Я тебя… никогда!

На сенокосе я и раньше бывал, сгребал, скирдовал, а здесь пришлось косой махать. Потихоньку и эту науку освоил. Часто с ночёвкой на покосе оставались – траву лучше по росе валить нужно, с раннего утра, а днём вздремнуть можно прямо в прокосе. Или под деревцем, на одеяле.

Погода стояла чудесная. Духмяный запах свежескошенной травы и подсыхающего разнотравья душу наизнанку выворачивал. Кругом цветы: направо полевые, налево лесные. Ягоды наливаются, птицы поют, кузнечики стрекочут…

Вечерами сверчки горели синим холодным пламенем, как звёзды, а созвездий на небе не сосчитать. Тишина, тепло: вёдро. Благодать. Давно так не отдыхал.

Ха, отдыхал! Какой там отдых: с четырёх утра косим, потом завтракаем, после сгребаем в кучи, носим стожки на жердях к скирдам, укладываем, утаптываем…

Ноги отваливаются, руки совсем ничего не чувствуют. Но всё одно отдых. Отпуск, мать его ети…

Неужели теперь каждый год так развлекаться будем?

Да если и так. Зато жена рядышком, скоро сын родится.

Хотя, кто сказал, что сын. Последнее время мне больше дочку хочется: умницу, красавицу.

Закрою глаза и вижу: махонькая, в жёлтом расклешённом платьишке, лёгком-лёгком. На руках кроху держу, она мне ручкой куда-то вдаль показывает. И Лиза, жена нас обнимает…

Много раз посещало меня такое видение. Именно девочка, исключительно в жёлтом платье, лет трёх. Маленькую, только родившуюся, совсем никак представить не получалось.

Всё хорошо на покосе: природа, молока парного вдоволь, простокваша, овощи с грядки, мясо на углях…

Тёща блины да пироги каждый день на стол мечет. Обедать без ста граммов не садимся. Вода, воздух, солнце…

Вот только с Лизой мы теперь… улыбаемся да переглядываемся.

Домишко у тёщи мизерный – уединиться негде. На покосе и вовсе каждую секунду под присмотром. Я уже начало своё мужское как мочало разве что не в узел завязываю, а жёнушка ходит как ни в чём не бывало, будто так и надо.

Я ей знаками и по-всякому намекаю – молчит, только ухмыляется да животик аппетитно оглаживает.

И чего делать? Всё, думаю, надо спасать положение, хоть даже самообслуживанием, сил больше моих нет.

Но, видно, женщины и вправду всё чувствуют: когда стало совсем невмоготу, Лизавета подмигнула.

Мы в тот день в доме ночевали.

Ручкой зовёт, направляясь в сени.

Меня затрясло, до чего же прислониться к желанному телу хочется. Вот оно, родимое, в метре от меня, уютной попкой виляет, голыми ножками манит.

Мигом представил шаловливую ладонь под юбкой, напрягся, задумался, чудом не впечатался в упругий зад. Однако дал-таки волю рукам: огладил спелые полукружия, прижал милую, ощутив трепещущий корпус и налитые тяжестью груди, развернул к себе.

Перецеловал глаза, веснушки, шею…

Оглядываюсь. Вроде никого. Одни мы, одни!

– Здесь у меня, в дальнем углу сеновала, место потайное, заветное. Я в нём всё детство пряталась, о любви и счастье мечтала. Золотое времечко было, часто о том вспоминаю. Там у меня гнездо сделано, до сих пор сохранилось, никто не трогает. Туда и спрячемся. Вижу, притомился без женской ласки. Я ведь понимаю, мужику внутри мечты небо в алмазах снится. Снаружи – нет в жизни счастья, так? Хоть и не очень хорошо себя чувствую, но дороже тебя нет у меня никого на целом свете. Всё тебе одному отдам. Люблю я тебя, люблю. Залезай за сеновал.

В углу темно. Сено старое, трухлявое, пылью просыпается на голову, пахнет плесенью, зато одеяло предусмотрительно постелено, всё не на колючем сене валяться.

Скинул с себя нижнюю часть одежды, платье у подружки задрал, трусики стягиваю. Таким родным запахом повеяло, голова кругом пошла. Затрясло, залихорадило, руки дрожат.

Целую Лизоньку, обнимаю, глажу по коже шелковистой. Возбуждение зашкаливает. Раздвинула она свои волшебные белые бёдра, да поздно… я уже сам опростался.

Стоило из-за этого в тёмный вонючий чулан залезать?

Упал без сил. Ничего вроде не делал, а отдышаться не могу. Злой как чёрт.

– Извини, милый! Передержала я тебя. Не подумала. Другой раз такого не случится. Сейчас всё исправлю. Не расстраивайся. Время у нас есть, сил полно, желанием не обижены. Лежи, молчи. Ещё лучше вовсе глаза закрой. Теперь я сама…

Тут она заиграла на моей дудочке…

Тишина, звуков не слышно, в мозгу музыка звучит волшебная.

Заслушался, шалея от непривычных ласк, отключился совсем. В голове вспышки, шум прибоя. Дальше как во сне.

Очнулся от спазмов внизу живота и взрыва изнутри влажной тесноты.

Трясёт не по-детски.

Я поплыл. Сердце стучит.

– Ну как, полегчало? Ещё разок полечимся или хватит на сегодня? Я тебя люблю, дурашка! Очень-очень.

Подумал я секунду и решил не отказывать даме в продолжении банкета. Накопилось за сенокос добра в закромах – ешь не хочу. Подружка для меня всегда желанна. Аппетит хороший. Может, я сладкоежка?

Ну, и продолжили мы светскую беседу на высшем уровне. Торопиться некуда, можно всё с толком, с чувством, с расстановкой, чтобы ничего не упустить.

Ластились часа полтора. Кажется, всё обследовал, ничего не забыл. Вылезли после окончания рандеву из убежища – в голове можно рассаду высаживать. Пришлось на речку идти – голову мыть.

Переоднлись. Тёща лыбится, словно свечку над нами держала. Ну и интуиция у этих баб.

Зато настроение солнечное.

Впору на сенокос, косой помахать. Может, дрова поколоть? Что-то силушку девать некуда.

Отпуск быстро пролетел. Я привыкнуть успел к сенокосной жизни. Каждый день каша молочная из русской печи с разварочки, блины-оладьи, простокваши хоть ведро, деревенская выпечка. Это лепёшки такие деревенские, щи наваристые, картошка в ста видах, капуста квашеная, сметана… Кормили на убой. Дома так не поешь.

Зато в плане любви – абсолютная диета: по выдаче. Сколько и когда дадут.

Чувствую, здорово недодали. Просто дефицит накопился, требует этот голод немедленного утоления. Ничем не удержать возбуждённого и приумноженного сознанием желания.

Вот доберусь до дома…

Круглосуточный сенокос Лизке устрою!

Желанная

Позади конфетно-букетный период ухаживания, свадьба, незабываемый, овеянный романтикой медовый месяц.