Под сенью платана. Если любовь покинула

– Ты уже принимала их? – недоверчиво спросила Алия.

– Нет, конечно, сидела бы я в кресле два часа, если б энергия во мне кипела! Откровенно говоря, раньше особо ненужно было излишков энергии: для кого кипеть- то – одна я! Летом к дочке собираюсь, а там с внуками надо будет посидеть – тогда энергия и понадобится! Как раз накоплю к тому времени.

– Ах, Аллах, времени-то как много. Пора мне бежать за внучкой! – Алия, посмотрев на часы, встрепенулась и забеспокоилась.

И обе женщины, заспешив, направились в коридор. Туда же и вошла Элиф, оставившая альбом с фотографиями в другой комнате.

– Ты всё-таки спустись как-нибудь во двор – посидели б под нашим платаном, как прежде. – Сибель взялась за дверную ручку, а Алия уже выскочила из квартиры и нетерпеливо дожидалась окончания затянувшегося прощания с хозяйкой.

– Спущусь как-нибудь! – пообещала Элиф и закрыла дверь за подругами.

Она осталась одна в квартире и какое-то внутреннее беспокойство – маленький холодный ручеёк в груди, перетекающий из области сердца в область желудка, никак не давал ей расслабиться.

«Наверное, много пришлось говорить на сокровенные темы, и Алия со своим неуместным любопытством – всё это спровоцировало душевный дискомфорт. К чему Алие подробности чужой, уже прошедшей жизни, зачем исследовать чужую боль, вскрывая нарывы незаживших ран, извлекая на поверхность скрытые рубцы? Почему это у нее вызывает повышенный интерес? Такая уж, по всей видимости, ее натура, – стремящаяся быть причастной к тому, к чему причастной быть ей совсем не обязательно. Неспокойный дух, пытающийся понять то, что открывается перед ее взором, не находя самостоятельных ответов.

А где же Мехмет? Как же она забыла о нём? С утра ушёл посидеть с друзьями в кафе, и, пожалуй, давно пора ему вернуться оттуда.

Элиф посмотрела на мобильный телефон, лежащий перед ней. «Надо позвонить ему» – промелькнула у неё мысль. Элиф взяла в руки телефон, но не нашла очки, а без них все значки на экране сливаются перед ее глазами в одну чехарду. Ах, Аллах! Где она забыла свои очки? В комнате, куда унесла альбом, или в коридоре, когда провожала подруг? Очень важно вспомнить точное место, чтобы не доставлять лишних хлопот коленкам, которые сегодня что-то не на шутку разошлись. Она направилась в коридор, так и не вспомнив, где именно оставила очки. Нет, надо посетить врача и сделать укол: он на некоторое время облегчит боль, и она снова сможет свободно передвигаться по квартире и выходить во двор.

А что она собиралась сделать?

Элиф нерешительно стояла в коридоре. Зачем она сюда пришла? Что она здесь забыла?

И тут она услышала трель телефонного звонка в комнате. Ей кто-то звонил!

Она отправилась в обратный путь – надо успеть, пока не отключили звонок.

«Этот звонок может быть очень важным!» – торопила она себя, но ноги не слушались ее, а под коленки вонзались острые иглы, как только она пыталась идти чуть быстрей. Но звонивший, видимо, знал о том, что ему придется долго ждать ответа, и телефон упрямо продолжал мелодию вызова.

«Повонить Мехмету!» – вот что она собиралась сделать минутой раньше! Поэтому она и отправилась на поиски своих очков, которые куда-то пропали…

– Алло! – Элиф нажала на кнопку приема звонка – ее она могла находить на экране телефона без помощи очков.

– Алло, дорогая, это я. Ты уже наверняка беспокоишься и думаешь почему я ещё не вернулся домой?

– Мехмет, слава Аллаху! Я как раз собиралась тебе позвонить, да замешкалась, пока искала свои очки. Я их и не нашла, а тут ты позвонил. Что? Дома все расскажешь? Ну хорошо. Голос мне твой что-то не нравится. Все нормально, говоришь, сердце не болит? Правда? Хорошо, жду тебя.

«Надо бы еду разогреть, а то придет голодным. Что они там в кафе могли делать? Уж, конечно же, не обедали, а чаи гоняли, в нарды играли да разговоры вели.»

Элиф засуетилась.

«И голос у Мехмета встревоженный. Не заболело ли что-нибудь у него? Утром ушел в хорошем настроении, сказал, что ничего не болит. Ах, в нашем возрасте все за минуту может измениться…»

Пока она суетилась на кухне, не переставая беспокоиться о здоровье Мехмета, он успел добраться до дома и зашуметь ключами в дверном замке.

– Пришел! – обрадовалась Элиф, но не бросилась ему навстречу в коридор, а осталась ждать его появления на месте – всё коленки проклятые!

Через минуту Мехмет появился на пороге кухни, привычно чмокнув ее в щеку – так у них было заведено при встрече.

Элиф мельком взглянула на Мехмета. По слегка опущенным уголкам рта, напряжённым линиям бровей и особой, знакомой только ей, сосредоточенности во взгляде, она поняла, что он должен сказать ей что-то важное, тревожное. И думает, как это сделать лучше. Ничего, она подождет!

А старость, видимо, подружилась с Мехметом: карие глаза продолжали моложаво смотреть из-под густых ресниц. Глаза просели, вросли в свое ложе, став ещё больше. Седина выбелила виски и серебрилась на лице в области усов и бороды, отчего лицо Мехмета казалось светлее, а глаза – чёрными-пречёрными. Морщины глубоко врезались в кожу вокруг глаз, почти не коснувшись щек и проложив две-три бороздки по широкому пространству лба.

В старости обычно у кого-то тело оплывает, наращивая жирок неподвижности, у кого- то – становится поджарым, высохшим, как и у Мехмета.

– Садись обедать! – Элиф поставила тарелки с чорбой (чорба – суп тур.) на стол, продолжая ощущать некоторую отчуждённость, погружённость в себя Мехмета.

Мехмет молча достал из холодильника ракию (национальный алкогольный напиток).

Элиф удивлённо посмотрела на него, а его глаза, избегая ее взгляда, скользнули вниз.

Тот холодок, который она почувствовала перед его звонком, усилился.

– Что случилось, Мехмет? – не выдержав, прямо спросила она. – Мы с тобой – одно дерево, один ствол, и если твои ветки опущены, мои ветки опускаются тоже – они ощущают груз: то ли это будет дождь – так листва отяжелела, то ли грянет гроза с молнией, которая может ударить в ствол, разбив его. Не молчи! Я все чувствую и твою боль тоже. Я хочу ее облегчить, разделив с тобой.

– Фатиме… – чуть слышно произнёс Мехмет. Слова ему давались с трудом, и он пытался их выдавить из сжавшегося горла.

– А что случилось с Фатиме? – насторожилась Элиф.

– Она очень больна…

Элиф на мгновение опустила голову, чтобы собраться с мыслями, но тут же решительно повернула повернулась к Мехмету и проговорила:

– Фатиме-Фатиме! Сколько воды утекло, сколько гроз и молний было между нами в прошлом… Но я благодарна ей, что она была в твоей жизни, была с тобой рядом, когда тебе было нелегко, и кто-то должен был поддержать тебя; была с тобой, когда ты был болен, и ухаживала за тобой; она – мать твоих детей, родила и вырастила их. Неужели ты думаешь, что, состарившись, я буду думать о том, что мы вынуждены делить тебя с этой достойной женщиной? Она для меня словно сестра. Моя родная сестра, как ты знаешь, давно меня покинула, уйдя в мир иной…

Мехмет молча смотрел на Элиф. Он не замечал сеточку морщин, наброшенную на израненную жизненными перепитиями кожу, – только ее глаза, в которые впервые взглянул много-много лет назад, когда Элиф упала с дерева, а потом посмотрела ему в лицо – и сейчас ее глаза были такими же решительными.

– Я не смогу ухаживать за Фатимой, если она будет находиться в другом доме: ты же знаешь, что мне стало сложно передвигаться. Но здесь, в нашей квартире, я смогла бы присмотреть за ней, пока не приедут дочери.

– Они уже звонили много раз и спрашивали о состоянии матери. Недавно ей стало хуже… Старшая дочь хочет показать мать врачам в Германии, и хочет, что бы ее и прооперировали там, если позволит её состояние. Дочь сейчас занимается оформлением документов, а это не так простро и быстро, как хотелось бы: местная бюрократия, разные процедуры… Это наверняка займет некоторое время, а потом они заберут мать к себе. Не волнуйся, пожалуйста, ненависть Фатиме к тебе в прошлом… и дочерей тоже. Спасибо, что смогла простить их.

– Ах, Мехмет, мы сейчас находимся в том возрасте, когда прощать необходимо, – столько за плечами событий и хороших, и плохих; столько совершено ошибок, в которых и так пришлось раскаиться! А когда было всего много – оно могло быть разным, а вот будет уже всего немного – пускай будет только хорошее. С ним дышится легче. На грудь не давит. Поздно, да и не по здоровью тяжёлое носить…

***

Элиф долго не могла найти подходящую причину, чтобы вновь увидеться с Мехметом. Шли последние дни мая, и это означало только одно: занятия в школе скоро закончатся, наступят летние каникулы, и они с матерью уедут к бабушке, в Ялову, на Мраморное море. И если раньше она с нетерпением ждала этого момента, то сейчас с тревогой отсчитывала последние дни перед поездкой.

Надо было срочно что-то предпринять, и Элиф, устав ждать подходящего случая, решилась на отчаянный шаг: разбить глиняный кувшин, стоящий перед входом в их квартиру. Этот кувшин был дорог ее отцу, как воспоминание о днях, проведенных в доме у родителей. А сам кувшин появился ещё в доме их прадеда, когда их дед был маленьким мальчиком.

На что рассчитывала маленькая проказница, решившаяся на столь отчаянный шаг? Она надеялась, что отец обязательно отправит мать в лавку отца Мехмета, чтобы подобрать новый сосуд взамен старого, разбитого, похожий на него по форме и объему. Теперь нужно было дождаться того момента, когда матери с сестрой не будет дома, а Элиф, оставшись без свидетелей, устроит потасовку с братом, что сделать весьма просто – брат при любом разногласии вспыхивал как спичка. Они поссорятся, и он побежит к входной двери, чтобы во дворе найти мать и пожаловаться ей на сестру, она же, Элиф, постарается удержать его, а в ходе борьбы он, толкнув кувшин, разобьёт его. Ни тени сомнения у нее не было, что брат обязательно разобьёт этот кувшин. А если нет, так она сама столкнет кувшин, и это станет результатом их ссоры, за которую обоим влетит одинаково.

Но провидение вмешалось в планы юной озорницы, не дав ей реализовать свой коварный замысел: брат внезапно заболел, подхватив инфекцию. Тело его покрылось пузырчатой сыпью, которая нещадно чесалась, а при почёсывании начинала чесаться ещё больше, да так, что постоянно не давала покоя ни страдальцу, ни окружающим: днём он постоянно жаловался и хныкал, а по ночам, постанывая, будил всю семью. Мать с Элиф неутомимо смазывала эти «пузырьки» болтушкой, приготовленной соседкой-знахаркой.

Элиф, как и все дети в их дворе, немного побаивалась этой знахарки, знающей многое о травах и, по мнению взрослых, способной сглазить, а, может, и навести порчу, поэтому старалась лишний раз не попадаться ей на глаза и обходить ее дом. Тем не менее, когда вдруг кто-нибудь из соседей заболевал, люди непременно прибегали к ее услугам, иногда и вовсе не обращаясь ко врачам. И та никому не отказывала в помощи.

Вот и мать Элиф, несмотря на запреты мужа, навестила соседку и вернулась от нее с приготовленным ею отваром для «усмирения чесотки».

После того, как Элиф наносила эту болтушку на тело брата, он блаженно закрывал глаза, но через несколько минут опять начинал стонать и требовать повторения процедуры.