала, в которой указание даёшь присутствовать на заседании совета Григорию Александровичу, он держит как документ твоего оскорбления и неуважения.

Как же так, говорит, Потёмкин не ровня нам, лишь третий класс имеет. Несправедливость чинит государыня наша.

– Ты, Кирилла Григорьевич, успокой сих господ, не время обиды держать. Григорий Александрович много пользы принесёт и на сим посту. Это я должна обижаться на вас всех. Мирный трактат не можем подписать с турками, вор и злодей Емелька к Москве подбирается, самозванка Тараканова не поймана и злодеет супротив меня в Европах. Молчу ужо про Крым. Забыли нешто? И ты, Никита Иванович, тоже уразумей…

Договорить Екатерина не успела, двери неожиданно открылись.

Дежурный офицер, щёлкнув каблуками и вытянувшись по стойке смирно, доложил:

– Ваше императорское величество, срочный пакет от князя Барятянского из Парижу.

Екатерина нахмурилась:

– Что так срочно? Канцелярия для этого, поди, есть.

– Ваше величество, это я распорядился всю срочную корреспонденцию доставлять мне не мешкая. Дозвольте пакет вскрыть, – произнёс Панин.

– Хм… обедаем, чай, – недовольно проворчала Екатерина. – Ладно, Никита Иванович, читай.

Треск сургуча и шуршание открываемого пакета приковали внимание присутствующих к Панину. Никита Иванович развернул короткое послание.

– Есть Бог на свете, ваше величество. Князь Барятянский пишет: 10 мая 1774 года умер король Франции Людовик XV. от оспы в Версале представился, царство ему небесное.

Наступила тишина. Все повернули головы в сторону императрицы, и перекрестились. Потёмкин зашептал молитву. Екатерина склонила голову, и тоже перекрестилась.

– Вот видите, господа! – очень тихо произнесла она. – Бог на самом деле есть. Главный наш враг, султан Мустафа в январе сего года покинул сей бренный мир, нынче – король Франции. Всё как-то ко времени. Это ли не знак свыше? Подписывать теперь договор потребно, Никита Иванович, подписывать… Французам теперь не до турок…

А на Пугачёва силы поболе, до двадцати полков, как просит Чернышёв, с фронта теперь снять можно. Григорий Александрович, помнится, просила тебя разобраться с французами, что деньгами помогают «маркизу» Пугачёву. Теперь, что уж?!.. Бог с ними, с французами, и заговорами супротив нас, не будем тревожить душу усопшего. И так басурмана разобьём.

Императрица встала.

– Ты, Никита Иванович, хлопочешь о брате своём – командовать войсками он хочет, что на Пугачёва посылаем, – Екатерина многозначительно посмотрела на Потёмкина. – Как считаешь, Григорий Александрович?

Панин встревоженно взглянул на фаворита. Потёмкин ответил не сразу. Отхлебнул морсу, промокнул салфеткой губы и степенно произнёс:

– Думаю, ваше величество, просьбу Никиты Ивановича уважить надобно. Пётр Иванович, опытный в делах подобных, разобьёт злодея. А как появится возможность, в помощь ему непременно генерала Суворова послать нужно.

– Суворова?!.. – императрица удивлённо взглянула на фаворита.

«Умно… Ай, да Потёмкин. Верно мыслит. Характер у Александра Васильевича не очень, зато авторитет в войсках отменный. Опять же, по дочке своей хлопочет, просит пристроить её во фрейлины ко мне. Что ж не помочь-то теперича?!»

– Дело говоришь, Григорий Александрович. Вдвоём-то сподручнее будет, живо побьют бунтовщика.

«Заодно и пригляд будет за братцем Никиты Ивановича. Вон, силища какая под его началом собирается. И Москва недалече, опасно. Мало ли что в башку ударит этим братьям», – мысленно подумала Екатерина и вслух произнесла:

– Что ж, пусть так и будет. Распорядись, Григорий Александрович, указ о назначении Панина Петра Ивановича подготовить, подпишу непременно. Апосля и Суворова можно назначить.

Теперь уже Потёмкин вопросительно посмотрел на Екатерину, Панин и Разумовский – тоже. Все знали, сия процедура – указы о назначении в войсках – лежала на Военной коллегии, графе Чернышёве!.. Екатерина усмехнулась:

– Назначаю я Григория Александровича вице-президентом Военной коллегии. Граф Чернышёв[76 - Президент Военной коллегии.], надеюсь, не обидится. Заодно и классом Потёмкин сравняется с вами, господа, всё меньше обид будет. А воинское звание для новой должности Григория Александровича – дело поправимое.

Государыня сделала паузу и, потирая виски, томно произнесла:

– Голова разболелась, и пойми, от чего: от радости аль печали?! Человек, хоть и француз, а помер, – царство ему небесное. Пойду я, господа. Десерты без меня употребите.

Оправляя складки платья, Екатерина, не обращаясь ни к кому лично, произнесла:

– Вы, господа, южным нашим границам, Крыму, больше уделите внимания, неспокойно там. Говорила как-то ужо, покойный граф Воронцов Михаил Илларионович, царство ему небесное, обращал моё внимание на сию вечную угрозу со стороны крымских татар. Доклад его «О Малой Татарии» давно лежит у меня. Так я спрашивала тогда командующего войсками Петра Панина: нельзя ль поколебать в верности Порте оттоманской народы крымскотатарские, мысли им внушить к составлению у себя независимости от любого правительства. Говорю ему: скажи им генерал, помощь окажем повсеместную. Аль не так Панин спрашивал, аль ещё чего, но и хан и татарская знать отказом тогда мне ответили. Вот и пришлось силой действовать. Князь Долгорукий справно потрудился в Крыму. Разбил хана, заставил татар в Карасубазаре договор о независимости Крыма от турок подписать и мир с нами заключить, – Екатерина задумалась.

– Еникале и Керчь получили мы в свои владения, ваше величество! – напомнил Панин.

– Вот-вот! Думала: всё, покой станется на границах южных. Татары сами будут жить, не спрашивая на то совета турок! Ошиблась!..

Панин махнул слуге, тот подал ему папку.

– Ваше величество! – порывшись в папке, опять подал голос Никита Иванович, и словно фокусник, выдернул оттуда документ. – Коль про Крым вспомнили, давеча донесение получил от посланника нашего в Крыму, Веселицкого. Через свою агентурную сеть и наблюдения береговых постов, что передвижение турецкого флота контролируют, узнал он наверняка: турки десант готовят на Крым, независимость татар аннулировать хотят, нарушить условия Карасубазарского договора.

– Не позволяйте этого делать, Никита Иванович! Князя Долгорукого настрого предупреди: коль турки появятся, гнать их из Крыма. Раз обещали защищать татар, сие исполнить потребно. В Крыму они хозяева, а с нами мир держать обязаны. Покойны должны мы быть за южные границы свои. А что не все татары хотят мира, никого не держим, скатертью дорога.

Обмахиваясь веером, императрица вышла. Двери за ней медленно закрылись.

***

Турецкий десант

Начало июля 1774 г. Крым.

Забрезжил рассвет, потускнели звёзды. Тёмная полоска горизонта чуть-чуть посерела. После ночной духоты приятной прохладой подул лёгкий бриз.