Асмодей нашего времени

– Поздравляю васъ съ такой опытностью.

– Да-съ, это ужь такъ! Однако, знаете ли что? Отойдемъ-ка къ сторонк?: я хочу поговорить съ вами подружески.

И подхвативъ Софьина подъ руку, Тошный потащилъ его въ газетную комнату, гд? также встр?тили Софьина непрiязненные взгляды и двусмысленныя улыбки.

– Вотъ видите ли, Владимiръ Петровичъ, заговорилъ Тошный, разставивъ ноги херомъ и держа его за пуговицу сюртука, – д?ло ваше съ Пустовцевымъ бросило на васъ, такъ сказать, т?нь. Тутъ надо теперь умомъ поработать, да-съ, крючокъ подд?ть, на удочку, то есть, поймать, чтобъ онъ, знаете, ни туда ни сюда, дуэль ему этакую задать… по-нашенски, понимаете?… Въ д?лахъ-то онъ, я вамъ скажу, простоватъ и крайне неостороженъ, такъ вы… того… подстерегите какой нибудь промахъ этакой, да и въ пику ему, въ пику черезъ высшее начальство, чтобъ онъ, понимаете, зналъ да в?далъ, чувствовалъ да разум?лъ. Ей-ей, правда-съ!

– Къ чему вы говорите мн? это, Соэонтъ Евстффьевичъ? сказалъ Софьинъ съ маленькой досадой.

– Да в?дь нельзя жь этого д?ла такъ оставитъ!

– Послушайте, – если я отказался стать съ Пустовцевымъ на барьеръ при рукоплесканiяхъ св?та, то неужьто соглашусь даже подумать когда нибудь зат?ять противъ него борьбу постыдную, низкую, которая въ тысячу разъ хуже, ч?мъ изъ за угла ножемъ пырнуть?

– Ну, не говорите! Я зналъ весьма многихъ почтенныхъ мужей, которые этимъ средствомъ лучше и чувствительн?е всякой тамъ дуэли давали себя знать своимъ противникамъ.

– И на здоровье имъ!

– По мн?, вотъ это я есть настоящая дуэль! И опасности никакой, и имя честное не страдаетъ.

Софьину становилось даже дурно отъ такихъ благоразумныхъ сов?товъ. Чуть-чуть не послалъ онъ къ чорту своего собес?дника и думалъ, какъ бы избавиться отъ него поприличн?й.

– Вы долго тутъ останетесь? сказалъ онъ такъ, чтобъ сказать что нибудь.

– Н?тъ-съ, сей часъ домой. Я думалъ встр?тить тутъ Авксентiя Павловича; нужно посов?товать ему тамъ кое-что; некстати остороженъ да и щекотливъ немножко, вотъ не хуже васъ. Съ правдою, батенька, теперь далеко не у?детъ.

– А супруга ваша здорова?

– Покорн?йше благодарю-съ. Саша у меня все дома; скучаетъ, б?дненькая. В?дь безъ меня ни-ни, никого не приметъ; такая заст?нчивая и робкая. Да, кстати вотъ напомнили! Зач?мъ же насъ-то, насъ-то вы забываете? Побойтесь Бога! Мы съ женой люди простые, обычаевъ св?тскихъ не знаемъ, амбицiей не занимаемся; стало быть какая намъ нужда до того, что говорить тамъ о васъ разные другiе? Мы всегда вамъ будемъ рады. – А, мое почтенiе, Авксентiй Павловичъ! вскричалъ Тошный, завид?въ господина въ двойныхъ очкахъ и куцомъ парик?, худо прикрывавшемъ остатокъ курчавившихся на затылк? волосъ. – До свиданья, любезн?йшiй Владимiръ Петровичъ! Извините!

Софьинъ готовъ былъ разцаловать этого господина, который такъ въ пору подосп?лъ къ нему на выручку и избавилъ отъ такого милаго собес?дника. Онъ остался на томъ же м?ст?. Бол?зненно ныла растерзанная душа его; такiя минуты уносятъ у челов?ка десять л?тъ жизни!..

Въ швейцарской раздался дружный хохотъ. Съ шумомъ ввалились въ залу н?сколько молодыхъ людей; впереди ихъ выступалъ Племянничковъ съ см?ющимся лицомъ и съ самыми гулливыми манерами. Вся эта ватага направилась къ комнат?, гд? былъ Софьинъ. Шагъ черезъ порогъ и веселая физiономiя Племянничкова сд?лалась серьезною и важною; онъ слегка поклонился и круто поворотилъ назадъ. Софьинъ вздохнулъ глубоко-глубоко… Медленно прис?лъ онъ къ столу, заваленному газетами, еще медленн?й протянулъ руку и машинально захватилъ вм?ст? Constitutionel и Русскiй Инвалидъ. Проб?жавъ глазами первый, онъ продолжалъ читать посл?днiй, и казалось, остановилъ особенное вниманiе на изв?стiи объ отъ?зжающихъ.

Такъ прошло бол?е часа, и никто не подошелъ къ Софьину, никто не сказалъ ему даже оффицiальнаго прив?та. Всякiй, заглянувъ въ газетную, повертывался и уходилъ прочь. Въ самой зал? какъ будто пролет?лъ тихiй ангелъ…

Вдругъ въ той же зал? послышался громкiй голосъ Неб?ды: "Гд?? не можетъ быть!" и въ туже минуту Онисимъ Сергеевичъ сталъ лицомъ къ лицу съ Софьинымъ.

– Что вы тутъ д?лаете? сказалъ Неб?да.

– Читаю.

– Читаю, – въ Клубь ходитъ не за т?мъ, чтобъ читать, а время проводить прiятно.

– Я и провожу его прiятно.

– Хороша прiятность! За книгами-то? Я только и читаю ихъ, что на сонъ грядущiй. Удивительное д?йствiе производитъ; что твои порошокъ сонный. Пойдемте-ка въ залу!

– Я ужь тамъ былъ.

– Да чтожь букою-то сид?ть?

– У всякаго своя манера, Онисимъ Сергеевичъ.

– Это не ваша манера, позвольте наконецъ сказать вамъ. Вы хандрите, вотъ и все! Да полно! Плюньте на вс?хъ и на вся. Я вамъ сказалъ, что все переверну, ну и переверну. Дайте лишь срокъ.

– Много хлопотъ будетъ, Онисимъ Сергеевичъ. Общественное мн?нiе – не кукла, которую ребенокъ то од?ваетъ, то разд?ваетъ по произволу. Не въ досаду вамъ, Онисимъ Сергеевичъ, скажу; тяжела жертва, которую я принесъ вашему спокойствiю!..

– Чтожь это? Вы раскаеваетесь?

– Это чувство мн? недоступно. Раскаянiе есть сл?дствiе необдуманности; а на что я р?шился разъ, тому и быть такъ, что бы ни вышло изъ того. Если промахнусь, выбраню себя, приму это за урокъ на будущее время и д?ло съ концомъ.

– Да что васъ обид?ли тутъ что ли?

– Нисколько. Вс? держали себя, какъ должно.

– Н?тъ, видно, не какъ должно! Да вотъ я сейчасъ разузнаю.

И проворно повернувшись, Неб?да изчезъ изъ газетной. Софьинъ вскочилъ чтобъ удержать его, даже крикнулъ ему всл?дъ: но Неб?да, не оборачиваясь, махнулъ головой съ видомъ р?шительнымъ, и оставилъ Софьина посреди комнаты съ протянутыми впередъ руками.

Первымъ, на кого обрушился Неб?да, былъ тотъ господинъ язвительнаго свойства, который вызывался проучить Софьина. Къ несчастiю своему, этотъ храбрецъ не поудержался, и повторилъ н?сколько словъ въ дух? прежней своей реплики. Неб?да ринулся на него, какъ коршунъ на цыпленка, и въ пухъ разщипалъ его, не ст?сняясь ни въ выраженiяхъ, ни въ громогласiи. Досталось и Трухтубарову и Ерихонскому и Тошнину, досталось вс?мъ, кто им?лъ неосторожность подойти въ эту пору къ кружку, образовавшемуся около Неб?ды. Голосъ его раздавался во вс?хъ сос?днихъ комнатахъ, и даже оффицiанты высунули изъ буфетной свои осклабленныя физiономiи.

Софьянъ слышалъ все до единаго слова. Бл?дный, встревоженный онъ твердыми шагами вошелъ въ залу и взявъ за руку Неб?ду, сказалъ окружавшей его толп?:

– Я очень сожал?ю, господа, что появленiе мое зд?сь сд?лалось поводомъ къ раздору между вами. Уступаю вс?мъ безвозмездное право перец?нивать и бранить меня, сколько угодно: но объ одномъ прошу, – не обижайтесь горячимъ словомъ Онисима Сергеича, и еще, – если станете судить меня, то забудьте одно имя, уваженiе къ которому вы должны им?ть вс?, какъ люди благородные. Прощайте, господа; говорю, прощайте, а не до свиданiя!

И пожавъ руку Неб?ды, Софьинъ шибко пошелъ вонъ изъ Клуба. Но въ дверяхъ чуть не столкнулся онъ съ Пустовцевымъ: отступивъ другъ отъ друга, они остановились на одно мгновенiе. Софьинъ посторонился, и Пустовцевъ, взбивая лохматые волосы, вошелъ въ залу, небрежно переваливаясь съ ноги на ногу.

И долго потомъ досужiе языки теребили честь, имя и каждое слово Софьина, и долго еще служилъ онъ предметомъ насм?шекъ и язвительныхъ порицанiй. Пульки окончательно разстроились, что также подало поводъ записнымъ игрокамъ побранить Софьина за его неум?стное появленiе.

А что же Софьинъ?.. О, не приведи Богъ никого быть на его м?ст?!.. Св?тъ-инквизиторъ жесточе и изобр?тательн?й изверга Торквемады истерзалъ, измучилъ свою жертву!..

Вотъ ужь бол?е нед?ли, какъ опущены сторы у оконъ квартиры Софьина; бол?е нед?ли, какъ никто не потревожилъ подъ?зднаго колокольчика, да и самого жильца не видать что-то нигд?. Особы, которыя им?ютъ страшную охоту все выпытывать да выв?дывать, начали уже безпокоиться, и н?которыя даже рисковали подсылать горничныхъ и лакеевъ поразв?дать немножко, хоть бы и окольнымъ путемъ, какъ-дескать, что и почему? Спрашивали наконецъ и Неб?ду, но и отъ него ничего не узнали: однихъ Онисимъ Сергеевичъ вовсе не удостоивалъ отв?томъ, другiе услышали отъ него только какое-то бормотанье подъ носъ, а инымъ онъ просто говорилъ; "убирайтесь, пожалуста!" – и только. Самъ авторъ не знаетъ, какъ доложить читателямъ о томъ, что нам?ренъ предпринять Софьинъ. Одно только удалось намъ подм?тить, что на другой день, посл? клубской исторiи, онъ посылалъ Никиту въ Казначейство, и потомъ черезъ часъ на почту съ какимъ-то пакетомъ. Встр?тившiйся съ Никитою поваръ Трухтубаровыхь, состоявшiй съ нимъ въ дружескихъ связяхъ и родной братъ Кици – предмета н?жной страсти его, полюбопытствовалъ было узнать адресъ на пакет?, но Никита отв?чалъ только: "не утруждайтесь, Михайла Кирилычъ, ни льзя-сь. Посылаемъ въ американскiя земли, чтобъ клубники оттуда прислали-съ. Катерин? Кириловн? наше глубочайшее-съ." Вотъ и вс? св?д?нiя о Софьин?; больше ни им?ется. По уваженiю таковыхъ обстоятельствъ, мы по невол? должны оставить на время Софьина, и заняться другими д?йствующими лицами нашего разсказа.

Онисимъ Сергеевичъ напрасно такъ много безпокоился о здоровь? своей Marie. Докторъ изъ своихъ лишь видовъ и для того, чтобъ придать бол?е ц?нности своему искуству, навязалъ пацiентк? своей опасную бол?знь, а въ сущности, это было не бол?е, какъ нервическое раздраженiе. Дня три Marie пролежала въ постели, да и то лишь потому, что такъ предписалъ докторъ, и что ей не непрiятно было вид?ть себя предметомъ особенной заботливости и предупредительнаго ухаживанья всего семейства. Къ тому жь она смекнула, что бол?знь эта очень кстати избавляла ее отъ разныхъ домашнихъ сценъ, которыя иначе неизбежно посл?довала бы по горячимъ сл?дамъ изв?стнаго произшествiя. Подъ теплымъ од?яломъ, ни к?мъ небезпокоимая, Marie могла свободно давать волю разнымъ думамъ, соображенiямъ и д?вическимъ мечтанiямъ. Самолюбiе начинало нап?вать ей, что въ сцен?, произшедшей между Пустовцевымъ и Софьинымъ, она была лицо немаловажное, что ей даже позавидовать можно, потому что произшествiя такого рода бываютъ лишь изъ-за такихъ, которыя стоятъ далеко выше прочихъ смертныхъ, что въ Петербург?, какъ проговорилась однажды Соломонида Егоровна, почти всякiй день случаются такiя исторiи, нисколько впрочемъ не роняющiя репутацiй прекраснаго пола, а напротивъ дающiя счастливицамъ громкое названiе львицъ. Мало-по-малу Marie начала считать себя героиней какого-то романа. Разсужденiя и тайныя внушенiя Пустовцева и тутъ д?лали свое д?ло: стоило только приб?гнуть къ памяти, чтобъ найти ловкiе софизмы, которыми Пустовцевъ ум?лъ убаюкивать крикливый голосъ сов?сти и оправдывать всякую неосторожность своей жертвы, увлекая ее къ чему-то бол?е страшному. Дерзкiя выходки его противъ челов?ка, нич?мъ его не оскорбившаго, уступали въ воображенiи Marie бойкой р?шимости и отваг? его, которыя всегда им?ютъ особенную прелесть въ глазахъ молодежи. Зоркая наблюдательность Софьина часъ отъ часу становилась противною самолюбiю Marie, и подъ конецъ своей импровизированной бол?зни, она сама уже готова была мстить докучливому аргусу злой насм?шкой и кровавымъ упрекомъ. Она находила въ отваг? своего поклонника р?шительное доказательство глубокой привязанности къ себ?, и съ нетерп?нiемъ ожидала позволенiя выйти изъ своего лазарета, чтобы приступить къ развязк? произшествiя, такъ взволновавшаго ея умъ юный и заставившаго сильн?е биться неопытное сердце. Одно безпокоило Marie, – это гн?въ отца и недовольство его Пустовцевымъ на первыхъ порахъ. Она ни могла не слышать нареканiй и угрозъ, которыми Онисимъ Сергеичъ щедро осыпалъ этого губернскаго льва; она не безъ трепета взглядывала на отца, когда онъ, суровый и задумчивый, входилъ въ ея комнату, и ежеминутно ожидала разсказа о какой либо бол?е или мен?е непрiятной встр?ч? с ъПустовцевымъ. Хоть ей и хорошо была изв?стна нер?шительность отца и любовь его къ ней: но все таки она опасалась его мгновенныхъ вспышекъ, отъ которыхъ значительно могла пострадать желаемая развязка героически начатаго ею романа.

Что касается до Соломониды Еiоровны, то она была слишкомъ…. какъ бы это сказать… тупа что ли, чтобъ понять толкомъ что нибудь въ этомъ д?л?. Сначала оно ошеломяло ее, но потомъ она попробовала пригнать это произшествiе къ своей любимой аристократической м?рк?, и вышло хорошо. Соломонида Егоровна даже рада была тому, что теперь будетъ говорить о ней весь городъ, и что ея Marie можетъ сд?латься предметомъ зависти такихъ-то. Вообще, эта барыня готова была шлепнуться въ грязь всемъ корпусомъ, лишь бы заставить говорить о себ? публику. Она даже удвоила вниманiе къ Marie и стала питать къ ней что-то въ род? уваженiя; кр?пко хот?лось ей на первыхъ порахъ упрекнуть дочь свою въ какой-то неосторожности: но поразмысливъ на досуг?, она никакъ не могла дать себ? отчета, въ чемъ состояла эта неосторожность, и поступила ли бы она сама иначе, еслибь паче чаянiя въ стары годы приключилась и съ ней такая же притча. Такъ д?ло и осталось. Соломонида Егоровна благоразумно р?шила ждать развязки, предоставивъ себ? удовольствiе отпустить на этотъ случай н?сколько подготовленныхъ и давно уже мучившихъ ее высокопарныхъ сентенцiй.

Сказать по правд?, такъ и Онисимъ-то Сергеевичъ порядочный колпакъ. Мы слышали разговоръ его съ Софьинымъ – это странное сочетанiе истиннаго родительскаго чувства съ непостижимой и непростительной безпечностью; были свид?телями горячаго, но не совс?мъ благоразумнаго заступничества его за Софьина предъ пос?тителями Клуба: но на томъ в?дь все и кончилось. Онисимъ Сергеичъ, пойманный въ расплохъ такимъ неожиданнымъ событiемъ, напалъ на одну мысль – пом?шать дуэли, которая могла повредить репутацiи Marie, не подумавъ о томъ нисколько, что "злые языки страшн?е пистолета", и что имя его дочери все-таки будетъ гулять въ толп?, изорванное сплетнями, клеветой и насм?шкой. Онъ безошибочно разсчиталъ на благородство и твердость нравственныхъ правилъ Софьина: но и тутъ опять не поразмыслилъ о той великой жертв?, какую заставляетъ приносить челов?ка, живущаго въ обществ? и неизб?жно подчиненнаго его драконовымъ законамъ. Достигнувъ желаемаго, хоть и съ ущербомъ чести и спокойствiя неосторожно-снисходителыiаго челов?ка, Онисимъ Сергеичъ успокоился, а перебранка съ клубскими почти уб?дила его въ томъ, что главное съ его стороны уже сд?лано, что осталось ужь пустое – разбить враждебныя Софьину мн?нiя, зас?вшiя по угламъ гостиныхъ и въ тиши кабинетовъ. Но одному только Неб?д? не могла быть понятною ошибка такого взгляда…. Разтративъ весь запасъ энергiи, Неб?да пустился кстати и некстати декламировать апологiи Софьину, и не видя возраженiй и горячихъ репликъ, самъ началъ помаленьку ослаблять сильныя м?ста своихъ апологiй, думая этимъ окончательно преклонить противниковъ на сторону своего protegеe, и кончилъ т?мъ, что и самъ сд?лался см?шнымъ и Софьина съ ногъ до головы обл?пилъ грязью. Въ первые дни, встр?чаясь съ Пустовцевымъ, Неб?да отворачивался отъ него и даже не хот?лъ приподнимать шляпы на его в?жливый поклонъ, – и опять попалъ въ см?шную ошибку, показавъ себя разобиженнымъ ребенкомъ. Не дал?е однакожь, какъ черезъ нед?лю, на четверг? у Трухтубаровыхъ, Неб?да, по нарочитому старанiю хозянна, ус?лся съ Пустовцевымъ въ страстно-любимый имъ ералашъ, и къ концу игры весело уже разговаривалъ съ своимъ недругомъ; ибо Пустовцевъ, всегда ловкiй и находчивый, ум?лъ и въ этотъ разъ подд?латься къ Неб?д?, то открывая ходъ съ той карты, которая р?шительно наклоняла игру въ пользу Онисима Сергеевича, то д?лая нам?ренныя ошибки, отъ которыхъ Неб?да приходилъ въ восторгъ и ув?рялъ вс?хъ и каждаго, что онъ не узнаетъ Валерiана Ильича, и что теперь онъ – Неб?да просто непоб?димъ. Посл? ужина, когда Онисимъ Сергеевичъ, подъ влiянiемъ любимаго имъ лафита, началъ говорить о Софьин?, разчетливый Пустовцевъ изъявилъ сожал?нiе о произшедшемъ между ними такъ кстати, обвинилъ себя, по видимому, такъ искренно, что Неб?да кр?пко пожалъ ему руку и просилъ забыть все, и даже, если можно, помириться съ Софьинымъ. Вс? вид?вшiе и слышавшiе это въ одинъ голосъ назвали Неб?ду простофилей, а Пустовцева умнымъ и ловкимъ челов?комъ.

Въ семейств? своемъ Онисимъ Сергеичъ тоже сбился, какъ говоритъ Созонтъ Евстафьевичь Тошный, "съ пантелыку". Первый день онъ бродилъ по комнатамъ, будто потерянный, сердито поглядывалъ на вс?хъ, отбивая т?мъ у всякаго охоту заводить съ нимъ разговоръ, и угрюмо принималъ предупредительныя услуги Соломониды Егоровны, которая, и безъ умысла, разсыпалась передъ нимъ мелкимъ б?сомъ. Н?сколько разъ подходилъ онъ къ постели, на которой лежала Marie; физiономiя его выражала при этомъ что-то р?шительное: но больная боязненно взглядывала на отца, и мгновенно изчезало съ лица его грозное выраженiе; взявъ руку любимой дочери, онъ наклонялся къ ней и спрашивалъ тихимъ и мягкимъ голосомъ: "ну что, лучше ли теб?, Маша?" Отъ радости не зналъ старикъ что и д?лать, когда Marie вышла въ первый разъ посл? бол?зни въ гостиную. Сказать по правд?, и хороша же она была! Спальный чепчикъ такъ мило шелъ къ этому немножко побл?дн?вшему личику; б?лый подроманъ, стянутый пунцовымъ кушакомъ, такъ обольстительно драпировалъ свободными складками ея чудесную фигурку; уютненькая ножка, шаловливо высвободившись изъ просторной туфли, такъ живописно рисовалась на голубомъ фон? мягкаго ковра, что и не отцовское сердце растаяло бы, какъ ледъ среди л?та. За тожь и Онисимъ Сергеичъ былъ самъ не свой: онъ садился возл? дочери, обнималъ ее и цаловалъ такъ н?жно, что Marie не могла удержаться отъ слезъ. Самъ старикъ однажды чуть не расплакался, и въ какомъ-то опьяненiи задушевнаго восторга почти прокричалъ: "выздоравливай, Маша, право, выздоравливай! Пиръ задамъ! Вс?хъ приглашу, кого только пожелаешь! Знать не хочу никого и ничего!"

Одна лишь Елена в?рн?й вс?хъ понимала сущность этого д?ла: вид?ла и ошибки отца, и заблужденiе матери и опасное увлеченiе сестры. Попробовала было она какъ-то разъ заикнуться объ этомъ: но ее уняли, зам?тивъ, что это не ея д?ло; а маменька прибавила еще, что въ ней д?йствуетъ зависть и что сердце у ней каменное… Н?тъ ничего хуже положенiя старшей сестры, считающей себ? пятъ или шесть единицъ свыше двухъ десятковъ л?тъ, когда она видитъ, что младшая сестра, которую не такъ давно она ставила въ уголъ, уже поднялась на ноги и сд?лалась предметомъ ухаживанья отборной молодежи и особеннаго вниманiя самихъ родителей! Ой, mesdames, не будьте слишкомъ взыскательны! Не то и съ вами тоже станется, что съ Разборчивой Нев?стой д?душки Крылова!..

Но угадайте, кто въ семейств? Неб?ды явился открытымъ и опаснымъ противникомъ Софьина?.. Жорженька. Вы улыбаетесь, читатель, что я ставлю порядочнаго и солиднаго челов?ка на одну доску съ мальчишкой, не заслуживающимъ вашего вниманiя: но позвольте, – и кр?пкое дерево точитъ презр?нный червь, и камень-самородъ долбитъ ничтожная капля. Такъ и тутъ. Припомните только отношенiя Жорженьки къ папеньк? и маменьк?, и обратно, – тогда вы непрем?нно согласитесь, что онъ не совс?мъ такой ничтожный противникъ, какимъ представляется съ перваго раза. Marie онъ терп?ть на могъ, равно какъ и она не любила Жоржа, насм?шливо прозвавъ его "надеждою семейства": но слово дуэль было ему знакомо со вс?ми подробностями. Не ребяческой голов? было обсудить поступокъ Софьина, когда и с?дыя головы преклонялись предъ кумиромъ общев?коваго предразсудка. Жорженька понялъ только, что дуэлъ не состоялась, а не состоялась потому, что Софьинъ струсилъ. Въ этомъ уб?жденiи Жорженька, искусно подстрекаемый Пустовцевымъ, открыто и съ ожесточенiемъ пошелъ противъ Софьина, д?йствуя сначала на маменьку, а потомъ и на папеньку.

– Ахъ, Онисимъ, говорила иногда Соломонида Егоровна, что это за благородныя побужденiя у нашего Жоржа!

– Отожь, бестiя! подтверждалъ Онисимъ Сергеевичъ; въ военную его, въ военную! Тамъ такихъ любятъ.