Химера

У дверей, которые вели в кабинет главы Совета ХIII, Бесариона остановили два кобольда. Они были такими же низкорослыми и безобразными, как Джеррик, но еще более злобными на вид. Джеррик, возвысившись, сразу же заменил охрану в резиденции.

– Я к повелителю Джеррику, – сказал очокочи, невольно ежась от колючих взглядов, которыми сверлили его кобольды. – Передайте ему, что пришел Бесарион, по важному делу.

Один из кобольдов скрылся за дверью кабинета. Но тут же вышел и жестом пригласил очокочи войти.

– Как будто немые, – подумал Бесарион, проходя между кобольдами и стараясь нечаянно не коснуться никого из них. Пространство, которое они оставили для очокочи, было очень незначительно. Ему пришлось протискивать почти боком, чувствуя горячее дыхание. Их макушки приходились Бесариону вровень с пупком. – Надеюсь, Джеррик не вырезал языки своим телохранителям!

Кобольды вдруг оскалились и злобно зарычали, напугав Бесариона. Они услышали его мысли.

Но Бесарион испугался не только неожиданного рычания. Он увидел, что в пасти обоих кобольдов шевелятся лишь коротенькие обрубки черных языков

Глава 27

После разговора с Мичурой гном Вигман вышел из резиденции главы Совета ХIII в полном смятении чувств. С одной стороны, его догадки относительно смерти эльбста Роналда получили косвенное подтверждение. Но, с другой стороны, ему было страшно поверить в это. Потому что в таком случае он должен был что-то предпринять. Собрать членов Совета ХIII и поделиться с ними своими предположениями. Настоять на создании независимой комиссии, которая начала бы расследование обстоятельств гибели эльбста. Потребовать отстранить кобольда от власти на время проведения этого расследования. В крайнем случае, можно было пойти к Джеррику и потребовать у него прямого и ясного ответа – в память о своей дружбе с Роналдом.

Но всему этому мешало одно обстоятельство – Вигман смертельно боялся кобольда. После того, как Джеррик заявил, что он готовит Армаггеддон для человечества, гном начал подозревать, что кобольд безумен и способен на любое преступление. А неожиданная трагическая смерть Роналда только усилила эти сомнения. Если уж Джеррик расправился с самим эльбстом, то что ему стоило уничтожить его, Вигмана? Кобольду достаточно было шевельнуть пальцем, указав на него.

Гном лучше многих других знал о реальном могуществе Джеррика, потому что он был финансистом Совета ХIII. Каждый год кобольд требовал – и получал, с разрешения эльбста Роналда, – огромные суммы на создание разветвленной сети тайных организаций, сообществ, секретных служб, отрядов специального назначения. Невидимые щупальца кобольда протянулись по всему миру. За спиной карлика стояла целая армия слепо подчиняющихся ему духов природы, невидимая, а потому еще более грозная.

Поэтому сейчас гном Вигман стоял на распутье. Чувство долга в нем боролось с инстинктом самосохранения. Возможно, он был единственный, кто мог спасти мир от безумного карлика, вовремя остановив его. Но он рисковал потерять то, что ценил превыше всего – свою жизнь. И эта мысль терзала его, вызывая нервную дрожь и лишая воли.

Обменять свою жизнь на жизнь кобольда – такой вариант Вигман считал неприемлемым для себя. Это была убыточная для него сделка. Против нее восставала его душа прирожденного финансиста. И плоть тоже.

Неожиданно в голову гнома пришла здравая мысль, и он даже удивился, почему не подумал об этом раньше. Действительно, зачем рисковать самому? Ему был нужен кто-то, чьими руками он мог бы разгрести эти авгиевы конюшни.

Вигман почитывал иногда перед сном книги, написанные людьми. Это помогало ему лучше разбираться в психологии человека, понимать причины его поступков и предвидеть возможные шаги. Джеррик был прав, обвиняя его в сношениях с людьми. Сам гном называл это финансовыми операциями. Он искренне считал, что деньги не имеют национальности и расовых предрассудков. И однажды, в одной из таких книг, написанной древнегреческим историком Диодоромом Сицилийским, гном прочитал историю о том, как герой Геракл вычистил от тридцатилетних залежей конского навоза конюшни элидского царя Авгия. Геракл совершил это деяние не за счет своей могучей силы, а перегородив плотины двух рек и направив их воды на конюшни. Мощный поток смыл все нечистоты. Так Геракл справился с работой, которая казалась всем невыполнимой, всего за один день. За этот подвиг его прославили в веках.

Вигману был нужен свой Геракл. Тот, кто не устрашится кобольда Джеррика. И восстанет против него как словом, так и, если понадобится, делом. Ему же, Вигману, надо будет только оплатить этот подвиг. Дело, для него привычное и не обременительное. И при этом можно будет остаться в тени, ничем не рискуя.

Тень улыбки тронула губы Вигмана, когда он подумал об этом. Подобный план его устраивал во всех отношениях.

Но затем он начал думать о том, кто бы это мог быть, и улыбка его погасла. Когда-то он, не сомневаясь, доверился бы эльфу Фергюсу. Они были с ним в чем-то родственными натурами, сдержанными в эмоциональных проявлениях и педантичными в делах. И Вигман ему доверял, считая его, помимо прочего, еще и решительным, способным на мужественный поступок эльфом. Фергюс не боялся самого эльбста Роналда и, несомненно, не устрашился бы кобольда Джеррика. Но Фергюс погиб восемь лет назад.

Был еще леший Афанасий. Он тоже не страшился гнева эльбста Роналда. Но он казался гному диким и непредсказуемым. Вигман никогда бы не доверился ему в финансовых делах.

Но сейчас речь шла не о деньгах, а о судьбе планеты. И, если здраво размыслить леший не меньше, чем он сам, гном Вигман, заинтересован в том, чтобы остановить Джеррика. Ведь, случись Армаггеддон, все леса на планете уничтожат природные катаклизмы, которые неизбежно возникнут при смене магнитных полюсов. Деревья будут снесены под самый корень бурями или сгорят в пожарах, которые охватят всю землю. Возможно, погибнет сам Афанасий, как и вся его орда леших.

А, следовательно, пришел к выводу Вигман, лучшей кандидатуры ему не найти.

Оставалось только найти Афанасия. Но это не представляло затруднений. Вигман знал, что когда леший приезжал в Берлин, то все свое свободное время он предпочитал проводить в ресторане Peterhof, расположенном на Grossbeerenstrasse. Ресторан славился славянской кухней и напитками.

Главное, думал Вигман, усаживаясь в такси, чтобы Афанасий не успел вернуться в свою тьмутаракань. Так гном называл отроги Сихотэ-Алиня, расположенные на Дальнем Востоке России, где леший проводил основную часть своей жизни. Такое путешествие было бы для гнома слишком тяжелым испытанием. И не только из-за расстояния, которое пришлось бы преодолевать. Вигман был европеец, во многом сибарит. Первозданная лесная чаща и соответствующая ей простота обычаев и нравов, с которыми он должен был непременно столкнуться, отправившись на поиски лешего в его родные края, были для гнома сродни тому же Армаггеддону. Вигман предпочел бы нищенствовать на улицах Берна, чем вести дикую жизнь в дебрях Сихотэ-Алиня.

Но ему повезло. Леший задержался в Берлине, чтобы покутить в Peterhof.

В фойе ресторана Вигмана встретил метрдотель, крупный и вальяжный мужчина. Он выглядел уставшим и сильно встревоженным. А, отвечая на вопросы Вигмана, часто вздыхал, словно что-то пытался скрыть, и это его мучило. Звали метрдотеля Генрих Кох. И, представляясь, он как бы невзначай уточнил, что его предки имели перед фамилией приставку «фон».

От него Вигман узнал, что Афанасий, которого здесь считали одним из самых выгодных своих клиентов, но очень беспокойным, гуляет уже второй день – с размахом, с льющейся рекой водкой и с цыганами. Для своего загула он закупил Охотничий зал ресторана, на стенах которого были развешены головы убитых зверей, а по углам стояли королевские троны ручной работы.

Когда Вигман, сопровождаемый метрдотелем, вошел в Охотничий зал, он увидел, что Афанасий восседает на одном из тронов, а посреди зала стучит каблуками о пол, выворачивая кисти высоко поднятых рук и издавая гортанные звуки, испанская танцовщица. Женщина выдавала себя за цыганку, а танец фламенко – за цыганскую венгерку. Но чечетка выходила у нее неплохо. Леший азартно вскрикивал ей в тон и громко хлопал в ладоши, отбивая ритм.

– Афанасий! – окликнул его гном.

Леший с трудом поднял налитые кровью глаза на Вигмана и не сразу его узнал.

– Ты кто? – спросил он с угрозой. Но тут же обмяк. – А, не важно! Хочешь со мной выпить? А то все меня бросили. Даже мой друг Бесарион предал меня, скотина!

По всему залу лежали в самых живописных позах неподвижные тела – это были недавние собутыльники Афанасия. Они храпели и хрипели, пав жертвой неумеренного пития. Стол посреди зала поражал однообразием – он был заставлен исключительно бутылками с водкой. Закуски не было. Среди бутылок сиротливо стоял наполненный прозрачной жидкостью стакан, накрытый кусочком черного хлеба.

– Афанасий! – гном возвысил голос, чтобы тот его, наконец, признал. – Это я, Вигман.

– А, Фигман, – разочарованно протянул леший. – Тогда ты со мной пить не будешь. Побрезгуешь, скотина!

– Не Фигман, а Вигман, – терпеливо поправил его гном. – Но пить я с тобой действительно не буду. Тем более, что и повода нет.

– А смерть эльбста Роналда? – удивленно воззрился на него леший. – Или вы тут в своих европах разучились даже поминать покойников? Auferte malum ех vobis! Исторгните зло из среды вашей! Тебе говорю, Фигман! Исторгни! И выпей со мной по хорошему за помин души Роналда.

– Nil permanent sub sole, – скорбно покачал головой Вигман. – Ничто не вечно под солнцем. Но это не повод нажираться как свинья, Афанасий.

– А кто тебе сказал, что я нажрался? – посмотрел на гнома неожиданно совершенно трезвыми глазами леший. – Я ведь не один из этих пеньков, которых ты видишь здесь повсюду, даже под столом. Ну, выпил немножко. Но это для брюха, а голова-то у меня трезвая. И то, что ты пришел неспроста, я хорошо понимаю. Говори, Вигман, что ты хочешь от меня, и проваливай. Не порти мне праздник… То есть, я хотел сказать – поминки по Роналду.

– Насчет Роналда я и хотел с тобой поговорить, – ответил Вигман, озираясь. Он опасался, что их могут подслушать. Но зал был пуст. Танцовщица уже ушла, воспользовавшись тем, что о ней забыли. Видимо, леший уже расплатился с ней, и очень щедро, если она не заикнулась о деньгах. Перепуганные официанты не рисковали входить в зал без приглашения, наученные горьким опытом. Леший никого не выпускал из зала прежде, чем тот выпьет с ним штрафную чашу, которой служил огромный охотничий кубок.

– О Роналде, – многозначительно повторил гном. – Вернее, о его смерти.

– Тогда присядем, – радушно предложил леший. – Как говорят в моих краях, в ногах правды нет.

Он подвел гнома к одному из королевских тронов и усадил в него почти насильно. Сам устроился на соседнем троне, забравшись на него с ногами. Подпер голову рукой, чтобы та не клонилась на грудь, и сказал:

– Говори, Вигман!

– Афанасий, ты уверен, что со смертью Роналда все обстоит именно так, как нам рассказал кобольд Джеррик? – тихо, чтобы его мог слышать только леший, произнес Вигман.

– То есть ты хочешь сказать, что Роналд не умер? – поразился леший. – Тогда какого рожна я здесь пью уже вторые сутки?

– Роналд умер, в этом сомнений нет, – вздохнув, терпеливо сказал гном. – Но своей ли смертью?

– Так ты хочешь сказать, что он не утонул? – леший выглядел еще более изумленным.

– Утонул, – не выказывая раздражения, сказал гном. – Но по доброй ли воле? Вот в чем вопрос.

Голова лешего сорвалась с руки и качнулась, словно он согласился с гномом. Но тут же Афанасий снова подпер ее, а второй рукой начал поддерживать ту, которую подставил под щеку.

– Ты хочешь сказать…, – начал леший, но так и не закончил фразы, с немым вопросом в мутных глазах уставившись на гнома.

– Я хочу сказать, что некоторые слова Мичуры, который находился у озера вместе с Роналдом и Джерриком, вызвали у меня определенные подозрения, – был вынужден признаться Вигман, поняв, что иначе дело не тронется с мертвой точки.

– И?.. – спросил леший, глядя него с тем же тупым недоумением.