Грибники 1,5. Вложенное пространство

– Ты звал меня во сне. Ты был в своем прошлом, где меня еще не было, поэтому ты был беззащитен. Я хотел тебе сказать, чтобы ты вернулся в настоящее, но потом решил, что поселить меня в твоем прошлом – тоже неплохой выход. Вот, держи.

Эйзен почувствовал, как Джафар находит в темноте его руку и сжимает пальцы. Снова холодные, как морозная ночь. А вот рука Джафара была горячей.

– Спасибо, – слабым голосом сказал Эйзен. Он немного досадовал на свою беззащитность.

– Один африканец рассказал мне сказку, – сказал Джафар. – Про маленького мальчика. Мальчик жил в бедном селении, голодал и мерз, терпел побои, словом, ему было плохо. И тогда он попросил колдуна сделать его духом… ну, по-нашему, ангелом. А колдун спросил: из какого материала делать тебя ангелом? Из дерева, из кости, или из песка? Мальчик ответил: дерево сгорит, кость сгниет, песок рассыпется. Сделай, говорит, меня ангелом из железа. И колдун сделал его ангелом из железа. Только мальчик не учел одного – когда в мире кто-то плакал, его металлические крылья и металлическое сердце отзывались на этот звук. Поэтому счастливее он не стал.

– А как колдун решил вопрос ржавчины? – заинтересовался Эйзен.

– Никак. Мальчику еще предстоит с ней столкнуться.

– Но заржавленный мальчик будет слабее резонировать, – не сдавался мозг ученого.

– Видимо, нет худа без добра.

– Зараза ты, Джафар, – вздохнул Эйзен.

– Пригласи меня в свои кошмары, и монстры твоего подсознания тоже узнают меня с плохой стороны, – насмешливо проговорил механик.

И утянул руку Эйзена в темноту. Эйзен тут же выдернул ее и отвернулся.

– Прекрати это, – сказал он. Теперь ему снова хотелось убежать, но не от страха и вообще не от кого-либо а к себе в сознание, подняться на самый верх собственного сознания и уже с нового ракурса созерцать реальность. Возможно, так выглядит божественное откровение, решил Эйзен, и ему стало жарко.

Джафар сбоку тихо рассмеялся.

– Строгость удивительно к лицу вашей светлости, – с наигранным сожалением заметил он.

*

Проснувшись утром, Эйзен ощутил как никогда остро, что нет ничего лучше этого мира и высшее блаженство – быть его частью.

Мутные фиолетовые горы в панорамном окне только начинали розоветь, на балконе сидела какая-то маленькая птичка (вьюрок? поди разбери против света) и пела.

В метре слева, лицом к выходу растянулся под двумя одеялами механик, действительно похожий крупного зверя из каких-нибудь нездешних степей. Глядя на его тонкую мускулистую руку, лежащую поверх одеяла, Эйзен ощутил некое томление, которое его позабавило.

Вот ведь сколько переживаний на старости лет, подумал он весело. И так уже достаточно вник в чью-то непростую судьбу, а подсознанию все мало. Однако же в эту сторону мы не пойдём. Кроме того, у нас плохие отношения с человеческими грехами, нас чужие тяготят как собственные, а собственные так вообще придавят.

Очень осторожно Эйзен слез с кровати, проследовал в ванную, где намеревался принять душ и побриться минут за десять, однако в итоге это заняло куда больше времени.

Обвязавшись полотенцем, Эйзен вернулся в комнату.

Солнце за панорамным окном поднялось выше, и ковёр на полу из серо-зелёного стал салатовым.

Джафар сидел на кровати сонный и взъерошенный, как ночная птица, потревоженная в ясный полдень.

– Доброе утро, – тем не менее сказал он первым. – Тебе как, полегчало?

Эйзен аж дернулся. Вид у Джафара был лукавый, словно его вопрос относился вовсе не ко вчерашнему Эйзеновскому стрессу.

– Доброе утро, господин Ингра, – ответил герцог, учтиво склонив голову. – Мое состояние, равно как и настроение существенно улучшилось. Роль вашего исцеляющего присутствия невозможно переоценить… или недооценить?

Джафар хмыкнул.

– Теперь моя очередь, – сказал он. – Там ещё полотенца остались, или ты все намотал на себя, и мне придётся идти голым?

– Целых два. Голым не ходи, это неприлично. Особенно на утренней линейке. Надень хотя бы пионерский галстук.

– Пуритане узколобые, – философски сказал Джафар, подтягивая штаны. – Античности на вас нет.

И этот человек, весело подумал Эйзен, пытается меня убедить в том, что все его образование составляет устройство самолета и сборка автомата. Ах, ну ещё стихи. Ладно.

Джафар занимался собой примерно на те же полчаса, за которые Эйзен оделся и спустился вниз.

Перед тем, как покинуть комнату, он заметил, что все документы, разбросанные им вчера на журнальном столике, сложены в аккуратную стопку.

Значит, Джафар читал тетрадь. Интересно, только из-за Карины, или в силу абстрактного любопытства? Такового у него наблюдалось куда меньше, чем у Эйзена, и Эйзена это слегка огорчало.

*

В пачке, присланной Кариной Файоль, было все о барьерах и тоннелях – похожее, не похожее, отдаленно напоминающее и даже свидетельства каких-то ясновидящих.

– В 1916 году, – медленно переводил Эйзен, добавляя свои комментарии, – девочка десяти лет, Римма – почему-то в Норвегии – гуляла с бабушкой по обрывистому берегу, недалеко от посёлка… с непроизносимым названием. Дело было довольно далеко от их родного дома, поэтому с бабушкой. Видимо, в гости поехали… В какой-то момент бабуля заметила, что внучка пропала… искали всем непроизносимым посёлком… на вторые сутки она вернулась сама, свежего вида, даже не голодная, и рассказывала, что провалилась в какую-то щель между скалами, пошла по ней и увидела поле с деревьями и травой… и ещё она видела город, но испугалась в него идти, поэтому вернулась. По ее ощущениям времени прошло немного. В том же месте впоследствии пропало ещё человек пять.

– А вот Китай, – Джафар пододвинул конверт с пачкой бумаг. – Там вообще был проход в мир духов, хунвейбины его взорвали в итоге. Вокруг него происходили разные волшебные вещи, и на людей нападал морок: им казалось, что они должны сесть на дракона и улететь с планеты.

– В смысле, из Китая? – уточнил Эйзен.

– Из него в первую очередь.

– А вот Южная Америка. Тут целая летопись в несколько веков. Англия… куча легенд и чертовщины… Америка ещё, Бостон… мы помним их портал в Салеме, оттуда сочились намагиченные ведьмы и очень всех утомили.

– А мне сон был, – вспомнил Джафар. – Будто в комнате Аси что-то холодное ходит.

Эйзен так резко поднял голову, что Джафар почти пожалел о сказанном. Он вообще теперь боялся говорить лишнее.

– Холодное? – уточнил Эйзен со странной проницательностью.

– Непонятная штука, сделанная из злой воли и белой плесени. Воняла мерзостно.

– Что, прямо во сне?

– Да. Какая ей разница, где вонять? Во сне или наяву.

Эйзен пошёл к серванту, сел на ковер и начал выдвигать нижние ящики.

– Давно, – прокомментировал он свое странное поведение, – хотел сделать тебе один подарок…

Джафар напрягся. После семнадцати лет ему редко дарили что-либо, да он и не нуждался. А если одарят ненужным… придется потом с этим что-то делать, выбрасывать же неловко.