Затянутое Королевство: Правитель всех земель

– Вы шлёте друг другу письма? Любопытный поворот… А я думал, леди Кир’Канэс не в том состоянии, чтобы писать.

– Она мне почти каждый день пишет. Ей нравится, когда я рассказываю о Сиграме. О наших с ним приключениях и посиделках, и о том, как он, мать его гнать, напивался и забывал, как его зовут. От этого я всегда смеялся во всё горло… Не над ним, а вместе с ним. Он сам понимал, что нельзя так много пить. И кстати…

Четырёхпалый запустил руку в нагрудный карман и вытащил конверт с печатью.

– Её последнее письмо я так и не прочитал. Может, послушаете?

– Не уверен, что мне положено это слышать, – ответил Лавгут, усевшись на диван. – Ваша переписка только ваша. Мне неудобно перед тобой.

– Не стоит, Ваше Величество. Вы король, и вам всё можно.

– Совсем всё?

На лице Орнийского засияла улыбка, кою Донсо приметил, обернувшись к нему.

– Да, совсем всё.

– Арвольд думал точно так же, когда я обезоружил его. Слово в слово помню, что он кричал… «Я истинный король – мне дозволено всё. Ваши судьбы в моих руках, и, если я решу, вы все сгинете в один миг. А ты Орнийский… С тобой даже ничего делать не нужно, ведь ты уже мёртв, как и твоя жалкая родина Орния. Край глупцов, слабаков и бедняков». Именно из-за этих слов я нанёс финальный удар и отрубил ему голову. Для победы в дуэли хватало простого факта лишения оружия, да и я мешкал до последнего… Когда Арвольд упал на землю, мне стало его жалко. Он виделся мне убогим человеком, тем, к кому необходимо проявить снисхождение. Но попытка принизить весь народ Халлендора и мою родину стала для него фатальной ошибкой.

– Я не знал об этом… – молвил Четырёхпалый, обивая уголок конверта о ладонь. – Я всегда думал, что вы без колебаний снесли тирану голову, и он даже ничего сказать вам не успел. А вы, оказывается, нарушили правило дуэли… Воин выпустил меч из рук и потерял не только его, но и голову. Правило дурацкое, но не мы его придумали. К тому же… Там много тонкостей.

– Да уж… тонкостей. Об этой детали знаем только я, Нита, Салливан и теперь ты, мой друг. Ты умеешь хранить секреты, и раз уж мы с тобой в одной яме, окружённые змеями, почему бы не поделиться друг с другом? Ты решил прочитать мне текст письма… Я сказал тебе нечто важное для меня. Да и не стоит отрицать, Сиграм был другом нам обоим. Читай, а я послушаю.

Согласный с монархом во всём, воодушевлённый Донсо распечатал конверт, развернул письмо перед собой и, откашлявшись в кулак, начал зачитывать текст с выражением.

«Доброго дня вам, о дражайший друг по несчастью. В последнем письме вы рассказали об охоте на могучего зверя Клыкача, когда помогали моему супругу впечатлить меня перед днём предложения. На самом деле, пламени в сердце Сиграма всегда было с избытком, посему я не удивлена, что он считал своим долгом одолеть чудовище в мою честь. Лишь Ваше умение метко стрелять из лука помогло Сиграму выжить тогда. Он с превеликой радостью даровал зверю избавление и умолчал о Вашей помощи, ибо таков был ваш уговор. Помню, как он пришёл ко мне и сказал: «Решайся, моя милая». Он сказал… «Я простой смертный и пред тобой теплю надежду на заветное да». Я в тот миг не могла налюбоваться его глазами… Они были такими чистыми и искренними. Как и наша любовь. Спасибо вам, Донсо. Я жду следующей весточки. Ваш друг…»

Даже отдавшись тексту письма всей душой, закрыв глаза, представляя ту сцену, Лавгут ощутил её: еле заметную нотку грубости в голосе Донсо, когда тот дочитывал последние строки. Дойдя до конца, Четырёхпалый уронил письмо и ломаными движениями, с хрустом в костях, словно они сопротивлялись хозяину, схватился за кочергу и широко открыл рот. Он осознавал, что делает. Он пытался кричать, но слова задерживались на языке и тотчас затухали, а руки, возвысившиеся над ним, готовились нанести смертельный удар – прорвать глотку Донсо кочергой и выпустить наружу столп багрянца.

Но Лавгут отреагировал быстрее стрелы, выпущенной когда-то четырёхпалым лучником. Подобравшись к нему, король остановил смертельное орудие в опасной близости от цели. Оно дрожало, противилось, однако Орнийский оказался напористее невидимой оку силы. Заставив Донсо подняться на ноги, он прижал его к стене и резко ударил об неё головой, дабы поддавшийся таинственному мороку ушёл в мир снов хотя бы ненадолго, покуда монарх придумывал план. Он подобрал кочергу с пола и бросил в противоположный угол комнаты, затем принялся искать что-нибудь полезное в вещах хозяина дома. Долго копошиться в чужих пожитках не пришлось: крепкая верёвка лежала в ящике под диваном. Ею правитель Халлендора воспользовался по назначению – связал Четырёхпалого по рукам и ногам.

Засим он начал ждать его пробуждения.

Прошло полчаса, прежде чем Донсо оклемался.

– Что происходит? Почему я связан, Лавгут? Что случилось?

Орнийский сидел на диване, внимательно рассматривая связанного, кой лежал перед ним и изо всех сил пытался распутать верёвку. Его движения по-прежнему казались неестественными, точно им управлял кукловод. Казалось, от Четырёхпалого отходили тонкие нити паутины, оттягивавшие одежду по направлению движения.

– Кто ты? – вопросил монарх, прищурившись.

– В смысле кто я? Мой король, это я, Донсо Четырёхпалый! Ваш верный друг и слуга!

– Я не вполне в этом уверен. Твой взгляд и твои движения принадлежат кому-то другому. Отвечай на вопрос. Кто ты? Чудовище или человек?

– Я Донсо Четырёхпалый! Я восславляю моего короля Лавгута Орнийского!

– Значит, не одержимость… – проговорил тот, взявшись за подбородок.

– Да какая одержимость?! Я могу доказать, что я – это я! ААААААААААААА!

Его крик слышали далеко за пределами стен дома. Извиваясь, как змей, истекающий кровью, Четырёхпалый растянулся в неестественно широкой улыбке и привёл, как ему казалось, веские доводы в свою защиту:

– ЛАВГУТ – НАШЕ ВСЁ! ВОСХВАЛИ ЕГО! С ТАКИМ ЧУДЕСНЫМ КОРОЛЁМ МЫ СМЕЛО В БОЙ ПОЙДЁМ! Пойте же со мной, мой король! Давайте! Поддайте жару! Во весь голос! О ВЕЛИЧИИ ТВОЁМ МЫ, ХАЛЛЕНДОР, ПОЁМ!

Лицо Донсо настолько переменилось, что Лавгут перестал узнавать в нём хоть что-то знакомое. Глаза до безобразия округлились, зрачки сверкали, будто огоньки ночной пристани, а скулы, казалось, готовились надорваться от напряжения. Четырёхпалый перекатывался с места на место, точно пытаясь сбить с себя невидимое пламя, и пел песню о короле:

– О ДОБРОМ, СЛАВНОМ КОРОЛЕ, ЧТО КАЖДОМУ ЗНАКОМ! ОН ДО ВЕРШИНЫ ИЗ НИЗОВ ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ ПРОШЁЛ! И ИЗБАВИЛ ОТ ОКОВ ОДНИМ ЧУДЕСНЫМ ДНЁМ!

И так целый час кряду. Когда текст исчерпывал себя, он начинал петь его заново. Но Орнийский не сорвался на друга, не стал повышать голос или грубить ему. Положив на тарелку поджаренное куриное мясо, он неторопливо, не ведясь на провокации, сообразил себе острый томатный соус. Под ним курица была невероятно вкусной: ароматная и сочная, она ждала возвращения того, кто её приготовил.

Однако…

– СТЕНГРАД! САНГЕРХЪЕМ! СЛАВНЫХ ПЕСЕН ДОМ! НО БОЛЬШЕ СЛАВЕН БЕЛЫЙ ГРАД ВЕЛИКИМ КОРОЛЁМ! Ну же! Мой король! Уверяю вас, я в по-о-о-о-олном порядке! Чувствую себя просто замечательно! Как будто я помолодел на десять лет! Я совсем не хочу убивать себя кочергой! Зачем?! За каким шкафом кроется смысл столь странного желания?!

– Я дождусь, Донсо. Не думаю, что этот эффект продлится слишком долго. Это несовместимо с действием гипноза. Теперь я знаю, что даже письму нельзя доверить свою безопасность. Теперь… нигде не безопасно. Но в одном я уверен наверняка: это точно не леди Кир’Канэс.

Как в старые добрые времена на григорской службе короне, Лавгут отдался размышлениям, подобно ищейке:

– Это не её стиль, и у неё нет мотива убивать собственного мужа. Уверен, она до сих пор скорбит по Сиграму, как я и говорил. А письма писал кто-то другой…

Объятый смятением, король взглянул на скомканное послание, что лежало на полу. Не любопытство и не глупость руководили властителем Халлендора в тот миг. Он следовал святому долгу защищать государство любыми способами, даже рискуя собственной жизнью. Король в первую очередь – это слуга народа. Так завещали мудрые предки. Отталкиваясь от их мировоззрений, Орнийский взял письмо в руки, но не стал читать текст сразу.

– Итак… Каковы мои шансы?

– ЛАВГУТ – НАШЕ ВСЁ! ВОСХВАЛИ ЕГО! – не унимался Четырёхпалый. – С ТАКИМ ПРЕКРАСНЫМ КОРОЛЁМ ВРАГИ НАМ НИПОЧЁМ!

Его король сохранял непоколебимое спокойствие, рассуждая вслух:

– Есть вероятность, что, если я прочту текст этого письма, оно подействует на меня так же, как и на Донсо. Я тоже попытаюсь убить себя, и никто не сможет меня остановить. Но есть шанс, что текст действует только на конкретного получателя. Я должен узнать, что заставило Донсо пойти на этот…

Он бросил взгляд на обезумевшего друга, готового развоплотиться на глазах.

– Отчаянный шаг, – договорил Орнийский. – Ведь я уже рискую, нарушая собственный приказ. Я подвергаю себя опасности, расхаживая по городу и вынюхивая по углам. Что мой народ будет делать без своего короля? Есть ли кто-то на моё место? Что за глупости?! Конечно же есть! Во мне нет ничего особенного, я просто забочусь о своих людях, как и положено королю. Хотя… На фоне того же Арвольда, оное качество видится вполне уникальным. Быть богам впроголодь, я загоняю себя в ловушку!

Лавгут не мог усидеть на одном месте и начал расхаживать по комнате кругами, взвешивая все за и против:

– Если что случится, Доминес меня не подведёт. Он знает, что делать в критической ситуации. Мы много раз это обговаривали.

– НО ГРИГОРЫ НЕ ПРЯЧУТСЯ ЗА НИМИ ОТ ПРОБЛЕМ! – не унимался Донсо.

– Ты прав, мой дорогой друг. Я григор и не должен прятаться от проблем. Я должен решать их. Как король я обязан принять волевое решение. Здесь и сейчас. Если не прочесть это письмо или хотя бы часть текста, наш противник останется в выигрышной позиции. Он нагонит страха, а мы поддадимся ему. Никогда не думал, что скажу такое, но что бы сделал Равус Вал’Гавсми? Он смелый воин. Я бы даже сказал… отчаянный. Это качество вершителя судеб, и мне…

Лавгут опустил взгляд на письмо у себя в руке.

– Мне оно знакомо. Выбор сделан.

Собравшись с духом, Лавгут начал читать текст про себя. Его взор шёл по линии слова легко и непринуждённо. Уже на половине король осознал, что не слышит голоса в голове, не видит призраков и не питает ни малейшего желания прервать свою жизнь неким изощрённым способом. Вне сомнений, письмо могло подействовать только на конкретного получателя, а для всех других являлось не более чем безобидным клочком бумаги. Но даже так оно не смогло утаить от умудрённого опытом короля Халлендора свои ужасающие тайны. Он понял, в чём секрет. Он улыбнулся, поймав себя на мысли, что прошлое во всём данном ему великолепии нагнало его, аки стрела, отправленная в клеймённого смертью зверя. Детские годы Лавгута ответили на вопрос: как убийца расправлялся с своими жертвами.