Асмодей нашего времени

– Да ужь не спорьте, Семенъ Семенычъ, поддакивалъ чорту на правду первый партнеръ. Но однакожь, какая подлость уронить честнаго челов?ка изъ-за какихъ нибудь тамъ своихъ видовъ!

– На томъ св?тъ стоитъ, Иванъ Игнатьевичъ, говорилъ Трухтубаровъ.

– Ужь какъ себ? хотите, а а никогда не р?шился бы на такой пассажъ.

– Это потому, что у васъ н?тъ дочки.

– И слава Богу, подхватилъ партнеръ, тотъ что на правду-то чортъ. А то, знаете, чудо какъ прiятно было бы вид?ть такiе авантюры, какiе прод?лываетъ меньшая-то съ этимъ… тьфу!

– Что правда, то правда, подтверждалъ Трухтубаровъ. Уму непостижимо, до чего дошла теперь молодежь, уму непостижимо!

– Да чего еще! говорилъ все тотъ же чортъ на правду, – просто, обнимаются!

– Да не безъ того, я думаю, наедин?-то, прибавилъ съ усм?шкою первый партнеръ.

– Но однакожь, какова безпечность-то родителей, какова безпечность-то! говорилъ Трухтубаровъ, качая головой.

– Да вс? они въ заговор?, вс?! заключалъ господинъ тотъ, что чортъ на правду-то. Я хоть сей часъ, сiю минуту готовъ сказать самому….

– О чемъ это, господа философствуете? громко спрашивалъ подошедшiй въ эту пору Ноб?да.

– Да вотъ-съ, Онисимъ Сергевичъ, отв?чалъ чортъ-то на правду, Семенъ Семенычъ разсказывали о произшествiи… того-съ… произшествiи, помните-съ? съ Голиковскимъ?

– На счетъ миллiоновъ-то? А, будь оно проклято! Душа дрожитъ, говорилъ Неб?да, ниже наклоняя голову. Я съ т?хъ поръ никому не в?рю: самъ всякiй м?сяцъ пов?ряю вс? суммы, даже билеты пересматриваю…

– И прекрасно д?лаете-съ! Осторожность во всякомъ случа? не м?шаетъ.

– Да ужь меня не учите этому! Не надуютъ, небось! Тертый калачъ!

Собес?дники взглядывали другъ на друга, улыбаясь весьма значительно и расходились поразмяться маленько отъ долгаго сид?нья.

Съ н?котораго времени Пустовцевъ р?же сталъ появляться въ дом? Онисима Сергеича, и когда-то когда зайдетъ туда, да и то на минутку. Отношенiя его къ Marie становились день ото дня мудрен?е; не то, чтобъ видна была холодность, не то, чтобъ равнодушiе: но будто какая-то тайна черной кошкой проскочила между молодыми людьми. Marie стала грустн?е, и чаще и дол?е оставалась въ уединенной комнат?, все думая о чемъ-то. Это опять не былъ припадокъ мечтательности, не была тоска, червемъ заползающая въ душу и подгрызающая тамъ все, ч?мъ живетъ юное сердце, – н?тъ, это была какая-то дума, полная тревоги, сомн?нiя и нер?шительности. Въ иную пору Marie становилась весела до ребячества и пренаивно сердила сестру, фальшивымъ голосомъ подп?вая ея игр? и прыгая подъ какое нибудь концертное allegro; въ другое время отъ нея слова нельзя было добиться. Она какбы пугалась чего-то, и завид?въ на улиц? Пустовцева, торопливо уходила къ себ?, сказываясь больною. Соломонида Егоровна терялась въ догадкахъ; за то Онисимъ Сергеичъ разр?шалъ коротко и ясно вс? эти капризы любимой имъ дочери.

– Ну, и чтожь такое? отв?чалъ онъ однажды на безпокойныя зам?тки жены. Д?вка за мужъ хочетъ, вотъ и вся недолга!

– Да зам?чаешь ли ты, Онисимъ, какъ она худ?етъ?..

– Экъ теб? мерещится! Худ?етъ – вовсе не худ?етъ. На мои глаза, такъ еще полн?етъ, а ужь противъ того и говорить, нечего, что цв?тъ лица у ней превосходный.

– То-то и пугаетъ меня. Въ иную пору она вся горитъ какъ въ огн?; а иногда точно будто истомилась, устала, чуть на ногахъ держится.

– Такъ чтожь изъ того?

– А то, Онисимъ, что это плохой признакъ.

– Ой ли?

– Je vous assure. Сестра Катишь тоже испытывала передъ чахоткой.

– Типунъ бы теб? на языкъ! Катишь твоя умерла съ досады, что жениховъ упустила.

– Да в?дь и Пустовцевъ-то…

– А, ну тебя! Толкуй тамъ по субботамъ!

И Онисимъ Сергеичъ уходилъ къ себ? въ кабинетъ, досадуя, что кр?пколобая его барыня такъ плохо понимаетъ его резоны.

Наступила весна, чудная, обворожительная весна. Въ садахъ и л?сахъ, од?тыхъ св?жей, благоуханной зеленью, весело защебетали разноцв?тные пернатые п?вцы, восп?вая любовь и свободу; въ воздух? было что-то разн?живающее, теплое, упоительное. Мiръ Божiй праздновалъ обновленiе свое, – и все живущее отъ челов?ка до былинки сладко упивалось жизнiю…

Ермилъ Тихонычъ Ерихонскiй, неистощимый на выдумки, устроилъ пикникъ, амфитрiономъ котораго вызвался быть самъ своею персоною. Съ обязательной любезностью онъ объ?здилъ вс?хъ знакомыхъ, разнообразя до высшей степени свои пригласительныя фразы, и заставляя иныхъ помирать со см?ху, а другихъ, не столько понятливыхъ, требовать у него объясненiя вычурному приглашенiю. Командиръ квартировавшаго въ город? полка об?щалъ прислать свою музыку, съ уговоромъ однакожь, чтобъ не поить музыкантовъ допьяна и особенно не подносить флейт?, у которой въ противномъ случа? всегда портился амбушюръ. Ермилъ Тихонычъ далъ слово во всемъ строго сл?довать предписанiямъ его высокоблагородiя, и въ заключенiе просилъ его пригласить отъ себя лучшихъ офицеровъ, которые, по выраженiю Ерихонскаго, "могли бы съ честiю шмыгнуть по паркетному полу, въ удовольствiе прекрасному полу". Такой восхитительный каламбуръ не совс?мъ однакожъ, понравился его высокоблагородiю; его высокоблагородiе было до крайности раздражительно и чрезвычайно дорожило честiю своего полка; потому-то его высокоблагородiе съ н?которою язвительностiю изволило зам?тить, что выборъ такого рода офицеровъ для него очень затруднителенъ, что сортировать такимъ образомъ можно только "штафирокъ", а что въ полку его высокоблагородiя вс? офицеры отличные танцоры и бонмотисты, но что впрочемъ онъ постарается привезти въ собой самыхъ лучшихъ, "съ т?мъ что останетесь довольны", прибавилъ шутливо его высокоблагородiе, потряхивая эполетами и пожимая на прощанье руку Ермила Тихоныча.

Пикникъ назначенъ быль въ н?сколькихъ верстахъ отъ города въ одномъ благопрiобр?тенномъ участк? л?са, принадлежавшемъ насл?дникамъ умершаго сов?тника Губернскаго Правленiя и носившемъ названiе Райскiя Двери. И точно, что за рай было это м?сто! Широка наша родная Русь-матушка: но немного есть въ ней такихъ чудныхъ удолiй. Узкой, но длинной дорогой, пролегающей между огородами, вы вы?зжаете во дворъ, примыкающiй къ опушк? л?са; до кол?нъ прячутся ноги коней вашихъ въ густой, шелковистой мурав?, и жаль давить эту ярко-зеленую мураву грубыми колесами вашего легкаго экипажа. Васъ не манитъ къ себ? красивый домикъ, главный фасадъ котораго украшенъ фантастически уродливыми, собственно русскаго ордена, колоннами, выкрашенными голубоватой краской; вы бросаетесь съ экипажа, и б?гомъ уходите въ прохладную т?нь густаго ор?шника и раскидистой липы. Вы съ наслажденiемъ бросаетесь на зеленый коверъ, постланный передъ вами во всю ширину л?са доброй матерью-природой, которая тутъ обнимаетъ, гладитъ, ласкаетъ и заглядываетъ вамъ въ очи изумрудной зеленью своихъ л?совъ. Но шаловливое и непос?стное дитя, вы срываетесь съ вашего мягкаго ложа, мчитесь въ глубину прохладнаго л?са, и съ бiющимся отъ наслажденiя сердцемъ останавливаетесь при этомъ вид? чудъ чудныхъ, дивъ дивныхъ. Вотъ передъ вами прихотливо брошенная дорожка, которая узкой тесьмой своенравно вьется дал?е и дал?е, и уходитъ Богъ знаетъ куда; она манитъ васъ впередъ, и въ медленномъ ход? вы осматриваетесь вокругъ, отводя рукою нависшiя в?тви, какбы загораживающiя дорогу къ запов?дному сокровищу. Вотъ утлый мостикъ, перекинутый черезъ оврагъ, прорытый весенними ручьями; онъ колеблется подъ вашими ногами; вы ступаете боязливо: но и боязнь эта – наслажденiе! За мостикомъ вы вздыхаете полной грудью, бросаете невнимательный взглядъ въ пропасть, которую вы такъ храбро переступили, и идете дал?е. Вотъ полуразрушенная башня, остатокъ временъ владычества Турокъ; она, какъ ласточье гн?здо, прильнула къ гордой скал?, и вы спускаетесь къ ней осторожно, ц?пляясь за деревья, дружелюбно протягивающiя къ вамъ свои в?тви. Вотъ вы уже среди развалинъ, покрывающихъ обувъ вашу известковой пылью, – Боже, что за картина! Прямо подъ ногами у васъ вьется и сердито воетъ потокъ, переб?гающiй по камнямъ, оторвавшимся отъ сос?днихъ скалъ и непрошено упавшимъ въ его ложе. Не глядите внизъ, если вы боитесь круженiя головы; смотрите лучше прямо: передъ вами дикiя скалы, съ изумительной правильностью прор?заннныя вдоль ц?лыми в?ками; – читайте ихъ, – эти прор?зи-iероглифы природы. За скалами поле; сливаясь съ небомъ, оно будитъ въ душ? вашей мысль о безпред?льности, – и если въ эти минуты не заблеститъ слеза въ очахъ вашихъ, если покрайней м?р? сердце ваше не забьется до пресыщенiя сладкимъ восторгомъ: то, извините, вы не челов?къ въ благородномъ значенiи сего слова, а только Иванъ Антоновичъ Страбинскихъ, {См. Ученое Путешествiе на Медв?жiй островъ, Брамбеуса.} или еще хуже, рыжiй Джонъ-Буль.

Но обзоръ конченъ. Вы возвращаетесь, избравъ по произволу тотъ или другой путь между деревьями; вы громко см?етесь, зам?тивъ, что заблудились, и испуганная птичка взлетаетъ быстро, трепеща крылушками и сердито троля надъ вашей головой. Но вотъ вы вышли на просторъ, и сп?шите въ толпу, гд? ждутъ васъ жалкiя веселости, людьми выдуманныя, гд? ждутъ васъ радости, возбуждаемыя трескотнею насильно вырываемыхъ тоновъ изъ звенящей м?ди; а для возбужденiя въ васъ восторга готова отравительная выжимка изъ виноградной лозы…

Пикникъ былъ уже въ полномъ разгар?. Полковые музыканты, стоявшiе на открытомъ воздух?, подъ окнами л?тняго домика, усердно исполняли свое д?ло. Наб?жавшiе изъ сос?дней деревушки ребята ц?плялись за изгороди и ухмылялись, выставивъ глупыя рожи; н?которые изъ офицеровъ прогуливались по двору, обмахивая раскрасн?вшiяся лица фуляровыми платками; видно было по всему, что молодцы поработали на порядкахъ ногами и всемъ корпусомъ. Въ домик? раздавался шумъ и хохотъ.

Солнце уже садилось огромнымъ шаромъ на краю небосклона, подернутаго алымъ отливомъ вечерней зари. Группы гуляющихъ расхаживали по широкому двору; многiе расположились съ стаканами чаю у опушки л?са на коврахъ, раскинутыхъ по мягкой мурав?. Тонкiй дымокъ отъ сигаръ и офицерскихъ трубокъ кокетливо пробирался между листьями ор?шника и изчезалъ въ глубокой синев? неба.

Вдали отъ вс?хъ расхаживалъ Пустовцевъ. Онъ былъ мраченъ, и какая-то безпокойная дума поминутно изм?няла черты его бл?днаго и исхудавшаго лица. Гн?вные взоры, бросаемые имъ на всякаго, кто р?шался близко подойти, удерживали въ почтительномъ отдаленiи отъ него даже и такихъ людей, какъ Ерихонскiй. Нетерп?ливыя движенiя Пустовцева показывали ясно, что онъ ждалъ кого-то.

Вдругъ онъ остановился, взглянулъ на окно домика и лицо его зард?лось. Сд?лавъ два-три поворота съ какою-то напряженной медленностью, онъ тихими шагами пошелъ по тропинк?, уходившей въ глубину л?са.

Чрезъ минуту на крыльц? появилась Marie. Быстрыя движенiя танцевъ облили яркимъ румянцемъ пылающiя ея щеки; коралловыя губки были полуоткрыты и выказывали ровный рядъ чистыхъ, какъ сн?гъ, жемчужинъ. Она шаловливой рукой поправила волосы, проворно подхватила подъ руку подошедшую къ ней одну изъ д?вицъ, и, спрыгнувъ вм?ст? съ него съ л?стницы, помчалась въ л?съ тоюже тропинкой, которою пошелъ Пустовцевъ. Н?сколько минуть слышенъ былъ ихъ звучный хохотъ, потомъ все стихло, и мен?е ч?мъ черезъ четверть часа mademoiselle Ольга выходила одна изъ л?сy, потерявъ шаловливую свою подругу.

Онисимъ Сергеичъ, давно ужо сид?вшiй за ералашемъ, сильно горячился въ эту минуту, и чуть не бранилъ своего партнера, между рукъ упустившаго случай дать большой шлемъ противной сторон?. "Въ бабки бы вамъ играть! кричалъ онъ: въ свайку, коли хотите! А то тудажь игроки называются, право!"

Соломонида Егоровна, очень хорошо знавшая характеръ Онисима Сергеича, который въ такихъ важныхъ случаяхъ не любилъ щадить никакого лица и не слишкомъ ст?снялся въ выбор? выраженiй, подошла къ столику, съ нам?ренiемъ удержать своего супруга отъ другихъ бол?е горячихъ вспышекъ. Но не просид?ла она и четверти часа, какъ Онисимъ Сергеевичъ громко вскрикнулъ:

– Да вотъ отъ чего и несчастье-то! Она возл? меня. Отойди пожалуста! Ну чего ты тутъ торчишь? Твое бы д?ло за дочерьми гляд?ть. Ну, гд? Маша, наприм?ръ?

Соломониду Егоровну какъ будто кольнуло что-то. Она посп?шно встала и вышла на крыльцо. Сд?лавъ рукой щитокъ надъ глазами, она безпокойно огляд?ла вс? группы: но Маши не было. Она подозвала къ себ? Елену, неподалеку гулявшую съ какимъ-то приземистымъ майоромъ въ огромныхъ бакенбардахъ и рыжеватомъ парик?.

– Гд? Маша? спросила Соломонида Егоровна въ сильномъ волненiи.

– Не видала, maman, отв?чала Елена, оглядываясь по сторонамъ.

– Какъ, не видала! Гд?жь ты была?

– Въ зал? была, потомъ тутъ гуляла.

– Вижу, вижу, сударыня, злобно сказала Соломонида Егоровна. Въ мечтахъ уносились, романтизировать вздумали!

– Да чтожь я сторожъ чтоль Marie вашей? сказала обиженная Елена

– Ахъ, Боже мой! Говорю теб?, сыщи мн? Машу! Слышишь ты, Машу сыщи! Да отцу ни слова…

А Marie выходила уже изъ л?су, но только не съ той стороны, которою вошла туда. Она была страшно бл?дна; глаза ея гор?ли лихорадочвымъ огнемъ; поступь была какъ-то нев?рна.