Светлейший

– Дядю не знаешь?!.. У него всё возможно. Ладно, пойдём. Праздник всё же. Бауту принёс?

Вечерняя публика уже запрудила улицы, и молодым людям опять пришлось основательно потолкаться на пути к намеченной цели.

Неожиданно шумная группа людей с факелами в руках и в масках, изображавших чудищ, весело отплясывая, взяла наших героев в плотный круг. Особенно бесновались двое здоровенных парней. Один них, хлопнув Аскера по плечу и сняв маску, заорал:

– Бонжорно, татарин! – и, глядя на Шахина, смеясь, добавил: – Так это и есть твой хозяин? С нами пошли, повеселимся в «Греческой таверне».

В воздух взлетели петарды, и под общее улюлюканье вся шумная компания двинулась вперёд.

Шахин вопросительно посмотрел на слугу.

– Потом расскажу, хозяин, – произнёс Аскер.

Минут через двадцать, едва не сбив зажжённый фонарь возле входа, ликующая компания ввалилась в таверну. Шахин со слугой остался снаружи. Мысль о предстоящем отъезде за время пути в таверну внесла свои печальные коррективы и несколько охладила желание студента повеселиться. Шахин как-то нерешительно произнёс:

– Я ненадолго, жди, Аскер, – и открыл дверь в таверну.

В нос ему ударил запах дыма от жаровен, табака и духов сеньорит; яркий свет от множества горящих свечей ослепил; шум, прерываемый громким хохотом публики, оглушил. Шахин стоял на площадке возле двери, не решаясь спуститься по ступенькам вниз. На вошедшего молодого человека в восточном халате никто не обратил внимания. Шахин стал внимательно разглядывать зал.

В честь праздника стены таверны были украшены цветными лентами, яркими бумажными узорами и прочей блестящей мишурой. У самого входа, под дверью, за длинным деревянным столом сидели посетители: двое монахов в рясах, рядом – трое мужчин и толстая женщина с яркой раскраской на лице. Компания была без масок и баут. «Монахам не полагается, – решил Шахин, – а троица, очевидно, местные завсегдаи и, судя по их возбуждённым голосам и красным лицам, вина они выпили уже немало. На столе перед ними стояли большие тарелки с мясом и лапшой, и, как ещё успел отметить Шахин, все было полито красным соусом.

Из дальнего угла зала доносились шумные выкрики. Там веселилась большая группа ряженых посетителей в масках и причудливых костюмах. На некотором возвышении, напротив окон, где, как правило, располагалась более знатная публика, Шахин обратил внимание на двух сеньорит, сидевших за столом в широких шляпах и ярких платьях. Напротив – их кавалеры в костюмах римских патрициев. Остальная публика слилась в глазах Шахина в общую малоразличимую галдящую разноцветную выставку масок и баут. Однако это не помешало ему под некоторыми из них узнать особ противоположного пола. Настроение Шахина несколько улучшилось.

И тут Шахин перехватил кокетливый взгляд одной из знатных дам в шляпе. Как принято в Европе, он, как джентльмен, хотел вежливо отвесить ей почтительный поклон, но, на свою беду, не успел: от табачного дыма у него заслезились глаза, и засвербело в носу. Шахин шумно, с надрывом чихнул. Знатная дама громко расхохоталась, показывая своим кавалерам на него пальцем.

От стыда потомок древней династии уже хотел было развернуться и покинуть злачное место, как неожиданно услышал на ломаном итальянском языке:

– Эй, студент! Иди к нам, парень, иди!

Сквозь мутную пелену в глазах Шахин с трудом разглядел знакомую компанию, успевшую расположиться за столами в глубине зала.

– К нам иди, к нам, – кричал синьор, что на улице звал их с собой.

Протерев рукавом халата глаза, Шахин напялил на голову бауту и собрался было направиться к ним, как вдруг с треском распахнулась дверь и сильно толкнула его в спину. В таверну ввалилась очередная компания.

От неожиданного удара Шахин полетел вниз и всей массой своего тела грохнулся на рядом стоящий стол. Стол перевернулся вместе с посетителями.

Звон разбитой посуды, испуганные крики, барахтающиеся на полу в мясе и лапше мужчины привлекли общее внимание зала. Мгновенно установилась тишина.

Заляпанная соусом, обвешанная лапшой, толстая женщина заорала во весь голос, требуя защиты от пьяного хулигана. Посылая проклятья в адрес «чёртова иностранца», мужики накинулись на Шахина. Монахи смиренно отошли в сторону, шепча молитву.

Запутавшись в собственном халате, наш герой лежал на скользком от соуса и разлитого вина полу. Шахин всячески пытался подняться. Однако не получалось: баута наехала ему на глаза, ноги скользили по полу, а опрокинутый им же стол придавил грудь.

Шахин хаотично размахивал руками, стараясь сбросить с себя проклятый колпак и стол, но сильный удар в бок, затем в лицо на мгновение лишил его способности двигаться. А удары продолжали сыпаться. Сквозь общий шум Шахин услышал крик на непонятном ему языке: «Гришка, наших бьют». И на секунду разглядел парней из знакомой компании. Поснимав маски, они бросились к нему на помощь. Завязалась драка.

Шахин с трудом наконец-то встал на ноги. Из его носа хлестала кровь, растерзанный халат покрылся красными пятнами. Ноги дрожали, кружилась голова. Он огляделся, и тут же получил в спину очередной удар.

В это время в зал ворвался Аскер. Вид окровавленного хозяина привел слугу в ярость. Выхватив кинжал, Аскер бросился к нему, и с лёту всадил нож в его обидчика. На голову Аскера тут же опустился стул, а в ногу воткнулось что-то острое. Аскер упал и на мгновение потерял сознание. И тут началось настоящее побоище. Братья Орловы (а это были именно они) своими огромными кулачищами валили всех подряд.

Посетители таверны с восторгом наблюдали за ходом, как им казалось, импровизированной драки. Они кричали, смеялись, радостно хлопали. А когда парень восточной наружности всадил бутафорский, как им казалось, кинжал в тело одного из драчунов, в сторону этого «актёра» полетели цветы.

Но вдруг овации резко смолкли – от боли громко закричал один из участников «представления». Наступила тишина. Драка прекратилась. На полу неподвижно лежали люди. Вокруг их тел расплывались пятна бордовой крови. Окровавленные маски и бауты на полу, стоны раненых убедили публику, что это не спектакль. Посетители бросились на выход. И тут раздался крик:

– Берегись, дозорные бегут!

Чьи-то сильные руки подняли хрупкое тело Шахина с пола. Он застонал и сквозь шум в голове услышал:

– Терпи, паря. Не дай тебе Бог попасть в руки этих живодёров.

Всё тот же парень из знакомой компании легко забросил Шахина себе на плечо и бегом кинулся наружу.

– Алехан, грузи второго татарчонка, грех бросать, – услышал Шахин и потерял сознание.

Два месяца спустя. 1768 год.

Крым. Бахчисарай. Ханский дворец.

Небольшой отряд в десять, – двенадцать всадников утром подъехал к городским стенам Бахчисарая, возвышающимися над речкой Чурук-Су. Большие, дубовые ворота в районе Дарагачьа городская стража уже открыла и четыре пары алчных глаз стражников с живым интересом разглядывали приближающийся отряд, за въезд которого в город рассчитывала существенно пополнить свои кошельки.

Как того требовали правила, перед воротами всадники спешились, за исключением одного, который небрежным движением руки подозвал к себе ближайшего к себе стражника. Тот весьма удивился, злорадно усмехнулся, затем расправил грозно плечи, немного постоял, поговорив с коллегами, а затем не спеша, направился к всаднику, на ходу увеличивая плату за столь обидное к нему, слуге государеву, обращение. Всадник молча подал ему свиток. Раскрыв его, стражник тут же обратил внимание на печать самого хана Кырым-Гирея – грозного и жестокого. А первые строчки текста, где было сказано, что Шахин-Гирей, племянник хана, направляется по личному указанию самого… Дальше читать охранник не стал. Плечи его тотчас поникли, он подобострастно вернул родственнику своего повелителя свиток, низко поклонился что-то пробормотал, и засеменил обратно на своё место. Стражники почтительно склонили головы. Группа беспошлинно вошла на территорию благословенной столицы Крымского ханства.

Проезжая ворота, Шахин почувствовал как тревожно заныло сердце. «Выйду ли обратно?.. – подумал он. – Эти старые ворота наверняка помнят, как много-много лет назад, столицу покидала его семья, направляясь в изгнание. И вот я – Шахин-Гирей, вернулся».

Стук копыт отдавался эхом на пустынных улицах. Город проснулся, но было удивительно тихо. В воздухе чувствовался запах дыма, сдобренный приятным запахом свежевыпеченных лепёшек. Казалось, что жизнь в Бахчисарае замерла, жители зачем-то покинули город, но ощущение это было обманчивым. Утренняя жизнь текла во дворах, – за заборами. Оттуда доносились тихий говор людей, негромкое повизгивание, требующих корма собак, хлопание дверей…

Узкие улочки, глухие заборы, за которыми стояли одно- и двухэтажные дома с плоскими и шатровыми черепичными крышами, далеко выступавшими за стены, и маленькими деревянными балкончиками, навеяли Шахину воспоминания его детства. Вид родного города, детские впечатления, запахи, так не похожие на запахи Венеции, окончательно напомнили ему, что он дома, он – вернулся.

Чем ближе всадники продвигались в направлении ханского дворца, тем явственнее доносился запах кофе, который варили на открытом огне во множестве открывавшихся кофейнях. И этот запах – единственное, что напоминало Шахину, полюбившийся ему европейский город – Венецию.

Вскоре Шахин-Гирей и его охрана во главе с Аскером, подъехали к дому родственников – большому и ещё помнившему следы былого величия. Встреча была желанной: его ждали и обрадовались. Позавтракав, накормив свиту, Шахин облачился в парадные одежды. Отряд продолжил свой путь.

Молодой отпрыск рода Гиреев был хмур, неразговорчив и явно встревожен.

Шахин в парадном голубом нацинальном халате, затянутом широким поясом, белом тюрбане, мягких светлых сапогах чувствовал себя неуютно. Спрыгивая с коня на землю перед воротами ханского дворца, он запутался в полах халата и упал бы, но верный Аскер успел поддержать хозяина.

Высокие горы вокруг дворца с полутропической растительностью, роскошный сад, тёмно-голубое небо над головой, мягкий климат – всё напоминало ему Италию. И от этих сравнений на сердце стало ещё тяжелее. «Зачем я понадобился дяде?..» – в который раз он спрашивал себя.

Родственника хана встретил верховный визирь Назри-бей. Они чинно поздоровались, и какое-то время с интересом разглядывали друг друга.

– Да-да, мой мальчик, не удивляйся, старый я уже. Мы все состарились, кто помнил твоего отца. А ты – совсем взрослый, настоящий воин, – первым произнёс старый царедворец.

Шахин ответил почтительным поклоном.

– Время никого не щадит, дорогой Назри-бей. Буду и я когда-нибудь старым. На всё воля Аллаха!

Назри-бей действительно был старым. Закрытое наполовину седой бородой лицо и лоб испещрены глубокими морщинами; хриплый, словно простуженный голос, старческая осанка – всё говорило о его преклонном возрасте. Но глаза… Глаза старика были весёлыми, озорными и молодыми.

Со слов матери Шахина, визирь обладал большим опытом в дворцовых делах и интригах, пережил на своём посту не одного хана и помнил Шахина ещё мальчиком. И что важно, старый царедворец знал его отца, с которым дружил по молодости. И как раз на это рассчитывал Шахин: друг семьи, можно сказать, поможет, коль потребуется.