Химера

– И я думаю, что кто-то должен предложить создать комиссию по расследованию обстоятельств смерти главы Совета тринадцати, – произнес Вигман с таким страдальческим выражением лица, словно вступил в ледяную воду.

– И кто этот… кто-то? – спросил, громогласно зевая, леший.

– Я надеялся…, – смешался гном. – Я думал… Что это будешь ты, Афанасий!

– А почему я? – пробормотал леший. Он уже почти спал, уютно расположившись на троне. – Мотивируй.

– Suum cuique, – ответил гном. – Каждому свое. Мне считать деньги, тебе – добиваться справедливости, Афанасий.

– Sol lucet omnibus,– возразил тот сонно. – Солнце светит для всех.

– Scelere velandum est scelus, – Вигман возвысил голос, чтобы привлечь внимание лешего. – Покрывать злодейство – есть злодейство. Не так ли, Афанасий?

– Вот и не будь злодеем, Вигман, – ухмыльнулся леший, ненадолго вынырнув из сна. – И вообще… Не странно ли подобное предлагать мне – тому, кто был в немилости у Роналда?

Вигман не нашел, что ответить. И промолчал. Вид у него был разочарованный.

– Вот что, Вигман, – Афанасий хитро подмигнул гному. – Quot homines, tot sententiae. Сколько голов, столько умов. Но у каждого только одна голова на плечах. Ты меня понимаешь?

Гном кивнул. Не говоря ни слова, он встал и пошел из зала.

– Куда ты, Вигман? – окликнул его леший, снова широко зевая.

– В Берн, – ответил гном, не оборачиваясь. – А ты, когда отпразднуешь?

Ответа не прозвучало. Вигман оглянулся и увидел, что Афанасий уже спит, развалившись на троне и сотрясая своды зала громоподобным храпом.

Гном понял, что его последняя надежда не оправдалась.

К тому времени, когда Вигман вошел в свой кабинет в банке в Берне, он уже знал, как ему поступить. Идти против Джеррика значило рисковать всем, что у него было, включая жизнь. И гном решил пойти в одном с ним направлении. Помимо прочего, это обещало приличные дивиденды.

Гном посмотрел в окно и увидел часы на колокольне Цитглоггетурм. Они показывали полдень. Прошло ровно двадцать четыре часа, когда он в этом же кабинете задумал спасти мир. Pro bono publico. Ради общего блага.

– Глупец, – буркнул Вигман, посыпая голову уже остывшим за сутки пеплом.

И, достав из сейфа бумаги, гном углубился в финансовые отчеты. Он ценил каждую минуту, которая могла сделать его богаче или беднее.

Часть 2. Возвращение

Глава 1

После того, как Фергюс передал ей ребенка, Евгенией овладел непреодолимый, почти безумный страх потерять его снова. Она то начинала смеяться, то вдруг плакала, бережно прижимая к груди сына. Он безмятежно спал, утомленный путешествием от больницы до гостиницы на канатном трамвайчике, с подножек которого гроздьями свисали пассажиры. Сердечко мальчика билось редко, личико было слишком бледным, но он улыбался во сне. И Евгения, глядя на него сквозь застилавшие ее глаза слезы, тоже не могла сдержать счастливой улыбки.

– Фергюс, я прошу, – бессвязным шепотом умоляла она эльфа, – Мы должны срочно улететь из этого города. Здесь очень сыро. Это вредно для здоровья ребенка. Ты только посмотри, какой он бледный!

Фергюс подозревал, что бледность мальчика вызвана не туманами Сан-Франциско, а его недомоганием, но промолчал. По телефону он заказал четыре билета на авиарейс Сан-Франциско – Владивосток с пересадкой в Токио. И они сразу же выехали в аэропорт на такси.

– Почему-то дорога домой всегда короче, – сказала Евгения, когда самолет взлетел. – Ты не замечал этого, Фергюс?

Они летели на Boeing 777 авиакомпании Japan Airlines. Бортпроводница, симпатичная японка, похожая на крошечную фарфоровую куклу, только что объявила, что полет до Токио займет одиннадцать часов пятнадцать минут.

Фергюс не стал возражать. Только подумал, что его дорога домой затянулась уже на много лет. Да и где он, его дом? В Лондоне, где он когда-то приобрел небольшой фешенебельный особняк на Kensington Palace Gardens, улице длиной чуть более 800 метров в центре города, которая считалась одной из самых респектабельных в мире? Или на острове Эйлин Мор, где прошли самые счастливые годы его юности, когда Арлайн была его невестой? Или в Москве, где он прожил последние несколько лет со своим обожаемым внуком? Фергюс затруднился бы ответить. Он вспомнил утверждение, что дом там, где сердце. Его сердце было с Альбертом. А для того домом пока что был весь мир. Мальчик постоянно путешествовал, меняя не только города, но и страны, и даже континенты. И не по своей, а по его, Фергюса, воле. Что внук скажет об этом ему, когда вырастет? Не осудит ли за то, что он лишил его родного дома и родины? Фергюсу стало грустно. Он встряхнул головой, отгоняя печальные мысли.

– Прости меня, Фергюс, если я сказала что-то не то, – сказала Евгения, положив свою ладонь на его руку. Она каким-то образом всегда чувствовала его настроение. Даже сейчас, когда все ее мысли и чувства были заняты вновь обретенным сыном. – В Китае говорят, что слово, и шепотом сказанное, может быть услышано за тысячу ли. Я не подумала об этом.

– Все хорошо, Женя, – успокоил ее эльф. И перевел разговор на другую тему, сказав: – Ты посмотри, как они подружились!

Он показал на мальчиков. Они, расположившись в мягких креслах бизнес-класса, сразу же после взлета заснули. Но и сейчас продолжали держаться за руки, словно боясь расстаться даже во сне. Вернее, этого боялся Альберт. Он сразу почувствовал доверие к Альфу, как будто обрел старшего брата, и во всем его слушался. Часто, прежде чем что-либо сделать, он спрашивал Альфа, правильно ли он поступает. И это было не удивительно. Мальчик провел слишком много времени в больнице, и теперь окружающий его мир казался ему огромным и пугающим, потому что был почти незнаком.

Но Евгению не так просто было ввести в заблуждении. Она, со счастливой улыбкой взглянув на мальчиков, опять обратила лицо к Фергюсу.

– И все-таки тебя что-то беспокоит, я чувствую это, – сказала она, мягко, но настойчиво. – Я бы не стала тебе досаждать, но мне кажется, что это как-то связано со мной и Альбертом. И это меня беспокоит. Я не хочу быть тебе в тягость. И тем более доставлять неприятности. Скажи, в чем дело?

Фергюс понимал, что рано или поздно ему все равно это придется сделать – рассказать Евгении всю правду о сыне. Это камнем лежало на его душе. И сейчас, под пытливым и одновременно ласковым взглядом ее глаз он решился.

Он достал из портфеля, который стоял у него под ногами, черную папку. Ту самую, которую ему отдал Амир Бейли. И протянул ее Евгении.

– Что это? – голос Евгении дрогнул. – У меня нехорошее предчувствие, Фергюс. Не пугай меня своим молчанием!

– Здесь медицинская карта Альберта, – тихо сказал Фергюс. – Ты должна с ней ознакомиться.

Женщина раскрыла папку и начала читать документы, один за другим. Через некоторое время она сложила их обратно, аккуратно закрыла папку, положила ее на колени и отвернулась к иллюминатору, к которому с обратной стороны прильнула непроглядная тьма. До самого Токио Евгения не произнесла ни одного слова. Когда стюардесса разносила еду, она отказалась жестом. Проснулись мальчики и радостно защебетали, как ранние птички, освеженные сном, но она притворилась спящей. Ее веки с красными прожилками прикрывали сухие, словно пустыня, глаза.

В аэропорту Токио была короткая пауза между рейсами. А затем они продолжили путь во Владивосток. Только спустя тысячу километров и почти два часа полета Евгения нарушила свое пугающее Фергюса молчание.

– Спасибо тебе, Фергюс, – произнесла она неожиданно. – Если бы мой мальчик умер в Сан-Франциско…

– Ты ни в чем не виновата, – сказал эльф. – Не терзай себя.

– Нет, виновата, ведь это я родила его, – возразила она. – Но я постараюсь хотя бы немного искупить свою вину перед сыном. Я сделаю все, чтобы он был счастлив. В то немногое время, которое ему осталось.

Она с внезапно вспыхнувшей в глазах надеждой спросила Фергюса:

– Как ты думаешь, это сможет продлить ему жизнь?

– Я уверен в этом, – голос Фергюса не дрогнул, когда он произносил эту ложь. – Я знаю, это банальная фраза, но любовь действительно может творить чудеса. И ты способна сотворить это чудо, Женя.

– Ты словно читаешь мои мысли, Фергюс, – слабо улыбнулась Евгения. – Знаешь, я тоже так думаю.

Фергюс перевел взгляд на иллюминатор, в котором небо начало розоветь. Он действительно только повторил то, что думала Евгения. Но ей было не обязательно знать это. Она должна была верить, чтобы ее страдания не свели ее с ума. Фергюс был не настолько эльф, чтобы не испытывать жалости к Евгении, несмотря на то, что она была человеком.

– Наш самолет приступает к снижению…, – раздался звонкий голос стюардессы. Казалось, она счастлива от того, что во Владивостоке, куда они прибывают, завершая свой долгий полет, тепло и солнечно, в отличие от Сан-Франциско, где был туман и моросило. – Просим пассажиров не забывать свои вещи в салоне…

Услышав это, Евгения бережно прижала к груди черную папку, в которой хранился вынесенный самой природой приговор ее сыну, тот, что она надеялась отменить силой своей материнской любви.

Еще в Сан-Франциско они решили, что Евгения с сыном вернется во Владивосток, в пригороде которого у нее был собственный дом.

– Мне подарили его папа с мамой накануне свадьбы в надежде, что я не улечу в Америку, – призналась Евгения с грустной улыбкой. – Ведь я их единственный ребенок. Была…