Бла-бла-бла. Роман-каверза

– Тебя!

– Будешь грубить – компота не налью!

– И пятка никак не проходит, на которую прыгнул.

– В школу всё равно пойдёшь!

– Ну, ма-ам!..

– Никаких мам – собирайся!

– Я ещё полежу! – падая на спину.

– Не «полежу»! Уже некогда!

– Да оста-ань ты!

– Сейчас отцу скажу!

– Он мне не отец!

– Тем хуже для тебя!

– Хватит выжучиваться! Чтоб быстро в школу собирался! – гаркнул вдруг Энгусов. Долг родительский, стало быть, исполнил.

Отрок Илия встал незамедлительно и недовольно. Прошлындал мимо без тапок и:

– А в интернете дашь поторчать? – по дороге спросил.

– Тебе в школе торчать пора, – огрызнулся Энгусов.

– В школе одни дураки торчат! – нашёлся тинейджер.

– Поменьше умничай!

«Я снискал себе мировую безвестность и наигнуснейшую форму существования из всех возможных! – с горечью помыслил Энгусов. – Вот об том-то и должен быть новый роман. Такова тема, осталось измыслить фабулу. Даже при всём моём неимоверном духовном ресурсе я имею нарочито тщетное, плоскостопное существование».

Тинейджер вышел из комнаты, но тут же вернулся.

– Там к тебе пришли! – сказал он.

«Пришёл» сосед Сумкин. Быстро зыркнул по стенам, после деликатно потупился.

– Не спишь? – сказал новопришедший.

– Кто ж мне даст? – ответствовал Энгусов.

– А я по делу, – пояснил сосед.

– Денег нет, – предупредил Энгусов.

– Да мне для гуманитарных и семейственных обстоятельств, а не ради банального и промозглого пития.

– А хоть бы и для обстоятельств – денег всё равно не прибавится!..

– Мать у меня померла, – сказал Сумкин.

– Сочувствую, – буркнул Энгусов. – Это которая… в этих… в Кикиморах, что ли?

– В Кимрах. И ведь дрянь такая, засранка… я каждый год к ней ездить норовил… И, как ни приеду, всякий раз уговаривал: твое дело, мол, немолодое, неровён час, случится чего, что мне потом до конца дней моих, кататься в твои Кимры – за могилкой скорбной ухаживать? Давай-ка ты переезжай ко мне, покуда живая и шевелишься, а я в твоё полное распоряжение полкомнаты на Петроградской стороне предоставлю, да и под присмотром будешь. Она всё тянула, отнекивалась, а теперь вот откинулась, как я и предсказывал. А мне теперь ежегодно на могилку ездить? Так ведь по нонешним временам не сильно наездишься!

– Да, – сурово сказал Энгусов.

Не хотел он входить в соседское положение, но уж поневоле вошёл.

– Времена-то какие! – всё канючил сосед. – Подлей и не бывало!

– И что решил? – перебил его Энгусов. – Там хоронить станешь или мёртвое тело сюда повезёшь?

– Да вот полагаю… может, там попалить, а сюда урночку привезти, чтоб в чумудан умещивалась?

– Сюда мёртвую вези или там закапывай, – сказал Энгусов, – а палить не смей!

– Это ещё отчего? – уточнил сосед.

– Не слыхал разве, что у человеков покойного свойства во гробе волосы и ногти произрастать продолжают? А ежели так, то и ощущения их, возможно, пребывают в частичном сохранстве. И когда ты палишь мёртвое тело – всё равно как палишь живое, так вот я тебе и скажу! И когда труп вскрываешь – всё равно как режешь живого!..

– А патологоанатомы? – удивлённо спросил Сумкин.

– Главнейшие живодёры и есть! – сказал, как отрезал, Энгусов. – Второй раз убивают. Их сажать надо, пожизненно и превентивно. За глумления и интенсивные болевые чувства.

– Ну, не знаю… А мне бы только денег на дорогу… и на первоначально необходимое. Из погребального ассортименту.

Тут вошёл Илюшка-тинейджер, вошла и мать его – Галька.

– Всё сидит! – крикнул тинейджер. – Небось, деньги стреляет?

– У меня мать померла, – покоробился сосед. – Хоронить уезжаю.

– Мир праху и наши соболезнования! – перекрестилась Галина.

– А чего мы все рождаемся в живых, но микроскопических, и потом смерть ждём и оттого всю жизнь только и делаем, что боимся? – спросил Илюшка.

– Бывает, и в мёртвых сразу рождаются, это называется выкидыши, но ощущения их нам неведомы, – возразил Сумкин-сосед.

– Ладно, пойдём, – Энгусов встал и выпроводил вместе с собою соседа.

– Этому дашь – и мне давать тоже придётся! – крикнул вдогонку тинейджер.