Соцгород – 2 против секты

И лежит Варвара бездыханная почти. Нежит, ногами сучит. От горя, конечно. Кот Борис шепчет, мол не помочь ли человеку? А народ глядит и думает, разве мы не помогли? Разве могилу не вырыли – широкую, просторную, ровную, глиняную? А Борис снова: не помочь ли человеку? Да ты что, народ мутить? Разве можно? Грех из могилы тащить!

Стали камни кидать, Борис маленько – с горстку бросил, кто не поленился – глыбой запулил. Тут Варвара очнулась – заверещала, вылазить стала. Её в могилу пихают, а она подолом камни смахнула, выскочить норовит. Выбралась. Кое как. вся в глине умазалась. Люди таращатся, крестятся в испуге. Бабки ребятишек к подолу жмут. Девки за берёзы попрятались. Визжат. Но всем любопытно сделалось: Чем дело кончится? Те, кто ответственные за похороны, могилу кое-как забросали землёй. А те, кому не поручено. Отошли подалее. Испугались, мол, покойник ожил. А Варвара с горя в поле убежала. Тошно ей, тошнёхонько. Оно и верно! Росой Варвара омылась, утренней свежей розовой! Крылатой стала. Так, бывало, вспорхнёт и полетит! И высоко, до берёзины! До ельника колунного! А, то иногда и выше! До осины, до липы, до черёмухи. Прыгучей стала, страх!

Ну, и верно. Многие люди нынче страшатся до смерти! Запугали их. Особенно в Усть-Птичевске! Так и пужаются, так от людей и шарахаются. К человеку, бывало, подойдёшь так спросить что-нибудь. А он – в строну сиганёт, испужался. Словно не ты к нему подошёл, а пугало огородное. Это от того, что они в экраны по вечерам пялятся. И ночь плохо спят. А утром выйдут на дорогу, а тут ты с расспросами, мол, доброго здоровья, человек хороший, как спали? Сколько дён? А человек-то вообще не спал, он со страха заснуть не мог! Не то ли что ты – всю зиму дрых на печи. Аж, весь мхом покрылся сверху донизу. Выспался и вышел с расспросами, а лицо помыть забыл, не ополоснул, на дождь понадеялся, мол, вымоет тебя дождик-то, как дерево! Оно может, верно, но мох прирос к лицу, только ножиком можно сокребнуть. А так никакой дождь не возьмёт! Дед Гиппа, тот чистоплотный был. Два раза в год мылся. Тщательно, часа по три. О, это был особый случай, божественный! Вся деревня замирала, когда дед Гиппа по тропе в баню шёл. С тазиком, веником, всё, как положено. А после бани водку пил. И песни орал: «Что на Марсе будут я-яблони-и-и цвисти…»

А теперь в деревне тихо. Словно дед Гиппа не один умер. А все враз! Такая сила у него была! Такая мощь! Борис говорит:

– Пошли помянем!

Тихонько сказал, себе под нос. Но все услышали. Даже глухая Марья. И та на батожок опёрлась и пошла со всеми. Путь, конечно, не близкий. По болоту сперва, затем лугом через мостик до крайней избы. А от неё через огород, на поляну. Туту уже накрыли, кутьи наварили. Гороху, проса с изюмом, оладьи с морковью, пироги с тыквой, вареники со сметаной. А браги-то! Браги! Через край плещется. Туту разве устоишь? К вечеру вся деревня вповалку лежала. Борис, Заяц, Деваха, Варвара. Ну, оно и вышло. Что мимо Марса пролетели. Очухались, кругом яблоки валяются. И в избе, и в огороде. И на траве, и на переезде, и в часовне. Бог мой! все яблоки красноспелые, сочносладкие, величиной с кулак!

Пробились, да мимо!»

Сказка была длинная. Тягучая. Дети уснули. Сон! Сон! Сон! Везде сон!

А ТУТ И СПАСЕНИЕ ПРИШЛО,

НАШИ!

Хотя чеченцы.

Наши!

Хотя киргизы!

Наши!

Хотя белорусы.

Наши – все теперь наши!

НЕСТОР. АЛЬКА. ПОЛИНА.

В чём на самом деле страшная беда, если приходит секта, наваливается секта, вторгается в души людские, заполонив всё пространство? Тут сказками не обойтись про зайцев, девах, дедушку Гиппу, про Усть-Птичевск, входящий всем своим городом в Соцгород. Соцгород – это пространство, оно может быть сужено до одного дома, улицы, но может быть великим, может быть целой страной, может занимать несколько стран таких, как Китай и Индия.

Нестор наслушался разговоров у костра. Затем «Скорую», где Нестора переправляли в больницу, обстреляли сектанты, пробили пулями шины. Нестора отвели в подвал, положили на грязный матрас, до Нестора на этой подстилке умерло уже четыре человека.

И сказку про зайца, рассказанную учителем для детей, Нестору пришлось выслушать до конца. А что ещё ему оставалось делать?

Нестор то и дело впадал в забытье. Затем не надолго приходил в себя. Мучала жажда, но не отнимать же у детей последние капли воды? Клопы прыгали по матрасу и смеялись. Всё тот же иллюминатор окна, дед Гиппа и рыжая девушка. На стене рисунки с зайцами. Ничего не изменилось в мире. И лишь яблоки действительно опадали с красной планеты. И рвались, как снаряды.

– Аллах Акбар! Ахмат сила! – послышалось за дверью подвала.

– Слава Богу! – воскликнул дед Гиппа. – Русские пришли!

– Ура! – подхватил учитель, выводя детей за руки на солнце.

Солнце моё!

Солнце!

Нестора тоже вынесли во двор разрушенного дома. Все подумали: помер. Бабки заголосили. Это была длинная тягучая песня…

Нестор был маленьким. Колыбель качали добрые матушкины руки, похожие на розовые узелки. Нестор не был героем, не был смельчаком. Но мог дать отпор кому угодно. Он всегда защищал девочек. Злясь, с разбегу Нестор наскакивал на обидчика, отбивал у него жертву. Как-то раз он увидел, как трое мальчиков зажали девочку в угол и начали её ощупывать. Это было унизительно. Девочка кричала, ей зажимали ладонью рот. Один из мальчиков прислонил к её ноге осиное гнездо. Нестор накинулся на пацанов с кулаками, отбил перепуганную девчушку. Но осы вырвались из гнезда и накинулись на Нестора, облепили ему голову. Он побежал к озеру. Осы за ним. Он кинулся в волны и лишь тогда насекомые отстали. Девочка бежала рядом, отмахивая веткой назойливых толстобрюхих ос. Она кинулась вместе с Нестором в воду:

– Эй, спасибо тебе!

– Пожалуйста! – откликнулся Нестор, выходя на берег.

– Я – Мниша! Меня всё время обижают хулиганы! И что я им сделала? Зажмут в угол и щупают, гады! – у девочки было распухшее от укусов лицо. Нестор еле-еле мог выговаривать фразы – рот, язык, нос были изуродованы злыми осами.

Мниша выбралась на песок. Легла рядом с Нестором. У неё было не по возрасту аппетитное тело. Неприкрытая колышущаяся грудь с маленькими твёрдыми сосками.

– Хочешь, буду защищать тебя всегда? – спросил Нестор, морщась от боли во рту.

– А чем я тебя отблагодарю? – Мниша пожала плечами. – У меня подруга есть Полина, она в самбо ходит. Несколько приёмов знает – любого пацана удавит!

Полина…Полечка…заинька! Люблю тебя!

Подумал Нестор и застонал.

– Да он живой! – услышали бабки и прекратили петь заупокойную.

Нестор очнулся в больнице. Перелом руки. Сотрясение мозга. Потеря крови.

Будь проклята эта война! Секта!

Если бы Соцгород не поломали, не было никакой войны и секты нацистов. Не было бы смертей. Не было бы этого ужаса.

Нестор был любимым ребёнком в семье. Кроме его родилось ещё шесть братьев. Но лишь один Нестор был самым молчаливым: уставится в потолок и лежит себе в кроватке – зайцев считает. Сказки сам себе сочиняет. Мать иногда говорила: «Может, ты не наш? Подменили мне тебя? Все братки твои – криком изошлись. А ты один молчишь, узоры теней рассматриваешь!»

Самое главное найти свою родину. Как в сказке про зайца. Увидеть дикую природу Марса с его яблонями. И защитить свою родину от ворога.

А теперь ещё одна сказка:

Отчего Украйна в Европу стремится. А Соцгород как врос, никуда не хочет двигаться. Потому, что именно отсюда он произошёл из этой утопической земли – Россь, Русина, Русь.

А Украйна – кусок материка отвалившегося, дрейфующего. Примкнувшего всей своей Галицией, сросшийся с материковой Русью. Поэтому Украйна и стремится в Европу – там её ямы и норы.

– Эй, – звали Нестора домой. Но он молчал: изучал движение материков. Сцепление. Нестор рвал ягоды, клал их в рот и молчал.

Ягоды были повсюду. Скифы тоже любили ягоды. Украинцы – не скифы, поэтому их влечёт всё, что не скифское. Они с иного острова. С иных гор. Но материки срослись, а место, откуда пришла антискифия, она же антисоцгород, остался затопленным морем, на эту проблему надо взглянуть шире: Украйна стремиться на своё место и не может туда попасть. И народ там иной – карпатский, горный, прибрежный. И козочки там бегают. И гуцулы костры разжигают.

– Нестор! Нестор!

Мальчик услышал далёкую старинную мелодию. Жалобную. Она была как неисчерпаемая боль. И много странного было на этих землях анти-соцгорода: черти ютились на тонких струнах скрипочки. А уж не подменили ли Нестора на дитя чертячье? Не братья ли они Нестору – эти хвостатые сущности адовые? И плачут они по нему, чертыхаются. Соцгород изгнал из себя целое болото чертей. И этих странных сущностей – зайца, Гиппу, Девах, бабок-толмачих. И умчались она на окраину. А как весна – выбрались и давай обсиживать крест каменный, кирпичный, чуждый им крест православия, братства, равенства, победы добра над злом.

Всегда антисоцгород звали чертячьим местом. Деваха была мавкой. Вдоль берега сигали навки – странные существа. И Нестор видел их, хотя они были бестелесными. Вся украйна наводнена жаждой денег, наживы, навками. Они во всём виноваты. Чтобы ничего не делать, а получать халяву. Нестор тогда ринулся вниз под гору. Он бежал, чтобы забыть мелодию. Чтобы выскользнуть из цепких лап её. Ему не нужны были эти братья. У него было много своих, родных.