Винный склад

Воспоминанiе о прошломъ съ его иллюзiями и знаменемъ независимости пробудили въ немъ н?которое смущенiе. Чтобы успокоить себя, ему захот?лось объяснить радикальную перем?ну въ его жизни.

– Я, Ферминъ, ушелъ съ поля сраженiя и не раскаиваюсъ въ этомъ. Еще многiе изъ бывшихъ моихъ товарищей остались в?рными прошлому съ посл?довательностью упорства; но они родились бытъ героями, я же не бол?е какъ челов?къ, считающiй, что нельзя не ?сть и что это первая жизненная функцiя. Кром? того, я усталъ писать для одной лишь славы и идей, усталъ терзаться изъ-за нихъ и жить въ непрерывающейся б?дности. Однажды я сказалъ себ?, что работатъ стоитъ только или для того, чтобы добыть себ? изв?стность, или же чтобы добытъ себ? в?рный кусокъ хл?ба. И такъ какъ я былъ ув?ренъ, что мiръ не можетъ почувствовать ни мал?йшаго волненiя изъ-за моего отступленiя и даже не зам?чаеть, существую ли я или н?тъ, я спряталъ т? драгоц?нности, которыя называлъ идеалами, р?шилъ искатъ себ? по?сть, и, пользуясь н?которымъ барабаннымъ боемъ, пущеннымъ мною въ газетахъ, въ вид? восхваленiй фирмы Дюпонъ, прiютился въ ней навсегда, о чемъ ни мало не жал?ю.

Дону-Рамону показалось, что въ глазахъ Фермина отразилось н?которое отвращенiе къ цинизму, съ которымъ онъ говорилъ, и онъ посп?шилъ добавить:

– Я остался т?мъ же, ч?мъ и былъ раньше, юноша. Если меня поскрести, явится прежнiй мой обликъ. В?рь мн?: у того, кто разъ отв?далъ отъ фатальнаго яблока, о которомъ говорятъ эти сеньоры, друзья нашего принципала, – никогда уже съ его усть не исчезнетъ тоть вкусъ. М?няють наружную оболочку, чтобы продолжать жить, но душу – никогда!.. Кто сомн?вался, разсуждалъ и критиковалъ, – никогда уже не будетъ в?рить такъ, какъ в?рятъ благочестивые богомольцы; онъ будетъ лишь такъ в?рить, какъ это ему сов?туетъ разумъ, или же вынуждаютъ къ тому обстоятелъства… И вотъ, если ты увидишь кого-либо подобнаго мн?, говорящаго о религiи и догматахъ, знай, что онъ лжетъ, потому что это ему удобно, или же самъ себя обманываетъ, чтобы заручиться н?которымъ спокойствiемъ… Ферминъ, сынъ мой, не легко зарабатываю я себ? хл?бъ, зарабатываю его ц?ной душевнаго униженiя, вызывающаго во мн? стыдъ! Я, – въ былое время столь щепетильный и суровый въ спартанскихъ доброд?теляхъ!.. – Но подумай и о томъ, что у меня есть дочери, которыя желаютъ и ?сть, и од?ваться, и все остальное необходимое для ловли жениховъ, и чго пока эти женихи не явятся, я обязаиъ содержать своихъ дочерей, хотя бы для этого мн? даже пришлось бы воровать…

Донъ-Рамону показалосъ, что его прiятель д?лаетъ жестъ состраданiя.

– Презирай меня, сколько хочешь: молодежь не понимаетъ н?которыхъ вещей; вамъ не трудно сохранить себя чистыми, и отъ этого никто не пострадаетъ, кром? васъ самихъ… Притомъ же, другъ мой, я ни мало не раскаиваюсь въ такъ называемомъ моемъ ренегатств?. В?дъ я разочарованный… Жертвовать собой для народа?… Стоитъ онъ этого!.. Я половину своей жизни провелъ б?снуясъ отъ голода и ожидая la gorda[4 - Жирную – иносказательно революцiю.]. Ну, скажи-ка мн? по правд?, когда на самомъ д?л? возставала наша страна? когда у насъ была революцiя? Единственная, настоящая, произошла въ 1808 г., и если тогда страна возстала, то оттого лишь, что у нея отняли н?сколькихъ принцевъ и инфантовъ, – глупцовъ по рожденiю и злыдней по насл?дственному инстинкту. А народъ проливалъ свою кровь, чтобы вернуть себ? этихъ господъ, отблагодарившихъ его за столь многiя жертвы, посылая однихъ въ тюрьму и вздергивая другихъ на вис?лицы. Чудесный народъ! Иди и жертвуй собой, ожидая чего-либо отъ него. Посл? того у насъ уже не было больше революцiй, а только одни лишь военные пронунсiаменто, или мятежи изъ-за улучшенiя положенiя и личнаго антагонизма, которые, если и привели къ чему-нибудъ, то лишь только косвенно, оттого, что ими завлад?вало общественное мн?нiе. А такъ какъ теперь генералы не д?лаютъ возстанiй, потому что у нихъ есть все, что они желаютъ, и правители, наученные исторiей, стараются обласкатъ ихъ, – революцiя кончялась… Т?, которые работаютъ для нея, утомляются и мучаются съ такимъ же усп?хомъ, какъ еслибъ они набирали воду въ корзинахъ изъ ковыля. Прив?тствую героевъ съ порога моего уб?жища!.. Но не сд?лаю ни шага, чтобы идти заодно съ ними… Я не принадлежу въ ихъ славному отряду; я – птица домашняя, спокойная и хорошо откормленная, и не раскаиваюсь въ этомъ, когда вижу моего стараго товарища, Фернандо Сальватьерру, друга твоего отца, од?таго по зимнему л?томъ, и по л?тнему зимой, питающагося однимъ лишь хл?бомъ и сыромъ, им?ющаго камеру, приберегаемую для него во вс?хъ тюрьмахъ Испанiи и прит?сняемаго на каждомъ шагу полицiей… Что-жъ, – великол?пно! Газеты печатаютъ имя героя, бытъ можетъ, исторiя упомянетъ о немъ, но я предпочитаю свой столъ въ контор?, свое кресло, напоминающее мн? кресло канониковъ, и великодушiе дона-Пабло, который щедръ какъ принцъ съ ум?ющими восхвалять его.

Ферминъ, оскорбленный ироническимъ тономъ, которымъ этотъ поб?жденный жизнью, довольный своимъ рабствомъ, говорилъ только что о Сальватьерр?, собрался было отв?чатъ ему, какъ вдругъ на эспланад? раздался властный голосъ Дюпона, и приказчикъ громко захлопалъ въ ладоши, созывая рабочихъ.

Колоколъ посылалъ въ пространство посл?днiй, третiй свой ударъ. Об?дня должна была немедленно начаться. Донъ-Пабло, стоя на ступеняхъ л?стницы, охватилъ взглядомъ все свое стадо и посп?шно вошелъ въ часовню, такъ какъ р?шилъ для назиданiя виноградарей помогать священнику при служб?.

Толпа работниковъ наполнила часовню, и стояла тамъ съ видомъ, отнимающимъ по временамъ у Дюпона всякую надежду, что эти люди чувствуютъ благодарность къ нему за его заботы о спасенiи ихъ душъ.

По близости къ алтарю возс?дали на алыхъ креслахъ дамы семейства Дюпоновъ, а позади нихъ – родственники и служащiе конторы. Алтаръ былъ украшенъ горными растенiями и цв?тами изъ оранжерей Дюпоновъ. Острое благоуханiе л?сныхъ растенiй см?шивалось съ запахомъ утомленныхъ и потныхъ т?лъ, выд?ляемымъ скопищемъ поденщиковъ.

Время отъ времени Марiя де-ла-Лусъ бросала кухню, чтобы подб?жатъ къ дверямъ церкви и послушать капельку об?дни. Поднявшись на цыпочки, она поверхъ вс?хъ головъ устремляла глаза свои на Рафаэля, стоявшаго рядомъ съ приказчикомъ на ступеняхъ, которыя вели къ алтарю, составляя такимъ образомъ точно живую ограду между господами и б?дными людьми.

Луисъ Дюпонъ, стоявшiй позади кресла тетки своей, увидавъ Марiю де-ла-Лусъ, началъ д?лать ей разные знаки и даже угрожалъ ей пальцемъ! Ахъ, проклятый безд?льникъ! Онъ остался все т?мъ же. До начала об?дни Луисъ верт?лся на кухн?, надо?дая ей своими шутками, словно еще продолжались ихъ д?тскiя игры. Время отъ времени она была вынуждена полушутя, полусерьезно угрожать ему за то, что онъ давалъ волю своимъ рукамъ.

Но Марiя де-ла-Лусъ не могла оставатъся долго у дверей церкви. Служащiе на кухн? поминутно звали ее, не находя самыхъ нужныхъ предметовъ для своего кухоннаго д?ла.

Об?дня подвигалась впередъ. Сеньора вдова Дюпонъ умилялась при вид? смиренiя и христiанской кротости, съ которыми ея Пабло носилъ съ м?ста на м?сто требникъ, или бралъ въ руки церковную утварь.

Первый миллiонеръ во всей округ? подаетъ б?днякамъ такой прим?ръ смиренiя передъ лицомъ священнослужителя Божьяго, зам?няя собой дьячка при отц? Урисабала! Еслибъ вс? богатые поступали такимъ же образомъ, работники, чувствующiе лишь ненависть и желанiе мести, смотр?ли бы на вещи иначе. И взволнованная величiемъ души своего сына, донья-Эльвира опускала глаза, вздыхая, близкая къ тому, чтобы расплакаться…

Когда кончилась об?дня, наступилъ моментъ великаго торжества – благословенiя виноградниковъ для предотвращенiя опасности отъ филоксеры… посл? того, какъ ихъ засадили американскими лозами.

Сеньоръ Ферминъ посп?шно вышелъ изъ часовни и вел?лъ принести къ дверямъ соломенные тюки, привезенные наканун? изъ Хереса и наполненные восковыми св?чами. Приказчикъ принялся раздавать св?чи виноградарямъ.

Подъ сверкающимъ блескомъ солнца засв?тилось, точно красные и непрозрачные мазки кисти, – пламя восковыхъ св?чей. Поденщики встали въ два ряда и, предводительствуемые сеньоромъ Ферминомъ, медленно двинулись впередъ, направляясь внизъ по винограднику.

Даиы, собравшiяся на площадк? со вс?ми своими служанками и Марiей де-ла-Лусъ, смотр?ли на процессiю и медленное шествiе мужчинъ въ дв? шеренги, съ опущенной внизъ головой и восковыми св?чами въ рукахъ, н?которые въ курткахъ изъ с?раго сукна, другiе въ рубахахъ съ повязаннымъ кругомъ шеи краснымъ платкомъ, при чемъ вс? несли свои шляпы прислоненныя къ груди.

Сеньоръ Ферминъ, шествуя во глав? процессiи, дошелъ уже до спуска средняго холма, когда у входа въ часовню появилась наибол?е интересная группа: отецъ Урисабалъ въ ряс?, ус?янной красными и сверкающими золотомъ цв?тами и рядомъ съ нимъ Дюпонъ, который держалъ въ рукахъ восковую св?чу точно мечъ, и повелительно оглядывался во вс? стороны, чтобы церемонiя сошла хорошо и ее не омрачила бы ни мал?йшая оплошность.

Сзади него, врод? почетной свиты, шли вс? его родственники и служащiе въ контор?, съ сокрушенiемъ на лицахъ. Луисъ былъ наибол?е серьезенъ съ виду. Онъ см?ялся надъ вс?мъ, исключая лишь религiи, a эта церемонiя волновала его своимъ необычайнымъ характеромъ. Луисъ былъ хорошимъ ученикомъ отцовъ-iезуитовъ – «натура у него была добрая», какъ говорилъ донъ-Пабло, когда ему сообщали о «шалостяхъ» его двоюроднаго брата.

Отецъ Урисабалъ открылъ книгу, которую несъ, прижимая ее къ груди: – католическiй требникъ, и началъ читать молебствiе святымъ, «великую литанiю», какъ ее называютъ церковники.

Дюпонъ приказалъ жестомъ вс?мъ окружавшимъ его точно повторять за нимъ его отв?ты священнику:

– Sancte Michael!..

– Ora pro nobis, – отозвался хозяинъ твердымъ голосомъ, взглянувъ на сопровождавшихъ его:

Они повторяли его слова и возгласъ «Ora pro nobis» разлился громкимъ ревомъ до первыхъ рядовъ процессiи, гд?, казалось, голосъ сеньора Фермина покрывалъ вс? остальные.

– Sancte Raphael!..

– Ora pro nobis!..

– Omnes Sancti Angeli et Archangeli!..

Теперъ, когда молитвенный призывъ относился уже не къ одному святому, а ко многимъ, Дюпонъ поднялъ голову и крикнулъ громче, чтобы вс? слышали и не ошиблисъ въ отв?т?.

– Orate pro nobis.

Ho только близко окружавщiе дона-Пабло могли сл?довать его указанiямъ. Остальная же часть процессi медленно двигалась впередъ и изъ ея рядовъ исходилъ ревъ, каждый разъ все бол?е нахалъный, съ шутливой звонкостью и ироническимъ дрожанiемъ голосовъ.

Посл? н?сколькихъ фразъ молебствiя поденщики соскучившисъ церемонiей, съ опущенными внизъ св?чами, отв?чали автоматически, то подражая раскатамъ грома, то пронзительному визгу старухъ, что вынуждало многихъ изъ нихъ прикрывать себ? ротъ шляпой.

– Sancte Iacobe!.. – п?лъ священникъ.

– Noooobis, – рев?ли виноградари съ насм?шливыми интонацiями голоса, не теряя при этомъ серьезности своихъ загор?вшихъ лицъ.

– Sancte Barnaba!..

– Obis, Jbis! – отв?чали вдали поденщики.

Сеньоръ Ферминъ, тоже соскучившись церемонiей, притворился, что сердится.

– Слушайте, чтобъ у меня все было чинно! – говорилъ онъ, обращаясь къ самымъ нахальнымъ изъ поденщиковъ. – Неужели вы, каторжники, не видите, что хозяинъ пойметъ насм?шки ваши надъ нимъ?

Но хозяинъ не отдавалъ себ? отчета ни въ чемъ, осл?пленный волненiемъ. Видъ двухъ шеренгъ людей, идущихъ между виноградными лозами, и спокойное п?нiе священника, растрогали ему душу. Пламя восковыхъ св?чей дрожало безъ красокъ и св?та, точно блуждающiе огоньки застаигнутые въ ночномъ ихъ путешествiи разсв?томъ. Ряса iезуита сверкала подъ лучами солнца, точно чешуя громаднаго нас?комаго, б?лаго съ золотомъ. Священная церемонiя до того волновала Дюпона, что вызвала слезы на его глазахъ.

– Чудесно! не правда ли, – сказалъ онъ въ одинъ изъ промежутковъ литанiи, не видя кто его окружаетъ и роняя наугадъ слова своего восторга.

– Дивно! – посп?шилъ вставить слово свое начальникъ конторы.

– Великол?пно, первый сортъ, – добавилъ Луисъ. – Точно въ театр?…

Несмотря на волненiе, Дюпонъ не забывалъ с-воевременно даватъ отв?ты на молитвенный призывъ и заботиться о священник?. Онъ бралъ его подъ руку, чтобы провести по неровностямъ почвы; старался не давать его ряс? зац?пляться за длинные стебли лозъ, стлавшихся по земл? на краяхъ дороги.

– Ab ira, et odio, et omni mala voluntatel… – п?лъ священникъ.

Нужно было изм?нитъ отв?тъ и Дюпонъ со всей своей свитой провозгласилъ:

– Libera nos, Domine.

Между т?мъ, остальная часть процессiи продолжала съ ироническимъ упорствомъ твердить свое Ога pro nobis.

– A, spiritu fornicationis! – сказалъ отецъ Урисабала.

– Libera nos, Domine, – отв?тили съ сокрушенiемъ сердца Дюпонъ и вс? слышавшiе эту мольбу къ Всевышнему, между т?мъ какъ полъ процессiи издали рев?ла: