Светлейший

Вид проспекта поразил Григория. Везде горели костры. Отовсюду неслись крики, хохот, брань, богохульства и пьяные песни. Трещал барабан, играли медные трубы.

Двери кабаков, винных погребов и трактиров растворены.

Какие-то люди тащили по улице ушаты с хмельным зельем и каждому встречному предлагали выпить за здравие императрицы Екатерины.

Недалеко от пересечения проспекта и речки Кривуши, прямо напротив деревянного госпиталя, дорогу Потёмкину неожиданно преградили четверо пьяных гренадёров. Самый рослый из них держал в руке ведро с вином. Его товарищ, пьяно улыбаясь, зачерпнул из ведра кружкой и протянул её незнакомому конногвардейцу:

– Пей за здоровье нашей государыни!.. Пей за нашу Екатеринушку! Бесплатно, Катька угощает, – на всякий случай уточнил гренадёр с ведром. Вся компания захохотала и тут же заорала очередную здравицу в честь императрицы. В это время со стороны церкви Рождества Пресвятой Богородицы раздался колокольный звон. Пьяные гренадёры заорали ещё громче.

Выбив кружку ударом плётки, Потёмкин вонзил шпоры коню в бока и рванул уздечку. Конь заржал, вздыбился и помчался вперёд, опрокинув гренадёра с ведром.

Повсюду разносился звон колоколов. Жители окраин, ещё не зная, о чём они звонят, недоумённо разводили руками, но, подчиняясь вековым традициям, спешили на этот призыв. Со всех сторон к собору потоками стекались люди.

На площади и примыкающих к ней переулках шумели голоса тысяч людей. Сотни факелов освещали возбуждённые лица. Вдруг шум усилился, толпа взревела. Григорий привстал в стременах, чтобы разглядеть, что происходит впереди. Сердце забилось сильнее: по ступенькам храма в гвардейском мундире поднималась Екатерина Алексеевна. Вслед за ней двигалась небольшая группа, в которой выделялись братья Орловы.

Площадь бесновалась: гремело многократное «Ура!» Плотная масса людей преграждала Григорию путь вперёд.

Мысль, что он вновь опоздает, привела Потёмкина в бешенство.

Соскочив с лошади, вахмистр накинул привязь на ближайшее дерево и, размахивая палашом из стороны в сторону, стал прокладывать себе дорогу в сторону собора. Он, словно хам, которому вдруг дали власть, без разбора наносил удары направо и налево. Из чьих-то разбитых носов потекла кровь: ножны палаша покрылись красными брызгами. Вопли и проклятия в его адрес неслись со всех сторон. До ступенек собора оставалось недалеко. Григорий заметил вышедших навстречу Екатерине священнослужителей. Она вот-вот скроется в храме.

Зарычав от ярости, Потёмкин напролом рванулся вперёд. Но ликующие возгласы «Да здравствует Екатерина!» заглушали рычание Потёмкина.

В это время Екатерина остановилась перед самым входом в храм, повернулась лицом к толпе и величественно подняла руки. Гвардия и конногвардейцы, солдаты и жители столицы – все в знак верности склонили свои головы. Шум на площади разом стих.

Только ничего не замечавший вокруг себя Потёмкин, ревя, как дикий зверь, продолжал прокладывать себе путь. Его рык донёсся до Екатерины. Она с интересом взглянула в сторону этого необычного звука: вид кавалергарда в красном мундире, лихо орудующего палашом, впечатлил.

– Кто это? – не поворачивая головы, спросила императрица.

– Гришка Потёмкин, Катя, – восторженно шепнул ей на ухо Григорий Орлов, – Алехан посылал его в Москву по нашим делам. Видать, только появился. Во прёт, ну даёт!

– Потёмкин? – удивлённо произнесла Екатерина Алексеевна. – Не узнала, богатым будет, – добавила она и, грациозно помахав притихшей толпе, вошла в храм.

Через минуту рядом с бравым конногвардейцем, будто из-под земли, возник Алексей Орлов.

– Потёмкин, прёшь, как буйвол. Вон сколько народу покалечил. Как в Москве?

Потный, тяжело дышавший Потёмкин только и смог произнести:

– Москва с нами, Алексей Григорьевич… Еле успел. Что не по сроку начали?

– Вышло так. Потом расскажу. Собери народ понадёжней и будь недалече. Служба закончится, брать под стражу Петрушу будем, в Ораниенбауме сейчас обретается. Коль драка завяжется с петровскими голштинцами, не влезай, держись подальше. С ними без нас управятся. Наше дело – в Ропшу касатика доставить, пусть там посидит пока. В закрытой карете повезём, вовнутрь либо я сам сяду, либо посади кого. С нами Пассек, Васька Бибиков, Баскаков будут, ты их знаешь. Да, учти ещё: ординарец императора князь Барятинский на нашей стороне. Вместе…

Шум толпы заглушил дальнейшие его слова.

Стоя перед входом в храм, Панин держал за руку своего воспитанника, Павла. Ребёнок хныкал, рёв толпы его пугал, и мальчишка порывался выскользнуть из руки Никиты Ивановича.

– Привёл-таки Павла, – злобно прошептал Орлов. – Хочет провозгласить и его на царство. Ну уж дудки, – и поспешил к собору.

А толпа ревела всё громче и громче…

Солнце клонилось к закату. Стоял тот редкий тихий, ещё не очень жаркий день окончательно вступившего в свои права лета. Конец июня 1762 года, обычный день, обычный вечер… Но лишь малая толика населения огромной империи – в основном жители столицы знала, что у них теперь будет новый государь – Екатерина, законная супруга Петра. «Ну и ладно!.. Не привыкать!» – думали они. И только немногие догадывались, над какой глубокой пропастью в эту ночь оказалось их государство. Как поступят противоборствующие стороны – Пётр и Екатерина! Что скажет армия?!.. Как на это посмотрят соседние страны?!.. Не начнётся ли междоусобная война за власть?!.. Одно неосторожное движение – и…

Карету трясло на ухабах, бросало из стороны в сторону. Переднее колесо гуляло по оси, и казалось, вот-вот соскочит с неё. Кучер это видел, но гнал и гнал, настёгивая лошадей.

Внутри кареты находились двое: престарелый генерал-фельдмаршал граф Христофор Антонович Миних и его адъютант капитан Сергей Вахмистров.

Фельдмаршал спешил в Ораниенбаум срочно повидать императора Петра III. Он дремал – возраст, и потому, устало прикрыв глаза, раскачивался в такт движения кареты. Его треуголка наползла на лоб и еле держалась на буклях парика. Адъютант наклонился ближе к начальнику, дабы, коль слетит, успеть поймать его головной убор.

Капитаном Вахмистров стал совсем недавно и потому, стряхнув дорожную дрёму, тотчас вспомнил недавнюю встречу с друзьями по случаю присвоения ему нового чина.

– Капитан! Как можно стать генералом при Господом Богом данном звании – вахмистр?! Никак не можно, милый Серж! Ты и так уже нарушил волю Всевышнего, – шутили они. Сергей не обижался…

Карету резко завалило набок. Треуголка всё-таки слетела с головы Миниха, но капитан поймал её и теперь, не решаясь нахлобучить обратно, не знал, что с ней делать. Граф продолжал дремать.

Вахмистров грустно вспоминал события последних дней: «Что теперь будет с нами? Екатерине присягать надо, пока не поздно, ан нет, старик предан Петру. И понять можно, почему: император из ссылки вернул его. В звании восстановил, награды… Вот и мчимся к нему в неизвестность».

Тут Миних всхрапнул, ордена на его мундире звякнули, глаза на секунду открылись. Он сонно огляделся, положил голову на маленькую подушечку и, как могло показаться, опять задремал. Но так только казалось. Теперь старый вояка, прикрыв глаза, мысленно искал выход из создавшейся ситуации:

«Опять, как и двадцать лет назад, я в котле событий. Снова переворот. Надо признать: в том, что случилось в Петербурге, виноват сам император. Далась ему эта Дания! – размышлял фельдмаршал. – Месяц назад ещё, в мае, просил его, чуть ли не на коленях умолял не покидать столицу, доверить войска, что на войну с Данией готовились, генералу Румянцеву. Чего проще: приказ генерал-полицмейстеру на арест, голштинцев – под ружьё… И нет недовольных! Не послушал…»

Миних вздохнул. Почему-то вдруг ясно вспомнился один случай, когда император в окружении свиты стоял на крыше Зимнего дворца и глазел на пожар. Горел чей-то дом невдалеке.

– …Ваше величество, ваше величество, только посмотрите, как горит! Как интересно!.. – восторженно кричала его фаворитка, княгиня Воронцова.

Фрейлины пугливо жались к парапету и выдавливали из себя измученные улыбки. Мужское окружение, привыкшее к капризам императора, на пожар не обращало никакого внимания. Двое из них – сующий везде свой нос Гольц и флигель-адъютант короля Пруссии граф Шверин – стояли в стороне от свиты. Ничуть не стесняясь императора, они бурно что-то доказывали друг другу. Рядом с этими молодцами находились двое приставленных для сопровождения Шверина пристава из числа лейб-гвардии. Один из них – Гришка Орлов. Помимо присутствия при флигель-адъютанте, приставы развлекали этого графа шутками и выплясывали перед ним во время шумных застолий. Этакие шутники! Знать бы тогда наперёд, что этот Орлов вытворит, на каторгу сослали бы в два счёта. А теперь… теперь поздно.

От очередного толчка Христофор Антонович открыл глаза. Заметив свою треуголку в руках капитана, он вяло махнул рукой, мол, положи рядом. И опять погрузился в воспоминания.

…Словно завороженный, император смотрел в сторону пожара. На его лице застыла довольная гримаса. На визгливые возгласы фаворитки он не отвлекался. Пётр Фёдорович так и простоял молча до конца пожара.

– Жаль, поздно пришли, господа. Интересно, всё сгорело аль чего осталось? – наконец произнёс самодержец. – Как думаете, Христофор Антонович?

– Думаю, всё сгорело, ваше величество. Вон как полыхало.

– Ничего, наживут ещё. А о чём спорят эти господа, фельдмаршал? – он показал на Гольца и Шверина.

– Видимо, ваше величество, они обсуждают письмо, которое их король вам прислал. Они-то точно в курсе всего, – вкладывая в свои слова как можно больше иронии, ответил Миних.

– Думаешь?.. – как будто не услышав сарказма, вздохнул монарх. Он взял фельдмаршала под руку и отвёл его подальше от этой крикливой свиты.

– Хм… Читал и я то письмо. Но решение мною уже принято. Я сам возглавлю свою армию, и потому просьба короля Фридриха оставить Данию в покое, уже неуместна. Но также он просит поскорее короноваться, и с этим я согласен. Сразу после похода непременно совершу сие действо. А то, коли послушать этого Гольца, маршал, покажется, будто вся столица кишит заговорщиками.

Миних начал было возражать, но император его перебил.

– Думаю, глупости всё это, – продолжил он. – Моя жена – дура, а сын ещё слишком мал. Канцлер Воронцов мне предан, остальные – не помеха. Так ведь, Христофор Антонович? Вы же не хотите ещё раз в интригах дворцовых оказаться, а?

– Не хочу, ваше величество. Потому и прошу Господом Богом, на колени встану: не покидайте Петербург! Время тревожное, в столице неспокойно. Прав прусский государь: нельзя вам уезжать и короноваться надо немедля. Сия церемония произведёт на народ, а тем более на наш, русский, должное впечатление. Сам Господь с этого дня станет защищать вас.