Асмодей нашего времени

– Что съ тобой, Marie? спросила Соломонида Егоровна, шибко подойдя и взявъ ее за руку.

– Мн? дурно, maman, отв?чала Marie, едва перевода дыханiе и стиснувъ рукою л?вый бокъ.

– Гд? ты была?

– Тамъ… я упала… ушиблась… упала – ахъ!

Соломонида Егоровна хот?ла было позвать кого либо на помощь, но Marie быстро схватила руку матери и проговорила шопотомъ:

– Ради Бога, никого не зовите! Я сама дойду… Держите меня кр?пче.

А Соломонида Егоровна сама едва передвигала ноги.

– Будьте покойн?е, maman! Глядите весел?й! На насъ смотрятъ.

И собравъ посл?днiй остатокъ силъ, Marie взошла на крыльцо и отправилась въ комнатку, служившую на этотъ разъ вм?сто уборной. Къ счастiю, д?вушки, назначенныя для прислуги, ушли вс? до одной, соблазненныя звуками полковаго оркестра, а можетъ быть и для другихъ какихъ нибудь причинъ. Бл?дная, истомленная Marie залпомъ проглотила два стакана холодной воды, и крупныя капли пота выступили на чел? ея; губы посин?ли, она вся задрожала и упала безъ чувствъ.

Испуганная Соломонида Егоровна им?ла однакожь столько присутствiя духа, что, не требуя ничьей помощи, сама принялась разшнуровывать полумертвую Marie: но лишь только возобновилось правильное кровообращенiе, б?дная д?вушка съ невообразимымъ усилiемъ очнулась, и, схвативъ руку матери, не позволила ей почему-то продолжать разшнуровку. Она поднялась съ кресла, взяла стаканъ до половины налитый водою, плеснула на руку и брызнувъ себ? въ лицо, вытерлась платкомъ и твердыми шагами подошла къ туалету. Marie стала поправлять себ? прическу, между т?мъ Соломонида Егоровна зашнуровывала ее съ неимов?рными усилiями.

– Маша, я позову д?вушку, говорила она, обливаясь потомъ.

– Боже васъ сохрани! Если вы не сможете, я сама какъ нибудь зашнуруюсь.

И Соломонида Егоровна снова принималась за непривычную работу.

Но что жь тамъ такое случилось? Не знаю, р?шительно не знаю. Я вид?лъ только, какъ Пустовцевъ вышелъ изъ л?су и пробирался огородами, крадучись и прятаясь отъ любопытныхъ глазъ, какъ потомъ пошелъ онъ п?шiй по дорог? къ городу, какъ, отошедши на далекое разстоянiе отъ Райскихъ Дверей, упалъ на траву и лежалъ н?сколько минутъ, не шевеля ни однимъ суставомъ. Я вид?лъ, какъ вскочилъ онъ потомъ проворно, и съ ужасомъ оглядываясь назадъ, пошелъ опять быстрыми шагами, какбы уб?гая отъ кого-то. И еще далеко впереди видн?лась мн? лохматая голова его, не покрытая шляпой, которою онъ по временамъ обмахивался, хотъ ужь было вовсе нежарко. Больше этого, къ сожал?нiю моему, а можетъ и вашему, читатель, я ничего не вид?лъ и не знаю.

– Ну, maman, сказала Marie, быстро повернувшись отъ туалета. Какъ вы меня теперь находите?

Въ этомъ простомъ, по видимому, вопрос? была такая бездна недоговореннаго, такая пропасть глубокаго, слезнаго юмора и горечи, и при всемъ томъ такая натуральность, что даже Соломонида Егоровна, какъ ни была простовата, не могла вдругъ собраться съ отв?томъ и гляд?ла на дочь, выпучивъ изумленные глаза.

– Чтожь, продолжала Marie, хороша я теперь?

– Маша! (Маша! что съ тобой?

Въ словахъ Соломониды Егоровны задрожали слезы. Тутъ уже сказалась мать со всей н?жностью, со всемъ непритворствомъ истиннаго чувства.

Marie снова побл?дн?ла. Она живо оборотилась къ зеркалу, взглянула въ него пристально, и съ какимъ-то судорожнымъ движенiемъ схватила руку матери.

– Маменька! если вы… любите меня, если вы не желаете моей погибели…будьте тверды и покойны… Не спрашивайте меня ни о чемъ… я упала… понимаете ли, упала… ха, ха, ха, ха!

Морозъ проб?жалъ во жиламъ матери отъ этого ужаснаго хохота.

– Цсъ, – сказала Marie, приложивъ палецъ въ губамъ и оглядываясь кругомъ какъ-то полупом?шанно, – молчите! Упала, ушиблась, вотъ и все! Иду танцовать, танцовать, танцовать…. Не говорите… продолжала она чуть слышно, не говорите папеньк?….

Marie остановилась и закрыла лицо руками. Съ минуту она оставалась въ этомъ положенiи; казалось, грудь ея готова была разорваться отъ одного тяжелаго вздоха, который съ трудомъ и со стономъ вылет?лъ такъ нескоро.

– Что? Вы думаете, я плачу? Н?тъ, я не плачу, говорила Marie, открывъ лицо и стараясь принять веселый видъ, между т?мъ какъ каждое слово ея рыдало. Ну, маменька, идемте! Да чего вы такъ смотрите на меня? Разв? не видите, что мн? смерть танцовать хочется?

И взявъ подъ руку совершенно растерявшуюся мать, Marie явилась среди танцующихъ. Пленянничковъ кинулся къ ней первый.

– Какъ же это можно, Марья Онисимовна? Я глаза прогляд?лъ, ноги истопталъ, отыскивая васъ повсюду.

– Что такое?

– И какъ же-съ? Вы же об?щали танцовать со мной вторую и четвертую кадриль.

– Виновата, изъ ума вонъ.

– Это ужь доля моя такая! Ну, да быть по сему! Второй-то однакожь не видать мн?, какъ своихъ ушей… и можете вообразить, во всю эту кадриль я б?дный сид?лъ "сумраченъ, тихъ, одинокъ на ступеняхъ мрачнаго трона," должность котораго на этотъ разъ исправляло крыльцо съ голубыми колоннами.

– Вы извините меня, если узнаете, что со мной случилось, весело сказала Marie.

– А что такое-съ?

– Вообразите, я поб?жала въ л?съ съ Ольгой… а гд? она?

– У?хала.

– У?хала?!..

– Да, съ ней сд?лалась какая-то дурнота.

Marie изм?нилась въ лиц?: но Племянничковъ не зам?тилъ этого. – Ну-те, ну-те, продолжалъ онъ, чтожь тамъ такое? Ужь не привид?нье ли вы встр?тили?

– Слушайте: мы стала прятаться другъ отъ друга. Я заплуталась, зашла въ такую чащу, что ужасъ, поскользнулась и упала, да какъ упала!.. Посмотрите-ка на платье. Просто, срамъ!

– Такъ вамъ и надо! Впередъ не ходите безъ кавалера.

– Да гд?жь было взять его? Вы безотлучно были при сестр?…

– Нельзя же-съ; объ оркестр? разсуждали.

– Пустовцевъ, продолжала Marie, байронствовалъ и потомъ пропалъ гд?-то. Вс? вы такiе!

– Что до меня, то извините! Я cavaliero servante вс?хъ и каждой порознь, и какъ мотылекъ, порхаю съ цв?тка на цв?токъ, по этому никакъ не могу посвятить себя исключительно…. но Пустовцевъ… это меня удивляетъ.

– Подите жь! Вс? вы таковы, господа! Любите, чтобъ за вами ухаживали.

– Вотъ ужь н?тъ-съ, меня попрекнуть этимъ никакъ нельзя. Еще не было такой притчи, чтобъ за мной хоть когда нибудь ухаживали; я – другое д?ло – ухаживаю за вс?ми, и увы! страдаю, хоть и не безмолвно, но за то всегда безнадежно!

– Такъ вы не танцовали второй кадрили?

– Никакъ н?тъ-съ. Многiя даже приступали ко мн? съ распр осами ради чего я угомонился? Даму потерялъ, отв?тствовалъ я съ надлежащимъ сокрушенiемъ сердца.

– А, – такъ васъ спрашивали? сказала Marie какъ-то странно: стало быть мое отсутствiе было таки зам?чено?

– Еще бы! Не зам?тить отсутствiя царицы этого вице-бала!