Грибники 1,5. Вложенное пространство

– Если считать, что это было давно… какой-то твой предок? Предыдущее воплощение?

– Или это мистическое место перевело чье-то имя так, чтобы нас заинтриговать, – сказал практичный Джафар.

– Прочие имена аутентичны. Эйзена или какого-нибудь Алекса за барьером нет. Зато есть студент, внешне на меня похожий и старенький преподаватель… который тоже. Трудно выбрать, кто из них я. Обоих зовут Иннокентиями.

Джафар перевернулся на бок, потянулся и зевнул, прикрыв рот одеялом.

– На тебя похоже, – сказал он.

– Похоже, будто мы сейчас в пионерском лагере и рассказываем друг другу страшные истории. Но ты, – Эйзен засмеялся, отложил документы на журнальный столик и тоже залез под одеяло, пультом выключив светильник-планету, – манкируешь своими обязанностями.

– Я просто боюсь, что придёт вожатый и устроит нам завтра на линейке выговор, – пробормотал Джафар. – Доронин…

– М?

– Я осознал, что на этой кровати два отдельных матраса. Что выгодно отличает твою комнату от казармы. Но я все равно слышу, как тебя колбасит, невинное ты существо. Как жить, будучи таким впечатлительным?

– Я такой не всегда. Но моя психика ещё в школе занесла гопников в чёрный список и теперь его истерически перечитывает.

– И зачем тогда было звать меня, если это тебя не успокаивает?

– Без тебя было бы еще хуже.

– Допустим. Может, тогда отберём у твоего тревожного состояния записную книжку? – весело спросил Джафар.

– Это как?

– Попробую, если позволишь. Постарайся не шевелиться. И не бояться.

– Сложно… но я попробую.

Джафар перевернулся, придвинулся, убрал волосы со лба Эйзена и пробежался пальцами, как понял Эйзен, по каким-то точкам на голове.

Он может убить меня за секунду, отстранённо подумал Эйзен изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вскочить. Вот этими вот руками. Или загипнотизировать. Хотя зачем бы?

– Ты говорил, что доверяешь мне. Вот и не напрягайся, – прошептал Джафар из темноты. – Никакого плохого зла я тебе не сделаю. Неужели так трудно представить, что ты фаталист?

– Н-нас, п-пионеров, такому не учили… Знаешь, я себя скорее анатомическим препаратом ощущаю.

– Тоже подойдет. Допусти, что ты умер, и только твоя бессмертная душа смотрит со стороны на этот мир… утопающий во грехе, или как там говорят ваши священники.

– Как ты понял? – спросил Эйзен, закрывая глаза.

– Что?

– Что я христианин.

– Рекомендую вспомнить, что у тебя висит на шее, – Джафар находил какие-то точки на черепе Эйзена и нажимал на них так, словно тот был клавиатурой. В свете панорамного окна, выходящего на дальние горы, пальцы его казались фиолетовыми. – При всем твоём пристрастии к золоту – крест алюминиевый. Следовательно, для тебя он дороже всего, что ты носишь. Это во-первых, а во-вторых – твоя философия, речь и манеры. Ты хочешь походить на своего кумира и в то же время стесняешься того, что некогда его сотворил, потому что это нарушение заповеди.

Это была заявка на ответную проницательность, и несмотря на то, что она содержала в себе некий вызов, голос Джафара звучал успокаивающе.

– Чистота помыслов, Эйзен, есть основа твоего самоуважения, – продолжал между тем Джафар. – В наше циничное и аморальное время это очень… очень красиво.

– Вот как, – не открывая глаз, Эйзен улыбнулся. – Ты тоже очень увлечённый человек, Джафар. Но вот насчёт кумиров я не знал… старался их не творить. Но если ты это разглядел… возможно, ты прав.

Эйзен очень легко переходил от одержимости к смирению.

– Слушай, ты волшебник, – сказал он через некоторое время. – Я начал согреваться.

Загладив герцогу волосы, как шерсть коту, Джафар вернулся на своё место.

– Теперь спать, – сказал он. – Отбой давно прозвучал. Я не скажу вожатым, что твоя рука чаще делает крестное знамение, чем пионерский салют.

– Моя рука тебя ночью зубной пастой намажет, – весело пообещал Эйзен. Облегчение в его голосе граничило с эйфорией, и Джафар ощутил себя польщенным.

– Ой, только не белой! – попросил он. – Лучше зеленой такой, с ароматом кедрового бревна.

Отсмеявшись, Эйзен вдруг ощутил потребность высказаться.

– Яш, слушай… ты прости, если я косный и капризный сноб, у меня ведь тоже много всякого дерьма в голове… На самом деле я тебя очень уважаю. Даже, наверно, преклоняюсь. Как сказал не помню кто: «ты столько видел, но твои глаза остались чисты».

Ночное небо за панорамным окном очистилось, и теперь косой лунный свет заливал комнату, ярко отражаясь в стеклах книжного шкафа и никелированных поверхностях.

– Знаешь, я бы с удовольствием пожертвовал твоим преклонением, лишь бы того, что ты упомянул, не видеть, – пробормотал Джафар. – У моей психики тоже довольно большой чёрный список. И выглядит он как хаотичные заметки на обгоревших листах. Но тебя в нем нет, поэтому знакомство со мной ты действительно должен пережить.

*

Джафару снилось, что в той комнате, в которой он нынче не спит, кто-то есть. Кто-то сырой и пушистый ходил по ней, трогал вещи, стоящие на комоде, и смотрел изнутри на балкон. Из пустой комнаты, снилось ему, тянуло холодом, сыростью и запахом плесени. Потом сон закончился, жуткий посетитель пропал, и Джафар провалился в тяжелое, чуткое забытьё, в котором они с Эйзеном продолжали читать бумаги Карины. Одна из картинок в ее тетради представляла собой стеклянный куб с движением внутри.

– Это оружие, – говорил во сне герцог. – И список его жертв очень велик.

*

Эйзену тоже снился кошмар, правда, с иной проблематикой. Словно он снова в Хоринске, но потерялся во дворах, должен найти выход, а каждый следующий двор, в который он попадает, оказывается точно таким же, как и предыдущий. Но следовало бежать, потому что сзади настигали страшные люди. Возможно те самые, которые пришли к ним в дом, когда Лёшке было восемь лет, устроили обыск и арестовали отца. Через пару недель, правда, отпустили, но еще много лет после Лёшка боялся ночных звонков в дверь.

В очередном дворе он вспомнил, что у него теперь есть абсолютное оружие, только вот название его он забыл. А если не вспомнить, оно может сработать и убить всех…

Очнулся он от тычка в плечо. Вокруг была ночь, а сам он находился в доме, расположенном в горах, очень далеко от злобных людей.

– Господин Раунбергер, – сказал рядом чей-то низкий голос, – не надо возвращаться туда, где тебя не ждут.

Эйзен хотел что-то сказать, но получился невнятный хрип.

– А иногда и туда, где ждут, тоже не надо.

Эйзен откашлялся и перевел дыхание.

– Яша? Откуда ты знаешь, где я был? – смог наконец-то выговорить он.