Затянутое Королевство: Правитель всех земель

– Теперь осталось дождаться, пока ты придёшь в себя, мой друг.

– ТОТ СУДЬБОНОСНЫЙ ДЕНЬ ХРАНИМ МЫ В ПАМЯТИ СВОЕЙ! ПОД МЕЗОСОМ СРАЖЕНЬЕ ЧТИМ И СЛАВНЫХ КОРОЛЕЙ! И ВНОВЬ НЕ РАЗГОРИТСЯ ЯННУ-КОРРУ ЗЛОЙ ОГОНЬ! ПОКУДА ГРИГОР ЛАВГУТ ЖИВ, ТВЕРДА ЕГО ЛАДОНЬ!

– Очень на это надеюсь… Не знаю, слышишь ли ты меня, но я хочу рассказать тебе одну историю. Если потребуется, я повторю её, когда эффект гипноза закончится. Я просто не могу сидеть и молчать, понимаешь? Надо занять себя хоть чем-то. И чтобы ты не перекрикивал меня, я заткну тебе рот. Не обижайся, пожалуйста.

Сообразив кляп из нагрудного платка, коим Донсо не успел воспользоваться за сытной трапезой, Орнийский примерил на себя роль рассказчика. Слушатель ворочался без остановки, мычал, как корова, дёргая ногами, но это не помешало Лавгуту:

– Когда мне исполнилось восемь, я обзавёлся первыми друзьями. Так уж сложилось, что до этого возраста я сильно болел и не мог выйти в мир. Слабые лёгкие, тщедушный стан… Они сдерживали меня. Но время расставило всё на свои места и я, воспрянувший духом и телом, пошёл по дороге григора благодаря чистому везению. В академии меня окружали потенциальные знакомые – сверстники. Не все хотели со мной общаться, но были и те, кто увидел во мне интересного собеседника и надёжного друга. У нас была своя маленькая дружная компания: Ралоф из Нинфьяда, Сорт Бьёнский, Тирэл Роу’старк и я… Лавгут Орнийский – человек, родины которого уже не существует. Мы помогали друг другу во всём и испытания судьбы проходили вместе. Но это нравилось не всем в академии. Некоторые мальчишки нас задирали и к своему сожалению ввязывались с нами в драку. Такие же, как мы, будущие григоры, они быстро поняли, что агрессия и невежество будут стоить им слишком дорого. Однако Несущий знамя[1 - Несущий знамя – ответственный за поддержание дисциплины в академиях григоров.] Тар’Рэмси отказывался это понимать. Многие говорили, мол, он не мог смириться с силой нашего духа, которая превосходила его, и поэтому во всех проступках обучавшихся он всегда винил только нас. Даже если мы к этому никакого отношения не имели, Тар’Рэмси находил способ. Мне думается, он невзлюбил меня и из-за этого под раздачу попадали Ралоф, Сорт и Тирэл. Постоянные дежурства, мытьё пола рваными тряпками, помощь повару и ещё очень много всего… Вопреки лишениям и наказаниям, мои друзья никогда не жалели о нашей дружбе.

Казалось, извивающийся змеем Донсо вовсе не слушал Лавгута, но на самом деле всё его внимание было сконцентрировано на нём: король чувствовал это душой и телом.

– Когда нас разлучили – отправили учиться на разные пути становления, мы всё равно нашли способ назначать друг другу встречи. Мы писали зашифрованные письма на особом языке, который могли понять только мы. И знаешь, что я увидел, когда прочитал письмо якобы от леди Кир’Канэс? Я увидел нечто знакомое. Оно, конечно, отличается от слога четырёх мальчишек, но принцип работы аналогичный – суть, сокрытая между строк. Это приказ наложить на себя руки, кой получатель нарушить не в состоянии. И я понимаю, что со мной могли бы сделать то же самое, но мой противник по неизвестной причине медлит. Как будто он хочет внушить мне что-то… Хочет заставить почувствовать страх? Тот, от которого мне не скрыться на улицах под капюшоном? Ни мне, ни моим соратникам?

Орнийский встал с насиженного места и, взявшись за подбородок, окунулся в раздумья:

– Давай рассуждать, Донсо… Судя по твоему общему состоянию и тому, сколько ты в нём пребываешь, Сиграма могли загипнотизировать задолго до начала турнира. Наш гипнотизёр способен внушить что угодно – начертать в разуме жертвы сложнейшие команды, а та даже не будет об этом знать. Смерть хранителя монеты должна была быть прилюдной, красочной и трагичной. Она должна была продемонстрировать доброму народу мою абсолютную беспомощность. Ведь там собрались все… Славные мауторнцы, тсандерцы и даже войтширцы. Одной стрелой все цели сразу. И может показаться, что я уже проиграл, но это вовсе не так. Сегодня Радаманд Морвуд и посол Корсо прибывают в Сангерхъем. Нам недолго осталось ждать.

Голос короля полнился уверенностью – силой, таившейся глубоко под маской дельца политики. Она нашла выход в тяжёлый час, дабы народ Халлендора вновь поверил в светлое будущее. Его видение помогло даже Четырёхпалому, ибо в глазах верного слуги короны сверкнула искорка прозрения. Он прекратил все попытки вырваться из тисков, лишь распластался на полу и тяжело выдохнул.

Сей знак послужил сигналом для Лавгута убрать кляп изо рта Донсо.

– Это действительно ты?

– Ох… – хрипнул он, зажмурившись. – Я ли? Даже не знаю. Всё вокруг кружится так, будто я пил несколько недель не переставая. Вы не поверите, Ваше Величество, но я всё осознавал. Я обдумывал каждое моё слово, но ничего не мог сделать.

Голос Четырёхпалого был очень уставшим, как после длительной погони за хлебным воришкой через весь район Ветряных мельниц. Теперь ничего не мешало Орнийскому усадить друга на диван, пусть и не развязывая его.

– Верёвка останется на месте. Пока что.

– Я и не возражаю. Вы не можете мне доверять. По правде, я сам себе не доверяю. У меня было такое чувство, словно внутри меня что-то копошится. Я прямо мог ощутить его прикосновения под кожей. Оно искало что-то, хозяйничало, как у себя дома. Я почуял неладное уже на первом предложении, но остановиться не смог – тело отказалось подчиняться мне, а глаза буквально впитывали текст. Меня вело слово этого письма…

– А сейчас какие ощущения?

– Когда будто оно умерло. Оно не нашло то, что искало, и это его сгубило. У него воздух под кожей закончился… Я бы даже сказал – под водой. Мой король, мне неудобно просить. Но Вы… а хотя нет, не надо.

– Что ты хотел спросить? – настоял Лавгут.

– Я подумал, вы могли бы меня покормить. Но потом мне пришло в голову, вдруг я намерено подавлюсь куском и убью себя? Это слишком опасно.

– Значит, сейчас мы всё узнаем. Я умею делать приём Крайтона[2 - Аналог приёма Геймлиха в мире Драо.]. Не переживай.

– Пережую, – отшутился Донсо.

– Узнаю твоё чувство юмора, мой друг. Сиди смирно и делай всё, что я тебе скажу.

Орнийский положил хрустящее куриное крыло в подготовленную посуду. Не сводя взгляд с источника подозрений, он взял вилку и нож, сел рядом с Донсо, окутанный григорской статью – готовностью продемонстрировать решимость стальной хватки в любой момент.

– Итак, – заговорил властитель Халлендора, отделив кусочек мяса от кости. – Что бы ни случилось, мы с тобой не повернёмся к опасности спиной. И да помогут нам боги. Нам и созванной Длани Короля. Мои пятеро перстов сейчас очень далеко от стен Сангерхъема. Они даже не догадываются, жизни скольких от них зависят. Хотел бы я знать, что ждёт их во владениях Кэрниссиуса, но знать мне, увы, не положено. Только время покажет, чьё терпение будет оправдано. Поэтому, крепись, Донсо Четырёхпалый. Сиди прямо, смотри мне в глаза… и открой рот пошире. Я не позволю тебе подавиться едой. Такая смерть не достойна приближённого короля.

Изображение №2: Донсо Четырёхпалый.

«Летопись времён: О Сионе, смерти не устрашившемся».

Он был рождён в объятиях первых лучей солнца, первого дня и первого года великой эры Марнъ-ядос. Глубокий взор его тёмных очей пронзил его мать-землю насквозь, напитав младенца, названного Немым, живительной силой материнской крови. Он рос не по дням, а по часам, он воздвиг собственное время, не страшившееся конца и позабывшее своё начало. Его звали и будут звать Цинтропос Сион Марнъ-ядос, посланник искажённого Абсолюта.

Он избрал своей женой прекраснейшую из всех дев Райзу Марнъ-ядос, наградил её силой предков великого рода и предрёк в назначенный час дать жизнь новому ростку, кой желал достичь причащения и занять трон Конклава по праву.

Но трон оный по-прежнему принадлежит другому. И трон народа гинов, и кирианцев, и властителей далёких краёв, не знающих эту легенду. Сион придёт за ними всеми, заставит приклониться перед ним и по праву рождения первого и последнего займёт трон каждого из государств. Тех, что были, и тех, что будут. Ибо он правитель всех земель, наш посланник искажённого Абсолюта.

Маргус Ним, проповедник Забытой церкви.

За двадцать лет до войны четырёх гербов.

Глава 3. Новый монарх

Тридцать второй день пятого месяца.

Длань Короля

Ужасные кошмары терзали Избранного Кузней уже пять ночей подряд. Охваченный жаром, пришедшим с изнанки мироздания, он то и дело просыпался при свете луны, держа в правой руке свой непревзойдённый Таа?р-Ити?р. Клинок слышал зов хозяина и не мог проигнорировать его. Покуда опасность нависала над могучим воином с меткой дезертира, верный ратному делу клинок исполнял возложенный на него долг. Снова и снова. Растрачивая силы в пустую. Каждое такое пробуждение в поту сопровождалось криком. И не мужественным иль волевым, а сотворённым ветхой слабостью, которую бывший григор Учения Яростных оставил по собственной воле. Но она нагнала его. И Равус Вал’Гавсми не знал, как дать ей отпор. Той ночью после прибытия в королевство Мауторн ему пришлось вкусить все тяготы уготованного кошмара и принять его природу, пропитанную кровью и отчаяньем.

Во сне Равус стоял посреди поля битвы – разрухи щитов и мечей, оставленной Браан-ву. Пламенные выродки окружали со всех сторон, скалясь, крепко сжимали оружие в руках и готовились ринуться в бой против единственного оставшегося в живых противника. Они ждали приказа своего господина, были не способны действовать без его указки. Они не представляли интереса для Вал’Гавсми, ибо он не мог оторвать взгляд от бездыханных тел своих соратников.

Вот он, Польдаар Джуно на иссохшей земле с перерезанной глоткой. Своими будто застывшими вне времени очами он пронзал Избранного Кузней насквозь, истязая немым вопросом: «Почему ты им позволил?» Альвия Фло’Грат и Тагок, сын Тавгура, сожжённые дотла, источали смрад пропёкшейся плоти и служили символом поражения в решающей битве за судьбу четырёх королевств. А что до храбреца Уэйна Айнроуса… Его до неузнаваемости изуродованное тело стало трофеем Локселлуса.

Обугленный Пасынок вышел вперёд, растолкав прислужников. В одной руке он держал бренность принца Тсандера, в другой – великий пламенный меч. Взор старшего Вал’Гавсми вновь не знал мук человечности – её отголоски покинули багровые зеркала, оставив в них лишь пустое, вне ладности слога простого человека. В реальности сна Чёрный рыцарь окончательно отдался пламени Янну-Корру. Окутанный вуалью презрения, он смотрел на Равуса и готовил его к неизбежному – к провалу миссии и к вечному пребыванию на той стороне мироздания.

– Не Избранный ты Кузней, брат, – молвил Локселлус. – Его ты величайшая ошибка.

Он поднял меч из чистого пламени, испустил изо рта ком дыма и возвысился над кровным братом…

– Да проснись ты уже наконец!

Крик Польдаара не дал Чёрному рыцарю докончить начатое. Он исчез без следа.

Равус пробудился в своей палатке, взмахнув Таа?р-Ити?ром. Один удар его меча мог с лёгкостью обезглавить Джуно, но тому хватило скорости увернуться в последний момент. Он пригнулся под лезвием и поймал себя на мысли, что его ни капли не смутила подобная реакция со стороны друга. Ловкач был к ней готов. На то, чтобы восстановить дыхание, у него ушла пара секунд, и вот Польдаар, внимательный и спокойный, как и подобает хорошему слушателю, приготовился проникнуться речами соратника.

Но для начала нужно было заставить его говорить:

– Тоже мне, хвалёный Избранный Кузней… Уже пятая ночь подряд, Равус. Это совсем не смешно. Что ты видишь в своих снах?

– Остальные спят? – спросил Вал’Гавсми, схватившись свободной рукой за лицо, покрытое потом.

Он с трудом принял сидячее положение, точно сон не дал ему сил, а, наоборот, забрал их остатки. Не в состоянии больше держать тяжёлый меч, Вал’Гавсми отозвал его прочь и потянулся к походной сумке, лишь бы отыскать там флягу с водой. Но Польдаар, он же Объявленный менсис, оказался гораздо быстрее.

– Вот, держи. Я знал, что понадобится.

– Ты её заранее вытащил? Как неожиданно и приятно. Я сейчас расплачусь… Так ты ответишь на вопрос или нет? Они спят?