Светлейший

Румянцев уже привык к неуклюжести отпрыска своего товарища по разгульной жизни в молодости и не обращал внимания на его неловкость.

– Что у тебя? – спросил он.

– Генерал Потёмкин аудиенцию просит, Пётр Александрович.

– Потёмкин?!.. Тот, что пулям не кланяется? – переспросил граф. – Чего хочет?

– Жалуется, боеприпасов, говорит, маловато.

– Обоз отправили в Фокшаны?

– Ещё вчера, как вы велели.

– Ладно, зови, – кряхтя, вставая с кресла, пробурчал командующий.

Уже возле самой двери адъютант, зная о вздорном нраве своего начальника и, как все фронтовые офицеры, пренебрежительно относясь к столичным выскочкам, язвительно произнёс:

– Ваше высокопревосходительство, этот Потёмкин на санях, под шубами, словно барин, примчался. Сразу видно, столичная штучка.

Румянцев пожал плечами, подошёл к печке и подбросил несколько поленьев. Дверь открылась.

Пригнувшись, «столичная штучка» вошла в комнату. Вместо приветствия Румянцев пробурчал:

– Ты, Потёмкин, не дури, охолони немного. Пошто под пули на рожон прёшь? Не ровен час… Эк, моду взяли стоять под обстрелами.

– Ваше высокопревосходительство, так не можно было падать. Грязь кругом. Хорош командир, ежели мундир в грязи.

– Зато башка целая на шее торчать будет, много больше пользы принесёт. Мундир, что? Почистишь. А солдаты?!.. Солдаты, не боись, поймут.

Заложив руки за спину и продолжая ворчать, командующий медленно расхаживал по комнате; пол под тучным телом скрипел на разные тона. «Трр… трр… трр…» – разговаривали между собой половицы.

В помещении было тепло и пахло дымом. У стенки стояла печь, рядом – горка поленьев. Из топки, видимо, от сырых дров, раздавался сильный треск. «Дым, треск выстрелов, скрипы – поле боя какое-то», – боясь пошелохнуться, подумал Потёмкин.

Повязку с повреждённого глаза Григорий снял: на людях не носил – стеснялся, и здоровым глазом старался держать в поле зрения фланирующего перед ним командующего армией.

А Румянцев продолжал расхаживать. Разнотонный скрип половиц не прекращался, зато треск в печи поубавился: дрова разгорелись.

Генерал-аншеф критически и, что скрывать с некоторой завистью, разглядывал молодого столичного красавца. Его возраст уже позволял ему брюзжать на молодёжь и выискивать у неё недостатки.

«Выправкой не блещет. Одет не по уставу, – оглядывая с ног до головы Потёмкина, определил командующий. – Но, подишь ты, воюет справно. Князь Голицын лестно о нём отзывался: «…Потёмкин хоть и камергер двора[53 - Соответствует воинскому званию генерал-майор.] его императорского величества, да славно воюет. Под Хотином себя показал. Устав уставом, да головой думает, а это весьма похвально. Солдаты до сего времени еще не действовали с такой выучкой и мужеством, как в сей раз под командой оного генерал-майора.

Кстати, императрица глаз положила на этого молодца. Ты это учти, Пётр Александрович, сам понимаешь…» – сдавая начальствование над армией, на прощание сказал он мне. Хм… не мудрено, с такой-то внешностью».

Румянцев ещё раз внимательно оглядел статную фигуру генерала. «Ну чем не светский кумир? Красота и ум – дело редкое. А тут, надо ж, совпало. Вот и генерал Подгоричани хвалебно о нём докладывает, а он-то врать не будет, возраст не позволяет. А поди, убьют этого Потёмкина… Кто отвечать станет? Ох… прислал же Петербург на мою голову этого щёголя. И всё же что с ним делать?»

Командующий подошёл к двери, открыл её, задумчиво посмотрел на адъютанта, но, видимо, передумал и закрыл дверь обратно.

– Карту читаешь, генерал? – строго спросил он. Потёмкин кивнул головой. – Коли так, к столу подойди. Вот смотри: Фокшаны. Важный узел путей от Галаца и Браилова к трансильванским проходам и Пруту. Разумеешь? Турецкий командующий, или как его там, сераскер[54 - Командующий турецкими войсками.] Румели-Валаси вместе с Сулейманом-пашой до десяти тысяч солдат туда подогнал. А Абда-паша от Браилова – ещё около трёх тыщ. Разумеешь, силы какие? К тому же реки замёрзли, войска легко их перейдут, окружить могут вас в Фокшанах. А нам нельзя сей городок отдавать, никак нельзя. Учтите, турки будут биться до последнего, выхода у них тоже нет. Что вы с генералом Подгоричани мыслите в этой диспозиции, а ну как дрогнете? Что делать будете?

– Не подведём, ваше высокопревосходительство. Войска по вашему научению в каре построим. Да и как можно Фокшаны туркам отдать в ваш юбилей?!

– Хм… Адъютант выболтал? Ну что за язык? Сорок пять ужо вот-вот стукнет, а такого болтуна ещё не встречал. Ну точно в отца, паразит. Тот тоже языком любил почесать. Тьфу… Ну-ну, давай дальше.

– На левом фланге у нас бригадиры[55 - Бригадир-полковник.] Текели и Ржевский. На правом – генерал Подгоричани с тремя полками гусар и казаками, а я с пушками, пехотой и волонтёрами в центре.

– Да… не густо. Полки-то на треть укомплектованы. Молдавский корпус генерала Штофельна разбросан. Турки активизировались, помочь в ближайшее время он вам вряд ли сможет. Ты, Потёмкин, так и передай своему командиру: помощи не ждите. Уповаю на хитрость вашу, храбрость солдатушек и Господа Бога. Лошадей держите свежих, сразу гонца мне шлите. Что ещё хотел сказать мне?

– Пороху маловато, да и ядер добавить не мешало бы, ваше высокопревосходительство.

– Обоз с провиантом, порохом и ядрами отправился в Фокшаны, знаешь, поди. Вот-вот прибудет к месту. На первое время, думаю, хватит. Остальные вопросы порешал с интендантами, генерал? Потёмкин неопределённо пожал плечами.

– Дык как сказать…

– Ну и славненько, – не желая вникать в детали, произнёс командующий. – Побьёте турок – знатный подарок будет мне на юбилей, коль преподнести решили. Теперь давай повертайся назад, пока не стемнело. Храни тебя Бог, Потёмкин! Да, ты это… не принято у нас на фронтах офицерам в санях и в шубах разлёживаться, тем более, генералам. Чай не ранен, пока.

Город Фокшаны. Река Милка.

Наступил день, морозный и тихий. Осторожно шагая по замёрзшей реке, турецкий солдат стучал толстой палкой по льду. В предрассветной тишине эти звуки были хорошо слышны. Видимо, об этом догадывался и сам турок: каждый раз перед тем как постучать, он пугливо оглядывался по сторонам.

Расположившись в кустах, за турком наблюдал пикет из двух солдат и офицера, загодя выставленный Потёмкиным. Недавно Григорий Александрович и сам к ним присоединился.

– Определяет толщину льда, – шепнул на ухо офицеру Потёмкин. – Река в этом месте сужается, да и берега не шибко пологие: пушки протащить можно. Следи за звуком, капитан: глухой – лёд толстый, выдержит пушки и конницу, более высокий – тонкий, опасный для переправы. Скорее всего, турки переправу здесь и планируют. Не забудь пометить на карте – сгодится, опередить их потребно. Офицер кивнул, шмыгнул носом, погладил усы и весь напрягся, прислушиваясь.

Слабый ветерок донёс запах дыма.

– Янычары костры развели, завтрак готовят, господин генерал, – завистливо прошептал один из солдат.

Потёмкин намёк солдата понял:

– Кашу и у нас готовят, потерпите, скоро смена придёт.

Потёмкин продрог. Замечание командующего он учёл, шубу надевать не стал и теперь жалел об этом.

– Карр… – неожиданно раздалось над головой. На ветку дерева уселась ворона. Турецкий солдат повернул на звук голову, прислушался. Всё тихо. Солдат успокоился. Зевнул, лениво постучал ещё несколько раз по льду и не спеша направился к своему берегу.

– Думаю, пикеты надо срочно выставить на тот берег, да подальше от реки, – произнёс Потёмкин.

– Верно, господин генерал. Загодя турок встретить надо, – согласился офицер.

– Вон, в рощице пусть и залягут. – Потёмкин рукой показал на видневшееся в версте от берега возвышение, поросшее густой растительностью. – Покажешь смене.

Офицер согласно кивнул.

– Возвертаюсь я, смена ваша скоро подойдёт.

Избы окраин Фокшан с шапкой снега на крышах торчали, словно не собранные осенью грибы на поляне, из труб многих валил дым. Дым не поднимался вверх, а клубился вокруг, нависая едким синеватым облаком, медленно сползающим в сторону: чёрный – печку только растопили, светлый – трубы прогрелись, хозяева не лентяи, встали спозаранку. Петухи привычно напоминали о себе. Их кукареканье разносилось по округе. Городок просыпался.

Потёмкин пришпорил коня, держа курс на штабной дом. Мимо него в сторону реки прошла группа солдат.