Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

– Она на даче у тёти Вали? – было заметно, что Тони не горит желанием отправляться в путешествие на край ночи. – Как насчёт моих прав, а точнее отсутствия оных?

– Я уже подумал об этом, я буду следовать за тобой след в след и, если остановят, выйду и суну им в рожи своё удостоверение, плюс тысячу рублей, чтобы они не чувствовали себя униженными. Ок?

– Ок…

– Только в магазин надо заехать. Купить кое-какие продукты.

Через пятнадцать минут я уже летел с тележкой по рядам продуктового магазина «Перекрёсток». Тони остался ждать в машине. Я купил консервы, которые открывались без помощи открывалки, десять бутылок негазированной воды объёмом по полтора литра, сухие хлебцы, шоколадные конфеты, несколько «Сникерсов», три коробки апельсинового сока в удобной для питья упаковке, банку маслин, банку оливок, множество всяких видов орешков, несколько упаковок жвачки в пластинках и освежителей дыхания, пять упаковок влажных салфеток, ватные диски и ватные палочки, жидкое мыло, сухари и сушки, печенье, набор пластиковой посуды, бумажные салфетки, туалетная бумага, антиперспирант – три штуки, сухой; колбаса в вакуумной упаковке, мясная нарезка в вакуумной упаковке; вернувшись в отдел бытовой химии, я взял два тюбика зубной пасты, одну жидкость для полости рта и зубную щётку. Подкатил к кассе, думая о том, чтобы ещё взять. «Всё остальное – завтра», – сказал я себе. Кое-как дотащив огромный пакет до машины, я положил вещи в багажник. Мы рванули в сторону дачи тёти Вали, за высоким забором которой стояла моя старая машина. Когда мы вошли на участок, я переложил пакеты с продуктами в багажник старой машины. Ключей от домика у меня по прежнему не было; в сарае были спрятаны документы и ключи от Калины, – к счастью, крысы, из хулиганских побуждений, не уничтожили их.

– А сколько дней можно ездить на машине после снятия её с учёта? – спросил я у Тони, когда он уже сидел в заведённой Калине.

– Пять. Но, если едешь в другой город, то всё-таки нужны транзиты, иначе дорога может стать золотой, – Тони закурил, жестом спросив, можно ли продолжить курить в машине.

– Поподробнее, пожалуйста. Вот я купил машину, имею на руках договор купли-продажи, дальше что?

– Вообще, теоретически, ты имеешь право перегнать машину в течении пяти дней с момента подписания договора купли-продажи… Мда… Но страховку надо оформить. Можно, на основании договора купли-продажи, купить ОСАГО на месяц. Да, на месяц…

– Понятно, поехали. Я буду ехать за тобой вслед. Через две минуты догоню.

– Ну, давай, жду, покурю пока, – Тони выключил зажигание.

– Нет, ты потихоньку езжай, я тебя догоню.

– Ладно, как знаешь, – Тони завёлся и начал движение.

Я подождал пока Тони на Калине скроется за поворотом, потом сел в свою машину, завёл её, развернулся так, чтобы она передними фарами «смотрела» в сторону фонарного столба. Огляделся по сторонам, – поблизости никого не было, только через пару аллей доносились приглушённые вскрики пьянствующий сограждан. Я достал из багажника медную голову Гоголя и покрывало для лежания на пляже; пристегнул ремень безопасности водителя; на водительское сиденье, предварительно накрытое покрывалом положил мешок с цементом; открыл водительскую дверь; присев на корточки, рукой нажал на педаль тормоза, поставил рычаг в положение «D», отпустил тормоз и одновременно положил голову Гоголя на педаль газа; всё произошло быстро, – я резко отпрянул от машины, водительская дверь по инерции захлопнулась, когда машина, резко набрав скорость, через десять метров, врезалась в фонарный столб.

*****

Мы подъехали к ГАИ, когда часы показывали час ночи. Дорожная полиция нас не остановила, хотя один экипаж мы встретили. Тони загнал Калину на ближайшую к ГАИ платную парковку. Я заплатил за неделю вперёд. Тони пересел ко мне, и мы уехали домой.

– А зачем тебе эта информация? – спросил Тони, когда мы были на полпути к дому. – Тебе нужно просто снять авто с учёта, оформить договор купли продажи с покупателем и всё. Да и снимать с учёта сейчас не обязательно, если доверяешь покупателю. Ты доверяешь покупателю?

– Как самому себе.

Семь дней до аварии

«Будущее – это просто идея, которой мы пользуемся,

чтобы не жить настоящим»

Цитата из фильма

Будильник прозвенел ровно в семь утра, что само по себе и не странно, – ведь, ровно на столько, я его поставил. Я не стал терять время на философствования и, сразу начал собираться. Новая бритва полностью зарядилась. Я побрил лицо, затем всё остальное тело, включая руки. Затем я взял свою старую машинку, нацепил насадку в четыре миллиметра и прошёлся по бровям, – если кто-то спросит, что с бровями, скажу что спалил, когда разводил огонь для шашлыков, благо такое происходит сплошь и рядом (вспомнился эпизод из «Детство, отрочество, юность»). Я остался доволен новым прибором и, на всякий случай, положил его в сумку. Потом я подумал, что ещё слишком рано и можно подремать. Я поставил будильник на девять тридцать, лёг, но уснуть не смог. Пошёл на кухню, сварил овсянку на воде и вломил её в рот; когда мне кажется, что грозит опасность, я начинаю правильно питаться. Десять процентов Пенелопы Круз, пятьдесят процентов Сальмы Хайек, десять процентов Лизы Эдельштейн, пятнадцать – Одри, ещё пять – Дебби, в лучшие её годы… Остаётся ещё десять? Тогда ещё десять Пенелопы.

*****

Вопреки сложившейся традиции, мне не пришлось ждать Машу долго около подъезда, – когда я подрулил, она уже стояла у дороги, и мы без промедления отправились за покупками. В первую очередь мы поехали в дисконт-центр и купили там всё необходимое, кроме парика. Со стороны мы выглядели как обыкновенная парочка, прошвыривающаяся по магазинам. Когда я выбирал определённую вещь, то передавал её Мусе, а она шла в примерочную, я заходил вместе с ней и мерил. Уже через час у меня было две пары капроновых колготок, приталенный пиджак, кофточка на пуговицах, белая тонкая рубашка с высоким воротником, тонкий чёрный шейный платок, две пары следок и юбка. «Носите на здоровье», – напутствовала Машу продавщица на кассе. «Спасибочки-спасибочки», – ответствовала Муся. Из одежды оставалось купить обувь, – сабо на танкетке, кожаные, чёрного цвета. С этим было сложнее, потому что в обувном павильоне не было зашторивающихся примерочных, – все мерили обувь, присаживаясь на пуфики напротив зеркальных тумб. Найдя нужную модель и улучив момент, когда продавщицы отвлекутся разговорами друг с другом (покупательниц от разглядывания своих ног не мог отвлечь даже пожар), я просунул, заранее приготовленную ногу, в женскую обувь. Попадание с первого раза, тридцать девятый – мой. За париком пришлось ехать в дорогой торговый центр, в исторической части города. Муся примерила парик перед зеркалом, – ей явно не шли прямые длинные волосы с чёлкой, а может я просто не привык к ней-брюнетке. Короче говоря, парик я померить не смог, пришлось купить без примерки. Парик, как я и ожидал, был самой большой статьёй расходов, – длинный натуральный некрашеный волос – двадцать восемь тысяч рублей, – продавщица сказала, что это не так уж дорого для такой модели.

Когда мы, наконец, купили всё что необходимо и погрузились в машину, Маша спросила: «Расскажешь, зачем тебе этот маскарад?» «Расскажу… Потом, – ответил я. – Давай я угощу тебя обедом, вместо благодарности? Здесь полно всяких заведений». «Нет, – ответила Муся. – Хорошо, что последняя остановка Центр, – мне как раз сюда было нужно, я прям здесь сойду. Тебе больше ничего не надо?» «Нет, вроде всё купили. Тебя домой не везти, что-ли?» «Нет, здесь сойду. Созвонимся позже», – Маша открыла дверь. «Я позвоню, спасибо тебе», – мне не хотелось отпускать Машу, я думал, что мы посидим где-нибудь и, я кратенько расскажу о своих планах. Но, тем лучше, когда я рассказываю о планах, всегда энергия на их реализацию куда-то девается. Маша ушла. Я посмотрел на часы на приборной панели, – опережаю график. К режиссеру ехать было ещё рано, но я всё равно не торопясь покатил в его сторону. Подъехав к дому по проспекту Камалеева, я нашёл место во дворе, где я никому не мешал, и достал компьютер, чтобы сделать записи последних событий и своих мыслей относительно них.

*****

– Зубы. Зубы у тебя – что надо. Лёгкая кривизна придаёт сексуальности… Классической красавицы из тебя не выйдет… Девушка с изюминкой – да. Знаешь актрису Тильду Свитон?

– А точно! У нас одна судья работает… – я вспомнил обворожительную улыбку Регины Петровны.

– Знаешь ли ты, что японцы, которые впереди планеты всей, – нарочито беспардонно перебил меня режиссёр. – А точнее японки, специально искривляют себе зубы, чтобы выглядеть моложе, сексуальнее и… легкомысленнее что-ли… А легкомысленность и молодость сами по себе сексуальны, ты ведь не будешь спорить. Я уже не говорю о всякого рода накладках в виде вампирских клыков, которые крепят к собственным зубам с помощью стоматологического цемента, – я уже при первой встрече заметил, что дядю Пашу иногда, что называется, несло, он поднимал указательный палец вверх – в знак того, что он вещает и не терпит того, чтобы его перебивали, при этом он как-то вытягивался в струнку, выдавал какую-то информацию. – …И, само собой, украшения своего зубного состава бриллиантами и стразами, – не сказать, что данная особенность очень красила режиссёра.

Дядя Паша договорил до точки и, как-то сразу обмяк и погрустнел. Сделав ещё глоток из фляжки, он произнёс: «Твои зубы записываем в плюс, как и ресницы».

Он развернул мой стул к зеркалу.

– Что ты думаешь? – спросил режиссёр, нависнув у меня над правым ухом.

Я увидел размытое пятно на том месте, где у меня должно было быть лицо. Затем, когда зрение сфокусировалось, я увидел мужское лицо, размалёванное краской; я почувствовал приступ злости – злости на себя, на ситуацию, в которой я нахожусь, на ситуацию, в которой я скоро буду находится, злость на эту дурацкую идею с переодеванием, злость на свою наивность, на свою мать, конечно и, немного на режиссёра.

– Что думаешь? – повторил свой вопрос дядя Паша.

– Думаю… Я думаю, что мне надо снова начать пить алкоголь, потому что в тюрьме такой возможности не будет. Вот что я думаю! – заорал я и занёс руку, чтобы сорвать с себя парик, но дядя Паша угадал моё намерение и поймал мои руки.

– А ты темпераментная штучка, люблю таких, – проговорил режиссёр деланно страстным голосом, по прежнему держа мои руки. – А теперь послушай меня, любитель Станиславского… Константин Сергеевич сказал: «Борьба между мужским и женским началом вечна, неиссякаема», – он имел в виду вовсе не отдельного мужчину и отдельную женщину. Пока ты будешь думать над этим, я тебе расскажу ещё немного… Не фокусируйся на своём отражении. Не морщи лоб, – ты похож на мыслителя, – режиссёр осторожно отодвинул чёлку моих новых волос и аккуратно, лёгким прикосновением указательного пальца, разгладил поперечные морщины на лбу. Это незначительное мимическое преображение, изменило выражение лица ниже бровей. Как он догадался про лоб, – ведь за сплошной челкой-пони морщины были не видны. – Ты должен начать взирать на мир женскими глазами. Женщины взирают, я настаиваю именно на этом слове, на мужской мир (мужской ли он в действительности?) как на глупую детскую игру, в которой они чаще всего не принимают участия, а если и принимают, то отдают себе отчёт в том, что это всего лишь игра, – интонация режиссёра гипнотизировала меня. – Знаешь, как мамаши, сидя на скамейках вокруг детской площадки, следят умилённым взором за своими бестолковыми мальчишками, следят за тем, как они играют в песочнице, играют в войну, играют в политику, в бизнес, в спорт. Мамаши их, очевидно, любят, поскольку нельзя не любить то, что сам произвёл на свет. В этом и кроется причина того, что женщины «принимают мир таким, какой он есть», в отличие от мужчин, которым всё время нужно что-то изменять сообразно своему дурному вкусу. Женщины принимают мир и имеют своё собственное представление о реальности и о фантазии, потому что сами создали всё, что вмещает Всё. Разумеешь мою мысль?

– А? – я очнулся от повышенного внимания. – Да тут не одна мысль, – я смотрел на отражение и, оно мне не казалось безобразным.

– Вижу, ты ещё не до конца вник, – режиссёр снова сел на свой раскладной стульчик справа от меня. – Улови самое главное – смотри открыто, люби всё, что ты видишь, ведь ты всё это создал, ты всё это родил.

– Я всё это создал, я всё родил… Бог – женщина, – неожиданно для самого себя произнёс я.

– Если допустить, что он вообще есть, то – да – женщина, – произнося эти слова, режиссёр вновь поднялся со своего стульчика, двумя пальцами одной руки взял меня за подбородок, а ладонь другой руки положил на затылок и, медленно и аккуратно придал моей голове такое положение, при котором я стал смотреть как-то исподлобья, при этом у меня сделался какой-то упрямо-капризный вид. – Вот так держи голову, так меньше вероятность, что кто-то заметит твой кадык, он у тебя, к счастью, не слишком заметный, да и платок у нас имеется… У тебя при такой постановке головы немного упрямый вид, даже капризный, но мужчинам нравятся такие девушки. Вообще нужно привыкнуть нести свою голову, как цветок на стебле, на длинном тонком стебле…

*****

– И вот представь: ты от него во многом зависишь, и тут он ловит тебя на наглом вранье, аккуратно берёт тебя за горло и припирает к стенке, и, страшным-страшным голосом спрашивает: «Ты ведь всё врёшь, конфетка!..» Ты закрываешь глаза и… Закрой глаза и представь ситуацию, а когда откроешь, я хочу видеть страх.

Слова застряли у меня в горле, только голова отрицательно покачала. Кажется, у меня получилось.

– Отлично, – одними губами произнёс режиссёр.

*****

– Собирайся, поедем, прокатимся, у нас ещё есть дела.

– Как! – взвизгнул я. – В таком-то виде?! – я как-то совсем забыл, что мне всё равно нужно фотографироваться на поддельные документы. Я оглядел себя с ног до головы в большое зеркало, повернулся боком, похлопал себя по, слава Богу, плоскому животу и сказал: «Поехали». А режиссёр мне сказал: «Теперь говори шёпотом, – пусть думают, что у тебя болит горло. А к моменту «дебюта» лучше бы сорвать голос».

Через две минуты мы отъезжали от театра. Для того чтобы усесться за руль, пришлось отодвинуть сиденье и отрегулировать по вылету руль, – танкетка сабо увеличила мой рост почти на десять сантиметров. Я чувствовал себя превосходно, что меня немало удивляло.

– А вы что без машины, дядя Паша? – начал я непринуждённую беседу как будто охрипшим голосом.