Светлейший

– Россия!… – прошептал Шахин. – Россия набирает силу. Турция слабеет. В Крымском ханстве нет единства, прорусская оппозиция всё больше заявляет о себе…. Вот мой шанс, вот моё время!».

На ум пришли слова одного старого муллы: «Глина твоего сердца, мальчик мой, размягчена – время пришло. Верти гончарный круг своей хитрости, лепи горшок замысла, ниспосланного Аллахом».

Шахин повернулся на восток. Он творил молитву. Он просил у Всевышнего одобрения его помыслов. И оно прозвучало, пусть и голосом верховного визиря. Шахин обернулся. За его спиной стоял Назри-бей.

Шахин напрягся. «Неужели я вслух говорил?.. Если так, дворец живым не покину, и Аскер не поможет», – испуганно подумал он.

– Молись, мой мальчик, молись. Как видишь, Аллах тебя поддерживает. За свою долгую жизнь я не часто встречал таких молодых сераскеров. Цени доброту нашего господина. Забыл спросить тебя: готов ли ты вскоре отправиться в путь? Если да, то я тотчас же отправлю в Сарай-Джук гонца к хану Орды чтобы тебя встретили с почётом.

Шахин облегчённо вздохнул.

– Конечно, уважаемый Назри-бей. Глина сердца моего размягчена, пора крутить гончарный круг замыслов нашего государя, дай Аллах ему крепкого здоровья и долгих лет жизни, – высокопарно произнёс молодой сераскер.

Визирь уважительно взглянул на родственника хана:

– Похвально, мой мальчик. похвально. Да воздаст Господь за усердие твоё полную чашу щедрот своих.

И он по-отечески напутствовал молодого сераскера словами: «Во взрослую жизнь вступаешь, Шахин. Будь осторожен! Храни тебя Аллах».

– Спасибо, уважаемый Назри-бей. Пусть Аллах и тебе пошлёт долгие годы жизни!

Хромая, Аскер подвёл Шахину коня.

– Ну как, хозяин? – с тревогой в голосе спросил он.

– Собирайся, Аскер! Мы едем на Кубань, к ногаям.

Осень 1769 года.

Нежаркое солнце клонилось к закату. Над поверхностью пыльной дороги нет-нет да и потянет холодным степняком, напоминая путникам о ночных холодах и поиске пристанища. К тому же время тревожное, на дорогах неспокойно, грабителей хватает: отголоски войны Турции с Россией докатились и до этих мест.

Караванщики подгоняли навьюченных животных, торопясь засветло разместиться в привычных для себя недорогих караван-сараях: помимо тепла, хоть какая-то защита от разбойников.

Один из караван-сараев в окрестностях Сарай-Джука[47 - Малый Двор. Находится недалеко от г. Атырау (Казахстан).] (см. выше) отличался от множества других своим богатством и роскошью. Здесь не останавливались простые приезжие, и под навесами, портя воздух, до утра не вздыхали и не чесались грязные от дорожной пыли верблюды, не кричали ишаки, не ржали лошади. Выстроенный из настоящего кирпича, этот оазис восточной роскоши был как бы визитной карточкой ещё совсем недавно процветающей столицы(ставки) ногайской орды. Как правило, перед тем как въехать в столицу, именно в этот караван-сарай стремились попасть уставшие после утомительной дороги богатые купцы и знатные уважаемые люди.

Вот и сейчас послышался медный мерный и печальный звон бубенцов. Мягкой поступью во двор вплыл караван из нескольких верблюдов: трое татарских купцов прибыли на постой. Тюки с товаром слуги хозяина караван-сарая живо разгрузили в амбары, животных увели в специальное помещение.

В ожидании обильной трапезы гости возлежали на мягких шелковых подушках перед достарханом, заставленным фруктами и сладостями, разложенными на тарелках из чёрной глины и в вазах с росписью из разноцветных эмалей и золота.

Смакуя маленькими глотками душистый зелёный чай, купцы не спеша вели беседу с хозяином караван-сарая, выслушивая от него последние новости и сплетни здешних мест. За невысоким забором под навесом находилась кухня, оттуда шёл аппетитный запах приправ и жареного мяса.

Из топок, на которых стояли каменные изящно оформленные хорезмийские котлы, шёл дымок, и при слабом дуновении ветерка в сторону компании он добавлял к аппетитным запахам неповторимый привкус степного костра. Гости с нетерпением поглядывали в сторону кухни, особо не вникая в суть торопливой, порой бессвязной речи хозяина. Голодные и уставшие купцы зевали и перекидывались между собой короткими фразами. Но при упоминании хозяином главной новости последних дней гости встрепенулись.

– Не ослышался ли я, уважаемый Саид, что сераскер Шахин-Гирей добровольно оставил свою должность и отбыл в Бахчисарай? – удивлённо произнёс пожилой татарин.

– Странно слышать сие известие. Ведь он совсем недавно, в прошлом году, кажется, занял эту высокую должность. Мы с ним разговаривали, когда последний раз были в вашем городе. Умный господин, в Европах, говорят, учился, пошли ему Аллах здоровья и процветания. Насколько я знаю, справедливая строгость и честность снискали ему уважение старшей знати, военачальников. Люди полюбили его. Он большой вес приобрёл в Орде. Что же случилось с ним?

– Да хранит вас Аллах, господа, вы не ослышались, это так, – польщённый вниманием, уже важно, степенно произнёс Саид.

Чайханщик принял позу важного человека, с которым считалось бы за честь побеседовать о разных делах: о ценах на сено, соль и вообще вести умные беседы. Однако, несмотря на важную позу, его блудливый, как у всех держателей подобных заведений взгляд портил всё дело – выдавал в нём обычного плутоватого торговца. Купцы знали Саида, привыкли и не обращали на его метаморфозы внимания.

– Совсем недавно, на днях, – продолжил Саид, – длинный обоз с гаремом сераскера, пожитками и слугами прошёл мимо меня. Его хромой слуга, Аскер, забегал ко мне за горячими лепёшками. Причины ухода Шахин-Гирея мне, конечно, неизвестны, но поговаривают… – Саид пугливо посмотрел по сторонам и почти шёпотом продолжил: – После смерти его дяди, хана Кырым-Гирея, новый хан не очень-то жаловал нашего сераскера. А ещё поговаривают, Шахин-Гирей не захотел участвовать в войне с Россией и добровольно оставил свою должность.

Хозяин караван-сарая опять посмотрел по сторонам и уже более громко закончил:

– Так говорят, уважаемые, а уж как оно на самом деле одному Всевышнему известно. Да будь славен Аллах в ваших сердцах.

Гости притихли. Всё тот же пожилой татарин, поглаживая бороду, задумчиво, как бы рассуждая, высказал своё мнение:

– Понять Шахин-Гирея можно. Наш уважаемый хан Кырым-Гирей умер неожиданно, вечный покой ему на небесах, оставил своих сыновей и племянника без поддержки в такое смутное время, но на всё воля Аллаха. Что не захотел воевать с неверными, Аллах накажет Шахина. Но и то правда, – пожилой купец понизил голос до шёпота, – не все татары и ногайцы едины в желании своём, чью сторону принять. Червь сомнения в сердцах многих; одни хотят остаться под Турцией, другие – жить в свободе, третьи – благоволят русским. Поди тут, разберись. Может, и прав Шахин-Гирей, что не стал ввязываться в эти разногласия: опыта у него маловато.

– А может, и другая причина имеется, о чём мы не догадываемся, – многозначительно произнёс один из гостей.

Купцы переглянулись и, сложив руки в молитвенной позе, одновременно тяжело вздохнули. Молчавший до сих пор третий купец осуждающе произнёс:

– Султан Мустафа, да хранит его Аллах, напрасно ввязался в эту войну с руссами, не готов он к ней. Непомерная гордыня помешала ему реально оценить силы свои. Руссы бьют османов, на очереди – Крым.

Наступила тишина. Каждый мысленно оценивал для себя последствия войны. Словно подводя итог общих размышлений, пожилой купец удручённо пробормотал:

– Сераскеры Румянцев-паша и Долгорукий-паша знатно воюют. Знакомый мой в Фокшанах много товара потерял из-за военных действий. Ты, уважаемый Саид, готовь на всякий случай щи и каши. Они, – купец почему-то поднял свой палец вверх, – не пьют зелёный чай, учти это, уважаемый Саид.

Слуги внесли кушанья. Разговор затих. Помолившись, купцы приступили к трапезе.

1770 год. Бахчисарай.

Ханский дворец.

Со скрипом открылась дверь в подвал. Слабый свет снаружи выхватил из темноты небольшого подвального помещения потолок с редкими деревянными балками, мрачные, мазанные глиной стены и троих, лежавших на полу под ворохом одеял арестованных.

Хмурый охранник молча поставил возле двери очередную порцию еды: лепёшка с козьим сыром и кувшин с водой. Затем постоял немного, с неприязнью оглядел пленников, после чего хмыкнул и, не сказав ни слова, вышел, захлопнув за собой дверь. Снаружи раздалось клацанье металлического засова.

В подвале опять установилась звенящая тишина, нарушаемая лишь звуком падающих с потолка в широкую глиняную миску капель влаги. Один из арестованных поднял голову, прислушался. «Судя по звуку, миска почти наполнилась, надо вставать», – решил он и похлопал лежащего рядом соседа.

– Подъём, господа, завтрак подан, – зевая, сонно произнёс он.

– Али-ага[48 - Поверенный от ногайской Джамбулуковской Орды.], уважаемый Мелиса-мурза[49 - Брат лидера Едисанской Орды, верного союзника России, Джан-Мамбет-бея.], просыпайтесь. Кстати, кто мне скажет, какой по счёту день нашего заточения?

– Если не ошибаюсь, господин Мавроени[50 - Переводчик при штабе командующего русскими войсками князя Долгорукого.], то третья неделя на исходе. Скоро как кроты в темноте будем видеть, – сбрасывая с себя халат, простуженным голосом ответил Али-ага.

Рядом зашевелился третий арестант – Мелиса-мурза.

– Свинство, конечно, со стороны князя Долгорукого посылать нас на переговоры к Селим-Гирею[51 - Крымский хан.], тем более, что его нет на месте, господа. Свинство!.. О чём думал генерал? Ясно же было с самого начала: хан не будет с нами разговаривать о мире с русскими, а тем более, о независимости Крыма. Ему турки голову отрубят в два счёта за такие дела. Вот и результат – нас арестовали. Действительно, как кроты в норе сидим. А теперь… поди знай, что с нами будет! Хана нет, а калга подозрительно долго решает нашу судьбу. Помощи ждать неоткуда: нашим сторонникам в Крыму не до нас, надежда только на ногайцев. Так ведь уважаемый Али-ага?

– Может и так, да вряд ли ногаи помогут, неспокойно и там: своих проблем хватает. И потом, господа, нас Долгорукий посылал на переговоры не только порядочности своей ради, мы и сами решили попытаться уговорить хана, дабы меньше крови было. А русский генерал, конечно, приветствовал сию затею. «Попытка не пытка», помнится, сказал он.

– Может, так и было, спорить не буду. А что же с нами…, как думаете, господа? – задал вопрос Мелиса-мурза.

Коллеги молчали. Скорее всего, пожали плечами (в темноте не видно), не зная ответа. Переспрашивать Мелиса-мурза не стал, догадывался, почему молчат. Усмехнувшись, продолжил: