Логика Аристотеля. Том 2

В каких видах говорится о первых субстанциях.

Почему он не сказал «вторые субстанции называются родами и видами»? Но скорее «в каких видах»; мы говорим, что это очень надежно; ведь если бы он сказал «роды и виды», то, поскольку в других категориях есть роды и виды (например, у поэта род – цвет, виды – белый и черный), мы должны были бы предположить, что вторые субстанции также находятся в случайных; поэтому он не сказал случайные виды, а скорее «в каких видах находятся первые субстанции».

p.2a15

Эти вещи и виды этих форм.

Здесь философ собирает то, что уже было им сказано, и обозначает этим высказыванием первую субстанцию, а упомянув также виды форм, обозначает вторую субстанцию.

p. 2a16

Например, что такое человек.

Он берет пример первой субстанции. Из этого примера видно, что первая субстанция включена во вторую: ведь то, чем является человек, существует в форме человека, но род этой формы – животное, ибо животное включает в себя всего человека. Весь человек содержит в себе определенного человека, а то, чем является человек, есть первая субстанция; таким образом, весь человек и животное называются вторыми субстанциями.

p. 2a17

Поэтому они называются вторыми субстанциями.

Справедливо говорят, что они так называются, поскольку по природе своей это первые субстанции.

p. 2a20

Необходимо, чтобы и имя, и определение были приписаны предмету.

Здесь Аристотель делает вывод: «Все, что говорится о чем-то как относящемся к предмету, разделяет с ним и имя, и определение (ведь Сократа называют и человеком, и разумным, смертным животным); однако все, что существует в предмете, никогда не разделяет определение, но иногда разделяет имя. Ведь белизна существует в теле, и она участвует в определении, частью которого является (ведь мы не скажем, что тело – это цвет, отдельный от зрения), но она участвует в имени» – ведь мы говорим «белое тело»: следует понимать, что так бывает не всегда. Ибо подумай, что ни в имени, ни в определении добродетель не разделяет с субъектом» – ведь не говорят, что человек, обладающий добродетелью, добродетелен, но скорее серьезен.

p. 2a34

Что касается всего остального.

Он точно изложил то, о чем говорится снова, ибо для этого не требуется, чтобы все первые субстанции, то есть части, были составлены, а нужно, чтобы они были выражены в соответствии с ними.

p.2a35

«Или же оно находится в тех, которые подлежат».

Хорошо, что здесь также присутствует «быть»; ведь события, произошедшие в конкретных субстанциях, обладают бытием. Поэтому говорится, что это энкомий первой субстанции, поскольку она делится на три категории: универсальные субстанции, конкретные субстанции и случайности. Необходимо, утверждает он, чтобы каждая из первых субстанций: одна – поддерживалась (ибо в них события обладают бытием), а другая – классифицировалась (чем классифицируется всеобщее или частное?). Когда первые субстанции устраняются, устраняются и случайности, поскольку они не нуждаются ни в какой поддержке; точно так же и всеобщее не нуждается в том, чтобы быть указанным по отношению к чему-либо предметному. Всеобщее относится не к тому, что предшествует множеству, а к тому, что существует внутри множества. По этой причине к сказанному во «Введении» Порфирием добавляется то, что при устранении гипотез возможно существование всех видов вещей: там он рассуждал об умопостигаемых видах и формах, которые предшествуют многим, а здесь – о разумных видах и формах, то есть тех, что находятся среди многих.

p. 2b5

«Или же она находится в тех, которые подлежат».

Это указывает на то, что всеобщие субстанции упоминаются по отношению к частным, где случайности обладают бытием в конкретных субстанциях; таким образом, поскольку эти первые субстанции не являются ни всеобщими, ни случайными, то говорят, что конкретные субстанции являются первыми. Хорошо устроено, что во всеобщем – это констатация, а в происшествиях – это бытие.

p. 2b7

Вторые субстанции различаются.

Теперь проводится сравнение между вторыми субстанциями, как по виду, так и по роду, и на основании двух аргументов показывается, что сущность относится скорее к виду, чем к роду: один аргумент основан на отношении к первой субстанции, а именно на ее близости (ведь вид ближе к первой, то есть конкретной субстанции, чем к роду), а другой – на аналогии: как первая субстанция относится к виду, так и вид относится к роду.

p. 2b8

Ибо если бы кто-нибудь определил, что такое первая субстанция.

И если бы кто-нибудь определил, что такое Сократ, то он определил бы его надлежащим образом и как человека, и как животное, но более надлежащим образом как человека, чем как животное; ибо, говоря «животное», мы охватываем многое (поскольку оно обозначает и рациональное, и иррациональное), и мы не уточняем, рациональное оно или иррациональное, но, определяя его как человека, мы более точно передадим природу Сократа.

p. 3b12

Ибо конкретное более характерно для вещи.

Для Сократа более характерно быть человеком, чем быть животным, ибо это более распространено (и та же аналогия применима к деревьям и растениям).

p. 2b15

Более того, первичные субстанции.

И это вытекает из второго аргумента; он основан на аналогии. По этой причине он утверждает, что первичные субстанции называются первичными потому, что они также относятся к происшествиям в отношении существования и к универсалиям в отношении категорий. Подобно тому, как первичные субстанции относятся к происшествиям и универсалиям, так и виды относятся к родам: виды подпадают под роды в отношении категорий, но не наоборот; ведь роды классифицируются по видам (мы говорим «всякий человек есть животное», и хотя человек – это вид, термин «животное» классифицируется, то есть род), но виды не классифицируются по родам; ведь мы не можем сказать, что всякое животное есть человек, так же как мы говорим, что всякий человек есть животное. Поэтому, исходя из них, вид рода действительно более субстанционален.

p. 2b22

А из самих видов – столько, сколько не является родами».

Он справедливо добавил «столько же, сколько и не родов», чтобы вы не поняли неправильно термин «животное»; ведь животное – это действительно вид, но также и род. Поэтому нужно рассматривать не эти, то есть подчиненные, а только те, которые являются видами, в частности, самые конкретные, такие как человек и лошадь.

p. 2b24

Ибо нет ничего более привычного.

Рассмотрев глубину субстанции, то есть от атомов к форме и от формы к роду, он теперь хочет провести сравнение в ширину, то есть от формы к форме и от атома к атому. Поэтому он утверждает, что ни одна форма формы не будет отличаться от сущности второй, ни один атом атома не будет отличаться от сущности первой субстанции.

p. 2b25

Или относительно некоего верхового коня – именно коня.

Ибо человек имеет отношение к определенному человеку, и точно так же лошадь имеет отношение к Ксанфу: как о Сократе не было бы ничего более привычного, чем сказать о человеке, так и о Ксанфе – о лошади.

p. 2b29

Но, конечно, после первых субстанций.

Теперь он говорит о причине, по которой обозначаются роды и виды вторых субстанций, но он не утверждает, что случайности являются третьими субстанциями. Он выдвигает двоякое предположение, первое из которых вытекает из определения термина: ведь он говорит: если нас спросят «что такое Сократ?», мы ответим «человек» или «живое существо», что даст знакомый и узнаваемый ответ; если же мы скажем «белый», «бегущий» или что-то подобное, мы дадим незнакомый и неизвестный ответ. Таким образом, вполне разумно, что мы называем виды и роды вторыми субстанциями, но мы не утверждаем, что случайности – это субстанции вообще.

p. 2b37

Кроме того, первичные субстанции.

Этот второй аргумент, касающийся аналогии, гласит, что подобно тому, как первичные субстанции называются первичными, поскольку они подчиняются другим, так и виды и роды называются вторичными субстанциями, поскольку они сами подчиняются другим. Виды и роды действительно подчиняются случайностям, поэтому они называются вторичными субстанциями. Аналогичным образом это относится и к остальным.