Храни меня на вираже

Серафима покачала головой.

– Ты слишком щепетилен и безупречен в этом вопросе, – с издёвкой сказала она и шагнула за порог. – Не жди, я останусь ночевать в клинике. Волчок со мной.

Только на улице Сима выдохнула. Лицо её горело, она вовсе не жалела, что вырвалось наружу то, что давно потихоньку тлело у неё внутри. Как любая женщина, она хотела семью. Остапенко никому из мужчин не позволял приближаться к ней. В глазах его окружения она была его женщиной, вот только почему-то он не торопился делать ей предложение.

Когда Маша стала женой Соболева, Серафима первый раз задумалась: «А со мной-то что не так?!» Заговаривать первой о том, что хочет за Остапенко замуж, хочет от него детей, считала ниже своего достоинства. В конце концов, он мужчина, инициатива должна исходить от него.

Не торопился Тарас и с ребёнком, а случайное его появление было исключено, Остапенко всё контролировал, даже излишне перестраховывался порой. Поэтому, когда она взяла на руки Мишку, душа её возликовала и заплакала одновременно. Сейчас ей хотелось одного: остаться одной, забиться в щель и никого не видеть.

В клинке было тихо, приёма ожидала пожилая женщина с пуделем, больше больных не было. Новицкая поздоровалась с дежурным администратором, взяла ключ от своего кабинета.

На удивлённый взгляд девушки пояснила:

– Надо документы и картотеку привести в порядок. Днём приём за приёмом – не успеваю.

Та с пониманием покивала головой: оформление бумаг – дело важное. Сима солгала: это у других врачей с этим бывали проблемы, все истории болезни её пациентов были в идеальном порядке. Просто другой повод проникнуть ночью в кабинет показался бы странным. Волчок сладко зевнул. Уж кто-кто, а он привык к ветлечебнице и относился к ней как ко второму дому.

– Пошли в кабинет, там спать завалишься, – скомандовала Сима, и они отправились к знакомой двери.

Она включила настольную лампу, положила пару историй болезни на стол, наклонила рожок лампы вниз, чтобы свет был менее ярким. Потом достала подушку и плед и легла на кушетку.

«Как в старые, правда не очень добрые, времена. Когда я в последний раз так ночевала? Тогда ещё болел Волчок… – вдруг подумала она. – Сколько же воды утекло!»

Тут же в голове стала прокручиваться лента событий. Она вспоминала и вспоминала, и не заметила, как заснула.

Разбудил её Волчок: стягивал плед и тыкал носом в лицо. Потом уже различила и тихий стук в дверь – неудивительно, что она его не услышала во сне.

– Кто там? – спросила она. – Я уже отдыхаю.

– Серафима Георгиевна, тут мужчина вами интересуется.

Новицкая посмотрела на часы: без четверти три. И пошла открывать. На пороге стоял Тарас с пышным букетом из фрезий и роз.

– Душа моя, я за тобой! Прости меня, пожалуйста! Я пока не понял, в чём накосячил, но обязательно пойму.

Новицкая посмотрела в эти родные виноватые глаза, тихо подошла и уткнулась носом в его плечо.

– Правда, Сима, ты мне напрямую говори! Ну не умею я догадываться, – попросил он. – Я что-то не то делаю?

– Дурачок! Ты так и не понял? – прошептала она. – Я ляльку хочу от тебя! Уже давно хочу…

– И всё?! – не сдержавшись воскликнул он. – И это вся проблема?!

– Да.

– Лялька обязательно будет, только чуть позже! Мне нужно пробиться на Европу, на мир и там закрепиться. Понимаешь? Не могу ни о чём другом сейчас думать.

Серафима кивнула.

– Потерпишь?

– А у меня есть выбор? – усмехнулась она.

Уже дома, ворочаясь в кровати, она подумала: «Хорошо, что он меня вернул. Интересно, сколько бы я продержалась без него?»

* * *

Ещё в июне было решено: дети, собаки и девочки остаются дома, мальчики «прорубают окно в Европу».

– Тарас, я остаюсь помогать Маше с ребёнком. Да и Соболев будет спокоен, зная, что жена под присмотром. Тебе же не нужен дёрганый механик?!

– Пожалуй, ты права, – согласился Остапенко. – А то он уже ходит мрачнее тучи.

На следующий день Тарас поделился за ужином:

– Рассказал сегодня Антону о твоём гениальном плане. Ты не поверишь, он улыбаться и шутить начал.

Машу с Мишкой перед самым отъездом перевезли на время в квартиру Остапенко: она была просторнее, да и близость клиники стала весомым аргументом при решении, кто у кого живёт. Дальняя комната для гостей превратилась в детскую.

– Так, воспитанные собаки не спят ни в колясках, ни в детских кроватках, – предупредила Серафима, назидательно щёлкнув Волчка по носу. – Но для тебя есть плюс: гулять будешь чаще.

С Тарасом они договорились, что звонить ему до окончания соревнований она не будет, только писать. Он же может набрать её, когда захочет и когда будет удобно.

– Всё, иди! – сказала она, обняв его у порога. – Я уверена, ты победишь. Нисколько в этом не сомневаюсь. С нетерпением буду ждать от тебя вестей. И пожелай ребятам удачи от меня.

– Вот ещё, обойдутся, – шутливо проворчал он. – Ладно, передам.

Серафима закрыла за ним дверь, прислонилась к ней лбом и прошептала: «Пусть всё у тебя получится! Храни тебя Господь!»

* * *

Через четыре часа пришло от него первое сообщение: «Сели в Риге». Лиепая встретила участников гонки очень радушно. Без проволочек их доставили в гостиницу, дали час на отдых, душ с дороги и еду, затем отвезли к месту соревнований.

Машины команд были уже там, Забелин выдал Бородину и Остапенко графики с указанием времени их свободной тренировки и времени, отведённого им организаторами на тестовую сессию скоростного спецучастка. Машинам требовалась подстройка под местные дороги.

В международном зачёте участвовали тридцать экипажей. Это была элита автоспорта, или «профессионалы», и целью Забелина, Бородина и Остапенко было прорваться в эту элиту.

Ещё шестьдесят пять экипажей – их здесь за глаза называли «любителями» или «дебютантами» – разыгрывали путёвку на право участия в международных гонках. Только экипажи, занявшие призовые места в своём потоке и показавшие лучшее время, имели такое право.

Задача первых была держать марку и уйти в недосягаемый временной отрыв от «выскочек». Задача вторых – догнать «профессионалов» и в следующем сезоне сбросить с пьедестала. Только так! Только в условиях жёсткой конкуренции появлялись новые имена и спорт имел развитие.

Тарас пребывал в приподнятом настроении и заряжал энергией всех: и Косова, и Соболева с Царёвым. Это была его стихия, его Космос. От качества трассы Остапенко был просто в восторге. Тестирование они прошли блестяще – их экипаж с Косовым сразу заметили, взяли на заметку. Вечером состоялась церемония открытия соревнований и парад раллийных машин, а следующим утром уже начиналась гонка аж с двенадцатью скоростными участками.

Забелин невольно сравнивал между собой Battle Skill и Fervor и признавал, что «баттловцы» в нынешнем составе как никогда были сильны и ощущались не просто командой, а слаженным и заряженным на победу единым организмом. В Fervor же каждый выполнял свою функцию, и только. Складывалось впечатление, что они сами не верят в свою победу. Не было той необходимой энергетики победителя. В глазах Тараса пылала страсть, а в глазах Бородина читались волнение и страх.

Серьёзным испытанием для гонщиков стал один крутой поворот на скоростном участке номер девять. Семь машин среди «профессионалов» вылетели с него. Правда, пять из них смогли продолжить гонку с потерей времени, а некоторые и с небольшими повреждениями. Но две машины, включая машину самого титулованного здесь пилота Натана Меро, выбыли из гонки: прокувыркавшись несколько раз, встали на «уши» и остались ждать помощи. Болельщики помогли пилотам и штурманам выбраться из салона и поддержали аплодисментами.

– Тарас, предлагаю сбросить скорость на девятом участке, – начал нервничать Косов.