Винный склад

Многiе изъ присутствовавщихъ протестовали противъ словъ Хуанона. Что же д?латъ б?дняку, какъ не пить, чтобы забыть свою нужду и горе? И прервавъ молчанiе, многiе заговорили сразу, высказывая свой гн?въ и недовольство. Кормятъ ихъ съ каждымъ днемъ все хуже: богатые злоупотребляютъ своей силой и т?мъ страхомъ, который они сум?ли внушитъ б?днякамъ и укр?пить въ нихъ.

Только въ перiодъ молотьбы имъ даютъ гороховую похлебку, во все же остальное время рода они получаютъ хл?бъ, одинъ лишь хл?бъ, и тотъ во многихъ м?стахъ въ обр?зъ.

Старикъ Сарандилья вм?шался въ разговоръ. По его мн?нiю хозяева могли бы все устроить къ лучшему, еслибъ они хотъ н?сколько сочувствовали, б?днымъ и выказали бы милосердiе, побольше милосердiя.

Сальватьерра, безстрастно слушавшiй р?чи поденщиковъ, теперь взволновался и прервалъ свое молчанiе, услыхавъ слова старика, Милосердiя! Для чего? Чтобы удержать б?дняковъ въ ихъ рабств?, въ надежд? на т? крохи, которыя имъ бросаютъ и которыя на н?сколько мгновенiй утоляютъ ихъ голодъ и способствуютъ продленiю ихъ порабощенiя. Милосердiе нимало не способствуетъ тому, чтобы сд?лать челов?ка бол?е достойнымъ. Оно царитъ уже девятнадцать в?ковъ; поэты восп?ваютъ его, считая его божественнымъ дыханiемъ, счастливые провозглашаютъ его одной изъ величайшихъ челов?ческихъ доброд?телей, а мiръ остается все т?мъ же мiромъ неравенства и несправедливости. Н?тъ, эта доброд?тель одна изъ самыхъ ничтожныхъ и безсильныхъ. Она обращала къ рабамъ слова, исполненныя любви, но не ломала ихъ ц?пи; предлагала кусокъ хл?ба современному невольнику, но не позволяла себ? бросить ни мал?йшаго упрека противъ того общественнаго строя, который присуждалъ этого невольника къ голоданiю на весь остатокъ его жизни. Милосердiе, поддерживающее нуждающагося лишь одно мгновенiе, чтобы онъ н?сколько окр?пъ, является столь же доброд?тельнымъ, какъ и та крестьянка, которая кормитъ куръ на своемъ птячьемъ двор? и заботится о нихъ до той минуты, когда она ихъ завклетъ, чтобы съ?сть.

Эта тусклая доброд?тель ничего не сд?лала, чтобы завоевать людямъ свободу. Только протестъ разорвалъ ц?пи древняго раба, и онъ же сломитъ оковы современнаго пролетарiя. Одна лишь соцiальная справедливость можеть спастаи людей.

– Все это прекрасно, донъ-Фернандо, – сказалъ старикъ Сарандилья. – Но б?дные нуждаются въ одномъ, въ над?л? землей, чтобы жить, а земля – собственностъ хозяевъ.

Сальватьерра вспыльчиво отв?тилъ, что земля ничья соботвенностъ, она принадлежитъ т?мъ, кто ее возд?лываетъ.

– Земля ваша, она принадлежитъ вс?мъ крестьянамъ. Челов?къ рождается съ правомъ на воздухъ, которымъ онъ дышить, на солнце, которое его гр?етъ, и долженъ требовать, чтобы ему дана была земля, которая даетъ ему питанiе. He надо намъ милосердiя, дайте намъ справедливость, одну лишь справедливость, дайте каждому то, что ему принадлежитъ!

IV

Дв? большiя дворняжки, которыя сторожили ночью окружности башни въ Марчамало, и лежали свернувшись въ клубокъ, опирая на хвостъ свир?пыя морды, подъ аркадами дома, гд? были виноградныя давильни, перестали дремать.

Об? он? одновременно поднялись. Обнюхивая воздухъ, и покачиваясь съ н?которой неув?ренностью, собаки зарычали, а зат?мъ, кинулись внизъ, по винограднику, съ такой стремительностью, что подъ ихъ лапами вырывалась земля.

Это были почти дикiя животныя, съ глазами, искрящимися огнемъ, и челюстями, унизанными зубами, отъ которыхъ холодъ проб?галъ по т?лу. Об? собаки бросились на челов?ка, который шелъ нагяувшясь между виноградными лозами, а не по прямому спуску, ведущему оть большой дороги къ башн?.

Столкновенiе было ужасное, – челов?къ пошатнулся, вырывал плащъ, въ который вц?пилась одна изъ собакть. Но вдругъ животныя перестали рычатъ и бросаяъся кругомъ него, отыскивая м?сто, гд? имъ можно было бы вонзить зубы, а поб?жали рядомъ съ п?шеходомъ, подпрыгивая, и съ радостнымъ храп?нiемъ стали лизать ему руки.

– Эхъ вы, варвары, – обратился къ нимъ тихимъ голосомъ Рафаэль, не переставая ихъ ласкать. – Этакiе вы дурни!.. Не узнали меня?

Собаки проводили его до маленькой площадки въ Марчамале и, снова свернувшись въ клубокъ подъ аркадами, вернулись къ своему чуткому сну, который прерывался при мал?йшемъ шорох?.

Рафаэль остановился немного на площадк?, чтобы оправиться отъ неожиданной встр?чи. Онъ плотн?е закутался въ плащъ и спряталъ большой ножъ, вынутый имъ изъ бокового кармана для защиты отъ недов?рчивыхъ животныхъ.

На син?ющемъ отъ зв?зднаго блеска пространств? вырисовывались очертанiя новаго Марчамало, построеннаго дономъ-Пабло.

Въ центр? выд?лялась башня господскаго дома. Ее было видно изъ Хереса, господствующей надъ холмами, покрытыми виноградными лозами, влад?я которыми Дюпоны являлись первыми пом?щиками во всей округ?. Башня эта была претенцiозной постройкой изъ краснаго кирпича, съ фундаментомъ и углами б?лаго камня; острые зубцы верхней ея части были соединены жел?зными перилами, превращавшими въ обыкновенную террасу верхъ полуфеодальнаго зданiя. По одну сторону этой башни выд?лялось то, что считалось лучшимъ въ Марчамало, о чемъ донъ-Пабло заботился больше всего среди новыхъ своихъ построекъ – обширная часовня, украшенная колоннадой и мраморомъ, словно величественный храмъ. Съ другой стороны башни, одно изъ зданiй стараго Марчамало почти неприкосновеннымъ осталось въ прежнемъ своемъ вид?. Эта постройка, ннзкая, съ аркадами, вм?щавшая въ себ? комнату приказчика и обширную ночлежку для виноградарей, съ печкой, отъ дыма которой почерн?ли ст?ны, была лишь н?давно подкр?плена незначительной поправкой.

Дюпонъ, который выписалъ артистовъ изъ Севильи для декорированiя часовни и заказалъ въ Валенсiи образа, сверкавшiе золотомъ и красками, смутился, – видите ли, – передъ древностью зданiя для виноградарей, не дерзнувъ прикоснугься къ нему. Оно отличалось такой стильностью, – попытка обновить этотъ прiютъ поденщиковъ равнялась бы преступленiю. И приказчикъ продолжалъ жить въ своихъ полуразвалившихся комнатуркахъ, всю неприглядностъ которыхъ Марiя де-ла-Лусъ старалась скрытъ, тщательно выб?ливая ст?ны. А поденщики спали не разд?ваясь на цыновкахъ, которыя великодушiе дона-Пабло уд?ляло имъ, въ то время какъ образа святыхъ утопали въ позолот? и мрамор?, причемъ ц?лыя нед?ли никто ихъ не лицезр?лъ, такъ какъ двери часовни раскрывались только, когда хозяинъ прi?зжалъ въ Марчамало.

Рафаэль долгое время смотр?лъ на зданiе, опасаясь, чтобы его темная масса не осв?тилась лучомъ св?та и не открылось бы окно, въ которое высунулъ бы свою голову приказчикъ, встревоженный стремительной б?готней и топотомъ собакъ. Прошло н?сколько мгновенiй, но Марчамало оставалось погруженнымъ въ полн?йшую тишину. Лишь съ полей окутанныхъ мракомъ поднимался сонливый рокотъ. На зимнемъ неб? еще сильн?е мигали зв?зды, словно холодъ обострялъ ихъ блескъ.

Юноша повернулъ съ площади и обогнувъ уголъ стараго зданiя, пошелъ по дорожк? между домомъ и рядомъ густого кустарника. Вскор? онъ остановился у р?шетчатаго окна, а когда онъ слегка ударилъ суставами пальцевъ о дерево переплета, окно открылось и на темномъ фон? комнаты выд?лилась роскошная фигура Марiи де-ла-Лусъ.

– Какъ ты поздно, Рафае! – сказала она шепотомъ. – Который часъ?

Надсмотрщикъ взглянулъ на небо, читая въ зв?здахъ съ опытностью деревенскаго жителя.

– Должно быть теперь около двухъ съ половиною часовъ пополуночи.

– А лошадь? Гд? ты ее оставилъ?

Рафаэль объяснилъ ей, кась онъ ?халъ. Лошадь оставлена имъ въ маленькомъ постояломъ дворик? де-ла-Корнеха, въ двухъ шагахъ отсюда, на краю дороги. Отдыхъ былъ необходимъ для лошади, такъ какъ весь путъ сюда былъ сд?ланъ имъ галопомъ.

Эта суббота выдалась у него очень трудная. Многiе изъ поденщиковъ и поденщицъ пожелали провести воскресенье въ своихъ селахъ, въ горахъ, и просили выдать имъ разсчетъ за нед?лю, чтобы передать деньги семьямъ своимъ. Можно было сойти съ ума, сводя счеты съ этими людьми, которые в?чно считаютъ себя обманутыми. Притомъ ему еще пришлось позаботиться о плохихъ с?менахъ; перетряхнуть ихъ и принять другiя м?ры съ помощью Сарандильи. Зат?мъ у него явились подозр?нiя на счетъ рабочихъ съ пастбищъ, такъ какъ выжигая уголь, они нав?рное обкрадываютъ хозяина. Однимъ словомъ, онъ не прис?лъ ни минуты въ Матансуэл? и лишь посл? дв?надцати часовъ ночи, когда въ людской потушили огни оставшiеся тамъ поденщики, онъ р?шился предпринятъ свое путешествiе. Какъ только разсв?тетъ, онъ вернется на постоялый дворикъ, сядетъ тамъ верхомъ и сд?лаетъ видъ, будто сейчасъ прi?халъ изъ Матансуэла и явится на виноградникъ, чгобы крестный не подозр?валъ, какъ онъ провелъ ночь.

Посл? этахъ объясненiй оба хранили молчанiе, держась за р?шетку окна, но такъ, что руви ихъ не дерзали встр?титься. И они пристально смотр?ли другъ на друга, при мерцающемъ св?т? зв?здъ, придававшемъ ихъ глазамъ необычайный блескъ. Рафаэль первый прервалъ молчанiе.

– Теб? нечего сказать мн?? Посл? того, какъ мы ц?лую нед?лю не вид?лись, ты точно дурочка, смотришъ на меня во вс? глаза, будто я дикiй зв?рь.

– Что же мн? говорить теб?, разбойнцвъ?… Сто я тебя люблю, что вс? эти дни я провела въ тоск?, самой глубокой, самой мрачной, думая о моемъ цыган?.

И двое влюбленныхъ, вступивъ на покатый путь страсти, убаюкивали другъ друга музыкой своихъ словъ, съ многор?чивостью, свойственной южнымъ испанцамъ.

Рафаэль, ухватавшись за р?шетку окна, дрожалъ отъ волненiя, говоря съ Марiей де-ла-Лусъ, точно его слова исходили не изъ его устъ, и возбуждали его сладкимъ опьян?нiемъ. Нап?вы народныхъ романсовъ, гордыя и н?жныя слова любви, слышанныя имъ подъ аккомпаниментъ гитары, см?шивались въ томъ любовномъ молебствiи, которое онъ вкрадчивымъ голосомъ шепталъ своей нев?ст?.

– Пусть вс? горести жизни твоей обрушатся на меня, св?тъ души моей, а ты познай одн? лишь ея радостiи. Лицо твое – лицо божества, моя хитана[1 - Цыганка.]; и когда ты смотришъ на меня, мн? кажется, чго младенецъ Христосъ глядитъ на меня своими дивными глазами… Я желалъ бы быть дономъ Пабло Дюпономъ со вс?ми его бодегами, чтобы вино изъ старыхъ бурдюковъ, принадлежавшихъ ему и стоющихъ многiя тысячи песетасъ пролить у ногъ твоихъ, и ты бы встала своими прелестными ножками въ этотъ потокъ вина, а я сказалъ бы всему Хересу: «Пейте, кабальеросы, вотъ гд? рай!» И вс? бы отв?тили: «Ты правъ, Рафаэль, сама Пресвятая Д?ва не прекрасн?е ея». Ахъ, дитя! Еслибъ ты не полюбила меня, на твою долю выпала бы горькая судьба. Теб? пришлось бы идти въ монахини, потому что никто не дерзнулъ бы ухаживатъ за тобой. Я бы стоялъ у твоихъ дверей, и не пропустилъ бы къ теб? и самого Господа Бога.

Марiя де-ла-Лусъ была польщена свир?пымъ выраженiемъ лица ея жениха при одной лишь мысли, что другой мужчина могъ бы ухаживать за ней.

– Глупый ты! В?дь я же люблю одного лишь тебя! Мой мызникъ околдовалъ меня, и я – какъ ждутъ пришествiя ангеловъ, – жду той минуты, вогда я переберусь въ Матансуэлу, чтобы ухаживать за моимъ умницей надсмотрщикомъ!.. Ты в?дь знаешь, что я могла бы выйти замужъ за любого изъ этихъ сеньоровъ въ контор?, друзей моего брата. Наша сеньора часто говоритъ мн? это. А въ иной разъ она уговариваетъ меня идти въ монахини, и не изъ числа иростыхъ, а съ большимъ приданымъ, и об?щаетъ взять на себя вс? расходы. Но я отказываюсь и говорю: «Н?тъ, сеньора, я не хочу быть святой; мн? очень нравятся мужчины… Іисусе Христе, что за ужасы я говорю! – не вс? мужчины мн? нравятся, н?тъ; одинъ лишь только мой Рафаэль, который, сидя верхомъ на кон?. кажется настоящимъ Михаиломъ Архангеломъ. Только не возгордись ты слишкомъ этими похвалами, в?дь я же шучу!.. Вся я горю желанiемъ быть мызницей моего мызника, который бы любилъ меня и говорилъ бы мн? сладостныя р?чи. Съ нимъ кусокъ черстваго хл?ба мн? мил?е вс?хъ богатствъ Хереса.

– Да будутъ благословенны твои уста! Продолжай, дитя; ты возносишь меня на небо, говоря тажiя р?чи! Ничего ты не потеряешь, отдавъ мн? свою любовь. Чтобы теб? жилось хорошо, я на все пойду; и хотя крестный и разсердится, лишь только мы поженимся съ тобой я опять займусь контрабандой, чтобы наполнитъ теб? передникъ червонцами.

Марiя де-ла-Лусъ запротестовала съ жестомъ ужаса. Н?тъ, этому не быватъ никогда. Еще теперь она волнуется, вспоминая ту ночь, когда онъ прi?халъ къ нимъ, бл?дный, какъ мертвецъ, и истекающiй кровью. Они будуть счастливы, живя въ б?дности, и не искушая Бога новыми приключенiями, которыя могутъ стоитъ ему жизни. Къ чему имъ деньги?

– Всего важн?е, Рафаэль, лишь одно: любить другъ друга, – и ты увидишь, солнце души моей, когда мы съ тобой будемъ жить въ Матансуэл?, какую сладкую жизнь я устрою теб?.

Она тоже изъ деревни, какъ и ея отецъ, и желаетъ оставаться въ деревн?. Ее не пугаетъ образъ жизни на мыз?. Сейчасъ видно, что въ Матансуэл? н?ть хозяйки, которая бы сум?ла превратитъ квартиру надсмотрщика въ «серебряное блюдо». Привыкшiй къ безпорядочному существованiю контрабандиста и къ заботамъ о немъ той старой женщины на мыз?, онъ тогда пойметъ лишь что такое хорошая жизнь. Б?дняжка! По безпорядку его одежды она видитъ, какъ нужна ему жена. Вставать они будуть съ разсв?томъ: онъ, – чтобы присмотр?ть за отправкой въ поле рабочихъ, она – чтобы приготовить завтракъ и держать домъ въ чистот? этими вотъ руками, данными ей Богомъ, ни мало не пугаясь работы. Въ деревенскомъ своемъ наряд?, который такъ идетъ къ нему, – онъ сядетъ верхомъ на коня, со вс?ми пришитыми на м?сгв путовицами, безъ мал?йшей дырки на штанахъ, въ рубах? сн?жной б?лизны, хорошо проглаженной, какъ у сеньорито изъ Хереса. А возвращаясь съ поля домой, мужъ встр?титъ жену у воротъ мызы, од?тую б?дно, но чисто, словно струя воды; хорошо причесанную, съ цв?тами въ волосахъ и въ передник? осл?пительной б?лизны. Олья[2 - Похлебка, варево.] ихъ будетъ уже дымиться на стол?. А готовитъ она вкусно, очень вкусно! Отецъ ея трубитъ объ этомъ всюду и вс?мъ. Весело пооб?даютъ они вдвоемъ, съ прiятнымъ сознанiемъ, что сами заработали себ? свое пропитанiе, и онъ снова у?детъ въ поле, а она сядетъ за шитье, займется птицами, будетъ м?сить хл?бъ. Когда же стемн?етъ, они, поужинавъ, лягутъ спать, утомленные работой, но довольные проведеннымъ днемъ, и заснутъ спокойно и прiятно, какъ люди потрудившiеся и не чувстующiе угрызенiй сов?сти, потому что никому не сд?лали зла.

– Подойди-ка ближе сюда, – страстно заговорилъ Рафаэль. – Ты еще не все хорошее перечислила. У насъ потомъ явятся д?ти, хорошенькiя малютки, которыя будутъ б?гать по двору мызы.

– Молчи, каторжникъ! – воскликнула Марiя де-ла-Лусъ. – Не заб?гай такъ далеко впередъ, а то еще грохнешься на землю.

И оба замолчали, – Рафаэль, – улыбаясь, при вид? густой краски, залившей лицо его нев?сты, въ то время какъ она одной изъ маленькихъ своихъ ручекъ угрожала ему за его дерзость.

Но юноша не могъ молчать и съ упорствомъ влюбленнаго заговорилъ снова съ Марiей де-ла-Лусъ о своихъ терзанiяхъ, когда онъ только что отдалъ себ? отчеть въ пылкомъ своемъ чувств? къ ней.

Впервые онъ понялъ, что любитъ ее, въ страстную нед?лю, при вынос? плащаницы. И Рафаэль см?ялся, такъ какъ ему казалось забавнымъ, что онъ влюбился въ такой обстановк?: – во время процессiи шествiя монаховъ разныхъ орденовъ, при колыханiи хоругвей, и звувовъ кларнетовъ и мавританскихъ барабановъ.

Процессiя проходила въ позднiе ночные часы по улицамъ Хереса среди унылаго безмолвiя, точно весь мiръ долженъ былъ умереть, и онъ держа шапку въ рукахъ, съ сокрушенiемъ сердда смотр?лъ на процессiю, волновавшую ему душу. Вскор?, во время одной изъ осталовокъ ея, какой-то голосъ прервалъ молчанiе ночи, голосъ, заставившiй плакать суроваго контрабандиста.

– И это была ты, дорогая; это былъ твой золотой голосъ, сводившiй съ ума людей. – «Она дочъ приказчика изъ Марчамало», – говорили подл? меня. «Да будутъ благословенны ея уста – это настоящiй соловей!» Грусть сжала мн? сердце, я самъ не знаю почему, и я увид?лъ тебя среди твоихъ подругъ, такую прекрасную, словно святую, поющую saeta[3 - Стр?лу.] со сложенными руками, устремивъ на изображенiе Христа твои большiе глазища, казавшiеся зеркалами, въ которыхъ отражались вс? св?чи процессiи. И я, игравшiй съ тобой въ д?тств?, подумалъ, что это не ты, а другая, что тебя подм?нили; и я почувствовалъ боль въ сердц?, словно меня р?знули ножомъ. Я посмотр?лъ съ завистью на Христа въ терновомъ в?нц?, потому что ты п?ла для Hero и смотр?ла на Hero во вс? свои глаза. И чуть было я не сказалъ Ему: «Сеньоръ, окажите милость б?дняку и уступите на короткое время мн? свое м?сто на крест?. Пустъ увидятъ меня на немъ, съ пригвожденными къ кресту руками и ногами, лишь бы только Марiя де-ла-Лусъ п?ла мн? своимъ ангельскимъ голосомъ.

– Сумасшедшiй! – сказала см?ясь молодая д?вушка, – Краснобай! Вотъ какъ ты мн? туманишь голову съ этой твоей ложью, которую ты придумываешь!

– Потомъ я опять услышалъ тебя на площади de la Carcel. Б?дняжки арестанты, сидя за р?шотками, точно какiе-то хищные зв?ри, п?ли Христу очень грустныя saetas, въ которыхъ р?чъ шла объ ихъ оковахъ и горестяхъ, о плачущихъ матеряхъ, и о д?тяхъ, которыхъ они не могутъ обнять и поц?ловать. А ты, сердце мое, отв?чала имъ съ площади другими saetas, столь сладостными, какъ п?нiе ангеловъ, прося Бога смиловаться надъ несчастными. Тогда я поклялся, что люблю тебя всей душой, что ты должна принадлежать мн?, и я испытывалъ желанiе крикнть б?днягамъ за р?шотками: «До свиданiя, товарищи; если эта женщина не любитъ меня, я совершу что-либо ужасное: убью кого-нибудь, и въ сл?дудещемъ году и я буду п?тъ въ тюрьм? вм?ств съ вами п?сню распятому Христу въ терновомъ в?нц?».

– Рафаэль, не будь извергомъ, – сказала д?вушка съ н?которымъ страхомъ. – He говори такихъ вещей; это значило бы искушать милосердiе Божiе.

– Вовсе н?ть, глупенькая моя; в?дь это же только такъ – манера говорить. Къ чему мн? стремитъся въ т? м?ста печали! Я стремлюсь въ одно лишь м?сто – въ нашъ рай любви, когда женившись на моей смуглянк?-соловушк?, я ее возьму въ себ? въ теплое гн?здышко въ Матансуэло… Но, о, дитя! Сколько я выстрадалъ съ того самаго дня! Сколько перенесъ я мукъ, раньше ч?мъ сказать: «Я люблю тебя!» Часто прi?зжалъ я въ Марчамало по вечерамъ, съ запасомъ хорошо подготовленныхъ косвенныхъ признанiй, над?ясь, что ты поймешь меня, а ты – ни мало не понимала, и смотр?ла на меня, точно образъ «Dolorosа», сохраняющiй и въ страстную нед?лю тотъ же видъ, какъ и въ остальное время года.