Асмодей нашего времени

Чикарскiй п?тушкомъ подскочилъ къ Софьину, схватилъ его руку, сильно потрясъ ее и повалился въ кресло съ развязностью отчаяннаго джентльмена.

Это было творенiе, къ которому какъ нельзя лучше шли слова Шекспира, что онъ въ лучщiя свои минуты немного хуже челов?ка, а въ худшiя немного лучше скота. Всегда разод?тый шикомъ, всегда завитой, онъ на всевозможныхъ вечерахъ и собранiяхъ являлся именно т?мъ, что называетъ Пушкинъ" везд? встр?чаемымъ лицомъ, необходим?йшимъ глупцомъ;" впрочемъ онъ см?ло могъ повторить о себ? слова поэта:

Мы вс? учились понемногу и проч,

И д?йствительно, это ничтожное во всемъ прочемъ созданiе блистало и даже «дивило свой муравейникъ». Онъ былъ недуренъ собой, болталъ немного по-французски, ум?лъ кстати прислужиться," подставить стулъ, поднять платокъ и моську вовремя погладить", могъ въ добрый часъ склеить bon mot, явиться третьимъ для преферанса съ какимъ нибудь лысымъ сiятельствомъ и толстымъ превосходительствомъ. За то его и принимали всюду, и даже выговаривали, если онъ не являлся на условленные четверги и пятницы. Но дорого платилъ б?днякъ за такое вниманiе къ нему общества. Въ холостыхъ пирушкахъ его заставляли пить разносортную см?сь, щелкали по носу, всклочивали его прическу, обливали шампанскимъ и выбирали мишенью для тупыхъ и часто площадныхъ остротъ. Никто не могъ понять, откуда этотъ голякъ доставалъ средства къ жизни, даже довольно комфортабельной. Н?которые ув?ряли, что его снабжала всемъ одна почтенная вдова, старательно подкрашивавшая свои с?дые волосы и остановившая счетъ л?тамъ своимъ на тридцать шестомъ году. Впрочемъ никто не выдавалъ этого за в?рное: но вс? знали, что отецъ Чикарскаго былъ управляющимъ у какого-то мелкопом?стнаго польскаго пана, что, потерявъ это м?сто, онъ пустился въ адвокатство – самое прибыльное ремесло въ томъ краю, что импровизированный юристъ, обманывая в?рителей своихъ, бралъ съ нихъ и правой и л?вой рукой во имя блюстителей правосудiя, и что потомъ, начавъ венгерскимъ, кончилъ русскимъ напиткомъ, спился въ кругу и пропалъ безъ в?сти. Такая родословная Чикарскаго не много давала ему во мн?нiи св?та: но в?дь св?тъ не всегда бываетъ взыскателенъ и разборчивъ. Кади лишь его кумиру, а какая у тебя кадильница, съ гербомъ ли графскимъ или просто глиняная, – до этого ему д?ла н?тъ. Къ этой характеристик? гостя Софьина нужно еще прибавить то, что Чикарскiй былъ полякъ и предурно говорилъ по русски, тщеславясь однакожь этимъ предъ членами своего муравейника.

– Чему я обязанъ удовольствiемъ вид?ть васъ у себя? холодно я строго спросилъ Софьинъ.

– Alez iaki pan ostry!

– Нельзя ли вамъ говорить со мной по русски? Я плохо понимаю по польски.

– Mоwie prosto, przyezedlem do pana, zeby skonczyc interes medzy panem а panem Pustowcewym.

– Ха, ха, ха, ха, ха! Такъ онъ васъ выбралъ въ посрединки?!

– No, i coz takiego? сказалъ Микарскiй, обидясь.

– А вотъ что: никакъ не думалъ я, чтобъ Пустовцевъ, позволяющiй себ? быть дерзкимъ, р?шился теперь пускаться въ такiя шутки.

– Coz tutay za zarty? Ja mоwie, zeby pan przyslal swego sekundanta, грозно произнесъ Чикарскiй.

– Послушайте, милостивый государь, д?ло между нами такъ серьезно; постъ, занимаемый и мной и Пустовцевымъ, такъ не малозначителенъ, что вашему пленнпотенту не м?шало бы позаботиться прiисканiемъ другаго, бол?е стоющаго посредника.

– Ого! сказалъ Чикарскiй, вставая и выпрямляясь. То панъ мени обижаетъ?

– Можетъ быть.

– То панъ не мыслитъ, zе za to mozesz sie przyplacic?

– Не мыслю.

– А gdy ia zapotrzebuie tego?

– Do uslug panskich, aie napotеm.

– Jak mame kocham, to strach, iaki pan ostry, говорилъ Чикарскiй, расхаживая большими шагами. Ale coz ia powiem panu Pustowcowi?

– Перескажите, что я сейчасъ говорилъ вамъ, да кстати прибавьте, что по н?которымъ весьма уважительнымъ, но не зависящимъ отъ меня, причинамъ, драться съ нимъ не стану. Понимаете?

– Гмъ, добрже. No, i iakze pan myslisz ze mna? сказалъ Чикарскiй, подбоченясь, въ полномъ уб?жденiи, что Софьинъ уже струсилъ.

– Съ паномъ? Bardzo chetnie!

– Ale na cz?m?

– Na kartofliach.

– Prosze nie zartowac! грозно воскликнулъ Чикарскiй, принявъ воинственную позу и откинувъ назадъ голову.

– А я вамъ вотъ что скажу: если вы не уберетесь отсюда подобру поздорову, то а выкину васъ въ окошко.

– Со?

– Въ другой разъ я не люблю повторять подобныхъ вещей.

– А iakze pan to mozesz zrobic?

– А вотъ какъ, – и Софьинъ потянулся къ колокольчику.

– To niech ze pan sie nie fatyguie… Alez iaki pan ostry! Do widzenia!

– Do milego.

Чикарскiй вышелъ, оставивъ Софьина въ положенiи челов?ка, нечаянно ступившаго об?ими ногами въ лужу у самаго подъ?зда къ дому, гд? онъ располагалъ щегольнуть изряднымъ костюмомъ и отлично вылакированными сапогами.

Но шутки въ сторону, а д?ло Софьина плохо, очень плохо. Взгляните, вонъ неподалеку отъ его квартиры, Чикарскiй съ сильными жестами разсказываетъ что-то двумъ попавшимся господамъ, которыхъ самъ Грибо?довъ не нашелся какъ лучше опред?лять, назвавъ ихъ только надстрочными буквами. Чикарскiй говоритъ, что Софьинъ "барзо перетрусился", что онъ – Чикарскiй "настрашилъ его добрже", когда за Пустовцева вызвалъ его даже "самъ-на-самъ", что онъ чуть не валялся у него въ ногахъ, "найнизше" прося защиты и ходатайства передъ "паномъ Пустовцевымъ" и что онъ почитаетъ себя обязаннымъ уладить этотъ "интересъ якъ найдокладн?й", для того что Софьинъ "пршизвоитый члев?къ".

Надстрочные господа выслушали болтовню Чикарскаго съ какою-то неполной дов?рчивостью и усм?шками. Разставшись съ нимъ, они пошли разными дорогами, и вотъ одинъ изъ нихъ въ конц?, а другой на самой средин? избранныхъ ими улицъ пустились въ разсказы, видимо изумлявшiе ихъ слушателей.

И пошло имя б?днаго Софьина гулять по городу, обставленное чудовищными сплетнями….

Глава девятая

Да и поднялась же суматоха между жителями богоспасаемаго града! Образовались партiи: но вс? он? согласны были въ томъ, что Софьинъ бол?е или мен?е виноватъ. Самые миролюбивые и отъ роду не застр?лившiе воробья поднялись на дыбы, обвиняя Софьина въ нарушенiя законовъ, такъ называемой, чести. Хотя и вс? считали Чикарскаго ничтожнымъ болтуномъ: но на этотъ разъ выслушивали его охотно, досадуя лишь на то, что панъ Чикарскiй кр?пко противор?чилъ въ своихъ показанiяхъ, и одному говорилъ то, другому иное. Племяннячковъ тоже много вредилъ репутацiи давнишняго своего прiятеля, принимая, гд? случалось, его сторону и защищая весьма слабо, – обстоятельство, врядъ ли не опасн?йшее всякой лжи и открытой клеветы. Дамы, почти вс? безъ изключенiя, приняли сторону Пустовцева, особенно т?, которыя любили въ стихахъ воззванiя къ лун? и мечт?, а въ проз? пылали запретною страстiю къ Правдинымъ и Печоринымь. Самъ его превосходительство изволилъ найти, что Софьину сл?дуетъ просить извиненiя у благороднаго своего противника, и при свиданiи съ Софьинымъ, изложивъ краснор?чиво превосходительныя свои обязанности и напомнивъ ему въ серьезномъ тон? о требованiяхъ чести, изъявилъ свое неудовольствiе; ея превосходительство, страстная поклонница Героя нашего времени, р?шительно объявила, что Софьинъ челов?къ не стоющiй вниманiя, и что д?ло его не можетъ обойтись безъ крови, въ сл?дствiе чего тогда же отдала приказъ не принимать Софьина.

Пустовцевъ торжествовалъ.

Состоя изъ одного лишь приличiя Членомъ Клуба, учрежденнаго въ Дворянскомъ Собранiи старанiями Клюкенгута, который вс?ми силами и м?рани хот?лъ оживить мертвенный остовъ губернскаго народонаселенiя, Софьинъ почти никогда не бывалъ въ ономъ. Напрасно неизм?нные клубисты резонировали передъ нимъ, доказывая, что Клубъ созданъ не для карточной лишь игры, а что талъ легко найти пищу для ума и сердца, перечитывая, наприм?ръ, газеты и журналы, Софьинъ не желалъ являться въ Клубъ за такою пищей, и только аккуратный платежъ, положенный съ каждаго Члена, не позволялъ Старшинамъ вычеркнуть его изъ списковъ.

Но въ одинъ ближайшiй вечеръ, посл? изв?стнаго произшествiя, Старшины, Члены и Гости Клуба съ удивленiемъ увид?ли Софьина въ Клубской зал?. Сид?вшiе за картами привычные пос?тители подняли головы и переглянулись между собой какъ-то значительно. У н?которыхъ столовъ минуты ужь черезъ три послышались вопросы: чей ходъ? или кому сдавать? – доказательство, что появленiе Софьина не было что-либо обыкновенное, а развлекло вниманiе даже записныхъ поклонниковъ ломбера, ералаши и преыеранса – этой "однообразной семьи скуки и безд?лья". За то минутъ черезъ пять все уже сид?ло въ прежнемъ положенiи, и ничто не могло пробудить замкнутую въ себ? пассiю людей положительныхъ.

Софьинъ подошелъ къ одному изъ столовъ, вокругъ котораго сид?ло изв?стное число особъ, бол?е ему знакомыхъ. Онъ протянулъ руку тому изъ нихъ, который, раскинувъ карты, сид?лъ лишь въ созерцательномъ положенiи; этотъ съ своей стороны сд?лалъ тоже, и не смотря на изв?стную вс?мъ привычку жать чужую руку до синихъ пятенъ и трясти ее безъ милосердiя, прикоснулся къ рук? Софьина, точно къ раскаленному жел?зу. Другiе же господа, сид?вшiе за т?мъ же столомъ, даже не подняли глазъ, какбы не зам?чая того, къ кому не такъ давно наперерывъ б?жали чуть не съ распростертыми объятiями. Софьинъ, постоявъ немного около играющихъ, улыбнулся и медленно отошедъ отъ стола.

– Безсов?стный! сказалъ, ставя ремизъ, господинъ чрезвычайно похожiй на майора Ковалева до отысканiя потеряннаго имъ носа. – Какъ это онъ см?лъ явиться въ общество людей благородныхъ?

– Дерзость неслыханная! подтвердилъ другой господинъ, собиравшiй карты.

– Надо сд?лать распоряженiе объ исключенiи его изъ Клуба, – заключилъ господинъ, похожiй на майора Ковалева.

– Надо, непрем?нно надо! повторили вс? хоромъ.

Софьинъ, разум?ется, не слышалъ такого остракизма. Онъ въ эту пору ведъ разговоръ съ Трухтубаровымъ, т?мъ самымъ, что разсуждалъ о поэтахъ-то и носилъ владимiра въ петлиц?. Разговоръ происходилъ близъ другаго карточнаго стола. Сдача сл?дующей игры отложена до окончанiя разговора; играющiе сидятъ въ разныхъ положенiяхъ – кто облокотясь на столъ, кто повалясь на покойномъ канапе.

– Да разскажите, пожалуста, спрашивалъ Трухтубаровъ, какъ это было?

– Къ чему такое любопытство? отв?чалъ Софьинъ съ легкой улыбкой.